Фонд «Лехмус», контейнер, Африка.

Паула снова взглянула на часы. Интересно, Хартикайнен уже успел сходить в сауну?

Пляж был усеян нетрезвой молодёжью, причём многие выглядели так, как будто по возрасту выпивать им было ещё рано.

У самой воды расположилась компания, вокруг которой валялись вещи: обувь, полотенца, пустые банки из-под пива и коктейлей, пакеты, сумка-холодильник и разнообразный мусор.

Рядом с сумкой, по всей видимости, в бесчувственном состоянии, лежала девочка лет тринадцати, которую и подростком нельзя было назвать. Её платье задралось чуть ли не до пояса, и из-под него виднелись трусики с детским узором.

В сущности, она и была ребёнком.

Джерри бросил окурок и присыпал его. Солнце только начало клониться к горизонту, и набившийся в сандалии песок по-прежнему обжигал пятки.

Он отправился в город, потому что вечерние планы домашних изменились. На самом деле его это не расстроило – было бы куда лучше встретить Юханнус с друзьями, нежели с семьёй. Хотя все друзья куда-то подевались: он писал им, но никто не отвечал. Джерри заподозрил, что это случилось неспроста. Не исключено, что остальные празднуют на другом пляже и хихикают над тем, как он надоедает им своими сообщениями.

Джерри сомневался, приняли ли его вообще одноклассники. В прошлом году он перешёл в другую школу, и новый класс вообще-то ему нравился. Здесь к нему относились нормально и даже, казалось, были не прочь подружиться. Хотя, быть может, он придавал дружбе слишком большое значение.

В прежней школе его считали «каким-то не таким», а для новой он был просто слишком богатенький. Джерри довольно быстро осознал это и начал говорить о родителях пренебрежительно. Даже рисовал в воздухе кавычки, произнося «мама» и «папа», что веселило главную заводилу класса – девочку, которая слушала блэк-метал. Она никогда не тянула руку на уроках, но училась отлично. Джерри был готов чуть ли не есть с её руки с выкрашенными в чёрный ногтями.

Сегодня девчонки не было в компании одноклассников, и это было для него единственным утешением.

Девочка-подросток лежала и не шевелилась. Приятели – если это вообще были её приятели – сгрудились вокруг длинноволосого гитариста. Он весьма экспрессивно что-то исполнял, но эта экспрессия вряд ли могла скрыть плохую игру.

Джерри присел и взял девочку за запястье. Рука была тёплой, и он явственно ощутил пульс. Он одёрнул ей платье, чтобы скрыть трусики.

– Какого хрена?

Джерри вскочил. На него грозно смотрел гитарист.

– Какого хрена ты её лапаешь?

– Я не… – произнс Джерри. – Я просто…

– «Я просто», «я просто», – передразнил гитарист, отдал гитару товарищу и поднялся.

Инстинкт подсказывал Джерри, что надо уносить ноги. Но тем не менее ему хотелось объясниться.

– Я просто проверил, всё ли с ней хорошо.

– Задницу её ты проверил, – ответил гитарист, подходя ближе.

Он шёл медленно, как в кино. Остальные переволновались не на шутку – в отличие от Джерри они знали, что оправдываться бесполезно.

– Я поправил ей платье, – упорствовал Джерри. – Её надо отвести домой.

– А, так ты ещё и проводить её хочешь? Ну конечно. Проводишь и ещё что-нибудь проверишь – снова поправишь платье, например!

– Я вовсе не это… – начал Джерри, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.

Гитарист стоял так близко, что Джерри мог разглядеть тёмные крапинки в его голубых глазах – красивых, но холодных. Джерри затаил дыхание. Пару секунд они неподвижно смотрели друг на друга, но затем Джерри не выдержал и повернулся, чтобы уйти.

Удар пришёлся в ухо. Джерри повалился на живот рядом с девочкой. В голове гудело, он попытался встать, но получил сильный толчок в спину и снова оказался на песке.

Пошевелиться он больше не решался. Песок обжигал нос и левую щёку. Уха он не чувствовал и словно издалека слышал, как кто-то пытается утихомирить гитариста, умоляя его прекратить драку.

Джерри всё ещё лежал, когда гитара зазвучала снова. Это была песня Эда Ширана, которая ранее прервалась. Ребята начали подпевать. В рот Джерри набился песок. Не обращая на это внимания, он осторожно поднялся на четвереньки и на словах I'm in love with your body[12] начал медленно отползать.

Every day discovering something brand new[13].

Он сплюнул песок вперемешку с кровью, поднялся на ноги и пошёл, не оборачиваясь и не обращая внимания на чужие взгляды. Притронуться к лицу он не решался.

Лишь дойдя до деревьев, Джерри оглянулся на компанию у берега. Некоторые девочки танцевали. Музыки издалека было не слышно, но, судя по танцу, теперь исполнялось нечто быстрое. Гитарист играл сидя, покачиваясь в такт песне.

Девочка так и лежала возле сумки.

На звонок в дверь никто не ответил, и Паула обошла здание.

После развода Хартикайнен оставил дом жене, где она продолжила жить с детьми, а сам переехал в съёмную трёшку в обычном таунхаусе. На работе над ним подшучивали: мол, раньше расследовал финансовые махинации, а теперь сам оказался их жертвой. Но он относился к этому спокойно. «Селяви», – отвечал он на все насмешки.

Как и ожидала Паула, Хартикайнен сидел во дворе с пивом. Его лицо скрывала тень от маркизы, служившей продолжением крыши, в то время как оголённый торс купался в солнечных лучаах.

– О, Гвендолин! – радостно воскликнул Хартикайнен, когда Паула, с трудом пробравшись через щель в живой изгороди, наконец очутилась во дворе.

– Можно побеспокоить? – для приличия спросила она.

– Ради бога. Гвендолин всегда приносит дуновение зимы, а жара стоит невыносимая. По прогнозам эти тропические ночи и не думают заканчиваться, так что скоро спать будет невозможно. А дожди, ясное дело, начнутся вместе с моим отпуском. Пиво будешь?

Хартикайнен показал банку – пиво было безалкогольное, той же марки, что частенько пила и Паула. Похоже, несмотря на свою внешнюю беспечность, Хартикайнен завязал, пока ещё не поздно.

– Давай, спасибо.

Хартикайнен проворно удалился за дверь, а вернувшись, оказался в белой видавшей виды футболке. Ледяная банка открылась с шипением, и Паула присела за белый пластиковый стол.

– Твоё здоровье! – сказал Хартикайнен, открыв ещё одну банку пива. – Как отец?

Паула не сразу вспомнила, что брала отгул, чтобы позаботиться об отце, который якобы перенёс операцию на сердце.

– Спасибо, поправляется.

– Отлично, – он едва выдержал паузу, прежде чем перейти к делу, которое его интересовало по-настоящему.

– А теперь расскажи про труп в контейнере. Жаль, сегодня была не моя смена, да и из шефа подробностей по телефону вытянуть не получилось.

Паула улыбнулась и сделала долгий глоток. Хартикайнена попросили выйти на работу в выходные, и вот ему уже не терпится – ведёт себя как четырёхлетка.

– Завтра всё узнаешь. Сейчас я собираю информацию, которая может помочь опознать жертву.

– Чёрная женщина в контейнере у ворот фонда «Лехмус», – сказал Хартикайнен. – Вот и всё, чего мне удалось добиться от босса. С этим фондом я раньше не сталкивался, разве что слышал о нём мельком. А сама контора, конечно, на слуху, особенно Лехмусоя-старший.

– Ханне с Лехмусоя?

– Ага. Я видел его лишь однажды, но этого было вполне достаточно. Лет десять назад, на каком-то благотворительном вечере. У Арьи оказалось приглашение на двоих, и я составил ей компанию, – Хартикайнен умолк – видимо, задумался о бывшей жене, вспомнив что-то хорошее, а может, и плохое.

Паула допила пиво и любовалась через изгородь на лужайку в лучах заходящего солнца. Свет струился с неба, а луговые цветы и насекомые будто плавали в нём.

– Мы с Ханнесом сидели за одним столом, – наконец продолжил Хартикайнен. – На мероприятие он пришёл один и ещё шутил, что жена не смогла подобрать подходящий наряд. Но я бы на её месте и сам остался дома. Он явно был навеселе, приехал уже поддатый. Когда народ начал ходить туда-сюда, мы пересели. Меня это не то чтобы напрягало, я повидал всякое, а вот Арья захотела при первой возможности отсесть от Ханнеса.