Литмир - Электронная Библиотека

Евгений Алёхин

Девственность

© Е. Алёхин, 2023

© ИД «Городец», 2023

© П. Лосев, оформление, 2023

* * *

Девственность

Каждая новая баба хуже предыдущей примерно в три раза.

Суперборис, продюсер

I

Много лет назад довелось несколько месяцев прожить с выдающейся поэтессой. Она тем не менее объяснила, что самое важное в книге прозы – два предложения: первое и последнее. Они как двустишие, передающее самую суть, как запах партнерши, позволяющий понять, возникнет ли страсть и привязанность, либо у вас случится только технический перепихон. Если связать мудрость, выданную поэтессой, с оригинальным и сомнительным высказыванием Супербориса, вынесенным в эпиграф, уже получается шаткая, но все же платформа, на которой можно выстроить камерный роман, посвященный первой любви.

Но удобнее будет начать с последней дамы, то есть с антивеличины, если пользоваться измерительным прибором Супербориса. Рутинное описание последней интрижки и будет тем развернутым биноклем, в котором дальняя первая любовь будет увидена максимально четко. Чтобы не сбивать себя и читателя с толку, естественно, рассказчик обязуется сохранять пост, пока текст не будет дописан. Чтобы не разрывать форму, не калечить тело и не вводить новые данные. Таким образом, на ближайшие полтора месяца наше исследование обретает подобие стерильной лаборатории, в которой не существует пошлого сегодня, есть только вдохновляющее вчера.

Несколько дней назад вернулся с острова Сахалин. Смысл самопальной командировки был таким: прочесть стихи, продать немного книг, чтобы окупить эту поездку, попробовать переспать с какой-нибудь девчонкой (и одинаково порадоваться как успеху, так и неудаче), искупаться в холодном море, перезагрузиться и прилететь к себе во временное пристанище, Владивосток, с новыми снимками и видео для патреона. Немного расширив свою карту мира, вернуться на Русский остров в квартиру-кабинет и написать здесь свой третий роман, у подножия которого, собственно, мы сейчас топчемся.

* * *

– Смотри, это южносахалинская елка! – сказал водитель.

Слева от нас уходил вдаль песчаный берег и страстно шевелилось море; справа – лиственные и хвойные деревья со скошенными кронами, отвернувшимися от воды. Нескончаемый ветер заставил их расти искривленными, будто застывшими под воем сирены беглецами. От такого вида захватывало дух, как от новой литературной формы.

– Никогда такого не видел. Прекрасно, коллеги! – сказал я. – Правда люто впечатляет.

– Не елка, а кедр! – поправила организаторша.

– Елка, кедр, – сказал водитель. – Хуелка, хуедр.

– Наверное, мы можем остановиться тут? – спросил я.

– Саша лучший! – сказала она про водителя и вручила мне полотенце.

Побежал к морю, выбрал точку в самом центре пейзажа на белом песке – золотое сечение прибрежной зоны. Начал раздеваться: ветровка, кроссовки, джинсы голодного до впечатлений пилигрима образовали бесформенную кучку. Сентябрьский бриз продувал, но и солнце пекло.

– Если есть на свете рай – это Краснодарский кра-а-ай! – заорал я, скидывая трусы: вишенка на торте из моих тряпок.

– Нерпы! Смотри: нерпы! Они приплыли для тебя! – непосредственная радость организаторши заставила слегка смутиться. – Я тут живу столько лет, никогда их не видела так близко.

– Ну, если косатку не соблазню, так хоть нерпу, – ответил я и побежал в волны. Несколько раз нырнул с головой, вода оказалась достаточно холодной, чтобы макушку пронзило, как сосулькой. После такого освежающего укола, стоит вылезти на берег, начинаешь непроизвольно смеяться и чувство счастья переполняет тело вместе с горячими волнами самосогрева. В предвкушении радости волны откидывали назад несколько раз. Легкий испуг: вылезти удалось только на четвереньках. Одна из нерп вынырнула и посмотрела на меня, прощаясь. Скрылась. Я отряхнулся, как пес, вытерся, надел трусы и замер в полном кайфе.

– Курить будешь? – крикнул водитель. Он мерз и сутулился, держа руки в карманах, поглядывал на меня из-за седой бороды.

– В смысле распахмуриться?!

– Как?

– Дунуть в смысле?

– А в каком еще смысле?

– Не знаю пока! Может, и буду.

А что я теряю? Я ведь отказался от алкоголя, а не от всех кайфов сразу. Так что покурили через его аккуратную трубочку. Я не знал, сколько курить: силу наркотика не постичь по внешним признакам, поэтому упоролся хорошенько. Сидели в машине, глядя на волны через лобовое стекло. Организаторша стояла снаружи, раскинув руки, ловила момент, так сказать, ей-то и курить не нужно было. Играла японская инструментальная музыка. Не только мотивы были японские, название группы и композиции были написаны иероглифами. Я указал на смартфон, закрепленный на панели авто, и спросил:

– Как ты это ввел? У тебя есть японская раскладка?

– Ага, японская раскладка! Ты че, брат, накуренный, ха-ха?! Это Дизер мне рекомендует. Ты знаешь Дизер? Лучшее качество музыки, я просто в ахуе. Ничего не надо больше.

– Ты из Ростова?

– Из Грозного. Но в Ростове жил. А что?

– Говор такой, немного южный.

Я положил руки на панель и уставился перед собой. Пейзаж в окне автомобиля – как песня в секвенсоре. Шевелящаяся на ветру трава – основной рисунок ударных, а песок – украшения, которые барабанщик добавляет раз в два-четыре такта. Голубые волны – как басовая партия, однообразная, но каждый палец давит на струну по-особому, чуть интенсивнее; воздух и облака, соответственно, клавиши и гитарное соло; стая птиц – временами приближающаяся к переднему плану скрипка.

– Смотри, смотри, какой же это великий кайф! – сказал я водителю. – Спасибо. Ты понимаешь? Ты тоже видишь? Мир расслоился на музыкальные инструменты.

– Конечно, я же хуйню не курю. Ты как думал? – ответил он. – Раньше тут не найти было хорошего курева. Натуральная. Я лучше совсем курить не буду, чем покурю хуйни.

Какое-то время он рассказывал о студенческой юности в Ростове, о том, как курил и слушал музыку в хороших наушниках. Как его знакомый привез в 1980-е из Европы чемодан аудиокассет.

Телефон водителя зазвонил, и музыка прервалась. Он начал говорить про какой-то договор, забытый курьером в офисе. У водителя была своя контора. Потом отключился.

– Работать только теперь неохота, пиздец!

– Зато хочется есть, – сказал я как раз в тот момент, когда организаторша садилась в машину.

– У меня есть для тебя соевое мясо, – сказала она. – А на квартире тофу, папоротник и еще там корейские салаты. Все по-вегану.

– Да, тофу-у, хочу.

– Тофу по-сахалински, – уточнила организаторша.

– Стоять потом будет, дай бог, – добавил водитель.

– Найти бы применение.

– Найдем! – сказала организаторша даже чересчур активно, будто это была ее святая обязанность.

Для нее исполнить мои капризы – дело чести, догадался я.

Пока мы ехали, водитель начал расспрашивать меня про диету, и я немного занервничал. Тысячу раз приходилось вести эти разговоры и каждый раз чуть-чуть напрягаюсь.

– Есть мясо – все равно что быть первобытным варваром, – пытался я говорить полушутя. – Это основа, первый класс. Как можно быть такими дикарями? Считаю, что в каждой столовой должна быть одна постная позиция, в управлении каждой организации обязан быть человек, который не ест мясо и молочные продукты.

– А предки, а традиции? Вот грузинская кухня. То да се.

– Да на хуй бы пошли такие традиции! – резко сказал я, и на какое-то время стало тихо. – Лобио, – добавил куда-то в пустоту.

Оставалось несколько свободных часов до чтений. Квартира была такая же, как сотни съемных халуп, в которых я ночевал в турах и путешествиях. Я помыл ванну и включил воду. Объелся, пока она текла, и сделал себе пену, залив в водопад детское мыло. Погрузился, и стало очень хорошо. Педерастично вытянув ноги, обмазываясь этой пеной – решился. Возвел взор и руки к потолку с искренними словами:

1
{"b":"811024","o":1}