Он понизил голос, снова перегнулся через коляску, икнул.

– Гестапо не боитесь? – спросил он Гуляева.

– Нет, герр майор, – ответил Гуляев. – Напротив, так спокойнее.

Кабак и бордель, знакомый избранным под условным названием «У Луизы», на самом деле никак не назывался. Вход без вывески, со двора. Но коллекции выпивки, которую подавали в зале, позавидовали бы многие легальные берлинские рестораны: хозяйка заведения, пожилая Луиза, умудрялась достать и настоящий шотландский виски, и бренди, и отличное вино, и хорошую, добрую водку. Многие ходили сюда не ради плотских удовольствий, а просто выпить и поговорить по душам. Например, гестаповцы.

Штаб-квартира гестапо располагалась в одном квартале от заведения. Полицейские работники облюбовали это место и, по слухам, покровительствовали ему. Поэтому Гуляев, Фролов и Бурматов здесь ощущали себя спокойнее – меньше риск нарваться на недопонимание, конфликт или случайную драку. Здесь их знали и помнили. Услугами проституток они пользовались редко – слишком дорого. Предпочитали просто пить.

Для остарбайтеров немцы запретили вход во многие заведения Берлина, а к добровольцам относились немногим лучше.

Когда они дошли до остановки, Гуляев сказал Цвайгерту, что им придется подождать тут автобус. Майор разочаровался.

– Почему вам не выделили машину? – спросил он. – Это безобразие. Об офицерах надо заботиться.

– Все машины сегодня заняты, герр майор. Выходной, – ответил Гуляев.

Он соврал. Никаких машин им, естественно, не полагалось.

Цвайгерт пожал плечами:

– Встретимся там! Будем пить водку. Только водку, и ничего, кроме водки! – сказал он и скомандовал водителю на полном ходу мчать дальше.

Когда мотоцикл скрылся за поворотом, Бурматов облегченно выдохнул.

– Он совсем вдрабадан надрался, – сказал он. – О чем вы говорили? Он хочет с нами в кабак?

– Ну да, – кивнул Гуляев. – Не отказывать же ему в компании.

– От него сивухой за километр разит. А что ты ему все «герр майор» да «герр майор», как будто ты денщик какой-то? Ему же посрать на это.

Гуляев промолчал. Достал пачку папирос, предложил остальным. Закурили.

Рядом с ними на остановке сидела только пожилая фрау с небольшим чемоданом. Она подозрительно покосилась на них, услышав чужую речь, но потом разглядела шевроны и успокоилась.

– Может, подружимся, – сказал Фролов, затянувшись дымом. – Вообще, конечно, не думал, что они могут так пить. Пока они в Париж не пришли…

– А я слышал, французы больше всех пьют. Правда? – спросил его Гуляев.

– Да все пьют. Как-то не сравнивал. Но эти, конечно, у нас в ресторанах кутили как черти… Да и я с ними кутил, что уж тут.

– А француженок, это самое, как… – с вопросительным намеком усмехнулся Гуляев.

– А француженок да, это самое. Только так.

Вдалеке на дороге появился автобус.

– Гуляева могу охарактеризовать как конченую тварь.

– Поясните.

– Он предал всех. Сначала Родину, потом свое дело, потом друзей, потом себя.

– Странно слышать такое от капитана РОА.

– Я не присягал большевизму. Я вообще в России впервые за двадцать пять лет… Как погляжу, тут многое изменилось. А Гуляев? Он был гнилым человеком. Мы некоторое время. Дружили, но такой мерзости я от него не ожидал. Он оказался хуже нас всех.

– Вы имеете в виду ТО, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В апреле сорок пятого? – Не только это. Он воспринимал людей вокруг как ресурс, для удовлетворения любых своих прихотей. Самовлюбленное дерьмо. И было бы что любить… Он всегда искал легкой жизни, всегда хотел легкого выбора. Да, еще в конце марта сорок третьего он начал сходить с ума, но это не может оправдывать всего, что он натворил.

– Когда вы последний раз видели его?

– В апреле сорок пятого. Незадолго до того, как попал к вам. Собственно говоря, из-за него я и попал к вам. И было бы лучше, если б я покончил с собой. К сожалению, мне не выдалось такой возможности.

– Вы предпочли бы застрелиться?

– Я всей душой ненавижу большевизм и буду ненавидеть его до конца. Я знаю, что вы расстреляете меня. Я сражался солдатом и почту за честь погибнуть как солдат.

– А если вас повесят?

– Значит, повесят.

В начале зимы 1942 года после захвата Любанского выступа никто на Волховском фронте и представить не мог, что ждет их через пару месяцев. И даже в самых кошмарных снах они не видели май и июнь.

Иван Гуляев, получивший в конце января звание старшего лейтенанта за успешное командование стрелковым взводом, обмывая с товарищами новые кубы на петлицы, никак не мог представить, где и кем окажется через год.

Пил он мало, но общался с нетрезвыми сослуживцами охотно. Больше наблюдал, чем пил. Возможно, поэтому на него обратил внимание капитан Полетаев из особого отдела НКВД Второй Ударной.

В конце января Гуляева неожиданно срочно вызвали в штаб армии.

Не понимая, чего от него ждут, он волновался в пути, пока трясся в кузове полуторки. Дважды за поездку приходилось выпрыгивать из машины и залегать на обочине – летали немецкие самолеты. Чудом добрались по разбитой дороге до деревни, где располагался штаб.

В лицо летел противный колючий снег, хмурилось свинцовое небо, мерзли руки в варежках.

Гуляев нашел нужную избу, представился, и его направили в соседний дом. В особый отдел.

По спине прошел холодок. Снял ушанку, пригладил рыжие вихры, вздохнул.

В избе, в которой стоял особый отдел, было темно и пахло керосином, а за столом сидели двое в васильковых фуражках – один с полковничьими петлицами, другой с капитанскими. Оба изучали доклады из папки, склонившись над освещенным керосинкой столом, и тихо о чем-то спорили. Увидев вошедшего Гуляева, предложили сесть.

Гуляев испуганно сглотнул слюну, машинально поправил ремень на шинели, вытянулся.

– Да вы не тревожьтесь, товарищ старший лейтенант, – сказал особист с петлицами капитана. – Садитесь, садитесь. Мы недолго совсем.

– Я послушаю, – сказал полковник и опустился на табурет в углу, прихватив бумаги из папки.

Лицо капитана казалось добрым – с ярким южным колоритом, сухое, морщинистое, но моложавое, ему явно не исполнилось еще и сорока. Гуляеву почудился тот самый «ленинский прищур» с портретов вождя революции. Почему-то ему хотелось доверять. И почему-то он показался Гуляеву похожим на испанца, хотя испанцев он не встречал.

Гуляев уселся на стул, заерзал.

– Так, где это… – Капитан стал копаться в бумагах, сначала в одной папке, потом в другой. – Я капитан Полетаев, рад знакомству. И поздравляю с новым званием. Читал, что отличились на фронте.

– Так точно, товарищ капитан, – ответил Гуляев. – Повел взвод в атаку и уничтожил пулеметную точку противника.

– Очень хорошо. Вас бы наградить. Что ж в штабе не подумали о представлении… А семья ваша как? У вас вроде незадолго до отправки на фронт сын в Ленинграде родился? Как его… Сергей?

– Алексей, – поправил Гуляев. – Они в Ташкенте уже. Писали две недели назад, все в порядке.

Капитан молча кивнул, не отвлекаясь от бумаг, видимо, ему нужно было услышать только имя. Полковник в углу еле заметно усмехнулся.

– О! Нашел! – И капитан вытянул листок с машинописным текстом.

Гуляев вытянул шею, чтобы рассмотреть документ, но вчитаться не получилось.

Полетаев взял со стола круглые очки, нацепил их на уши, пробежался глазами, перевернул чистой стороной вверх и положил на стол.

– Вы, товарищ Гуляев, знакомы с полковником Ильинским?

– Так точно, товарищ капитан. Встречал его несколько раз.

– На пьянках?

Этот вопрос прозвучал внезапно, ехидно, без укоризны, но с какой-то насмешливой издевкой. Гуляева передернуло.