Еще в начальной школе Перс был единодушно признан сверстниками неофициальным лидером класса. Этот заслуженный венец он уверенно и с достоинством нес на протяжении неполных девяти лет вплоть до своего Ватерлоо зимой 1984 года. Конечно, одного лишь влиятельного отца и дареных жвачек для завоевания истинного авторитета у пацанов было явно недостаточно. Во все времена самые грозные и всесильные отцы в глазах пацанов были, по большому счету, плевком на асфальте в сравнении с крепкими кулаками и дерзостью одноклассника. И того, и другого у рослого импульсивного Перса был полный боекомплект. Если он дрался, то дрался остервенело и безжалостно, ибо сама мысль о том, что кто-то осмеливается употреблять против него физическую силу, представлялась ему невыносимо оскорбительной. Впрочем, и заядлым драчуном он тоже не слыл, боясь получить от отца нагоняй и штрафные санкции в виде временного отлучения от велосипеда, а позднее – от мопеда. К тому же, устраивать мордобой без особого повода стремительно мужавшему Персу становилось все более лениво. Зачем, если все и так признают его неоспоримое верховенство? Включая учителей.

Сказать, что учителя безбожно завышали сыну товарища Перстнева оценки и за шкирку вытягивали его успеваемость на уровень неизменно отличных оценок в каждой четверти и по итогам года, было бы преувеличением. Знания у Перса были вполне пристойные: сказывалась работа репетиторов, которыми отец истязал его с малолетства. Однако в тех случаях, когда ответы, контрольные и диктанты Перса чуть-чуть, может быть, самую малость не дотягивали до справедливой четверки или пятерки, ему все же ставили четверки и пятерки. Язвительный Тэтэ в таких случаях говорил в кулуарах, что Персу опять подложили гирьку – как продавцы на рынке кладут на весы чугунные гирьки, укрощая взбрыкивающую стрелку. Другим ученикам на такие гирьки рассчитывать приходилось гораздо реже: законы в специализированной, с углубленным изучением английского языка школе, лучшей по всем отчетным показателям школе при гороно (хотя гороно располагалось на соседней улице) были суровые.

Более того, в это трудно поверить, но Персу была доступна и самая главная привилегия, какой только мог пользоваться мальчик в стенах советской школы – свободно разгуливать по коридорам и классам в кроссовках. Не в нелепых комнатных тапках с люмпенскими дырами на носах и стоптанными задниками, и даже не в кедах, а в шикарных кроссовках, этих крылатых сандалиях Гермеса с надписью Adidas, которые зимой служили Персу сменной обувью, а весной и осенью – просто обувью, единственной и незаменимой. Другие мальчишки тоже, случалось, попирали школьный паркет кроссовками и кедами, но лишь – до первой встречи с учителями, после чего вновь покорно всовывали ноги в ненавистные колодки-тапки и получали в дневник карающую запись. Перса же с его кроссовками учителя не прессовали. Или не персовали.

Какие-нибудь непосвященные и не в меру ретивые дежурные на входе в школу, в чьи обязанности входило следить за соблюдением ритуала переобувания перед началом уроков, пытались было преграждать путь непереобутому Персу. Но тот спокойно отстранял их и со словами "Убери культяпки свои, козел, а то вломлю сейчас!" триумфально и с достоинством, словно Цезарь – в Рим, входил в здание.

Все эти поблажки и привилегии, несущественные для стороннего человека, но весьма ценные в глазах школьников, вкупе с меткими кулаками Перса и нескончаемой вереницей дефицитных трофеев, коими была насыщена жизнь сына партийной шишки и которые не могли укрыться от зорких глаз сверстников, служили залогом неприкосновенности его статуса классного лидера. В младших и средних классах этот статус был неоспорим исключительно для представителей мужского сословия с его потребностью в вожаках стаи и жесткой иерархии. Когда же с течением времени за дело по-хозяйски взялась мать-природа, приоритет Перса начали признавать и девочки, прежде гневно-саркастически воспринимавшие всех без разбору дураков-мальчишек. Теперь же слабый пол все чаще украдкой, а то и открыто задерживал взгляд на ладной высокой фигуре Перса, все чаще его густые кудри и его глаза – светло-серые с голубоватым отливом и янтарными бликами в глубине – вызывали у одноклассниц незнакомые доселе беспокойные ощущения.

Да, этот пижон, и без того обласканный жизнью, еще и внешность имел дефицитную и роскошную, как японский магнитофон JVC со стереоколонками, подаренный ему отцом после успешного окончания восьмого класса. Воистину судьба – взбалмошная тетка, не знающая удержу и чувства меры ни в расточительности, ни в омерзительной жадности своей. Одним она дает все, другим же, как острил Тэтэ, все не дает и не дает. Перса судьба холила с упоением. Видимо, тоже попала старая шельма под обаяние его наглых светлых глаз. Что уж говорить о взрослеющих девочках. Всем известно, какую силу имеют над девушками, а то и вполне себе зрелыми женщинами наглые светлые мужские глаза. Парень с такими глазами всегда на пороге женского сердца, всегда под окнами резного терема с царевной у окна. Он может и не сдвинуться дальше порога ни на шаг, как ни пыхти. Может получить от ворот поворот. Но только себя должен будет корить за неуклюжесть и упущенные возможности, которых у него всегда несравнимо больше, чем у его скромных темнооких сотоварищей, пусть те и идеальные в умственном и морально-нравственном отношении юные существа, как Ленин в детстве.

Глава 5

Тэтэ не был ни скромником, ни тихоней, смотрел на мир глазами цвета майского неба, но в тайной и пока невидимой для окружающих схватке за девичье сердце уступал Персу на всех фронтах. Силы были определенно не равны. Начнем с того, что Перс был вторым по росту в физкультурной шеренге, а Тэтэ – только пятым, и это была единственная из полученных им в школе "пятерок", совершенно его не радовавшая. Кроме того, соперник имел солидное преимущество в тяжелой технике (магнитофоны, видеомагнитофоны, мопед "Верховина", а также служебная "волга" и личная "лада" папы, на которых сына иногда привозили в школу) и был лучше экипирован. Сквозь железные прутья строгой школьной униформы Перс протискивал помимо убийственно неотразимых кроссовок еще и ворох заграничных рубашек с накладными карманами и щеголеватыми погончиками, бешено дефицитные брючные ремни с двумя – понимаете, с двумя рядами дырочек, которых не было больше ни у кого из подростков в городе, белоснежную сумку с эмблемой московской Олимпиады, смеявшуюся в лицо грузным угловатым портфелям одноклассников.

Даже пионерский галстук и комсомольский значок у него были особенными, фирменными. Тонкую шею Перса-пионера обнимал плотный на ощупь, приятного вишневого оттенка галстук, а не один из тех огненно-рыжих лоскутков, которыми душили себя другие ученики. Комсомольский знак с мускулистой головой вождя, пришедший на смену пионерскому атрибуту, у Перса вместо обычной булавки был снабжен так называемой закруткой, благодаря чему не болтался на лацкане подобно слабеющей полуоторванной пуговице, а, ввинтившись в него, прижимался к ткани страстно и нежно, щека к щеке.

1 сентября 1983 года на соседнем лацкане персова пиджака проявился лик Фиделя Кастро. Круглый, величиной с пятак значок с изображением команданте Перстнев-старший принес в клюве из очередной загранкомандировки. Ильич и Фидель смотрели друг на друга с разных половинок синего ученического пиджака, как из разных полушарий Земли, по-товарищески тепло и прямо. Покрытый выпуклым линзообразным стеклом портрет кубинского бородача пускал солнечных зайчиков во все стороны, довершая блестящий образ новообращенного девятиклассника Перса. "Пламенные революционеры, как мухи, слетаются на сюртук к нашему наследнику Тутти, – вполголоса заметил Тэтэ во время торжественной линейки на плацу перед школой. – И так же, как мухи, не могут отличить мед от говна. (Перс стоял поодаль и не мог по достоинству оценить дружеские репризы одноклассника). Не лацканы, а прямо какое-то лацкаво просимо! Следующим он прилацкает, видимо, какого-нибудь Патриса Лумумбу или Хо Ши Мина. Тогда будет полный интернационал". За спиной у Толика кто-то неуверенно прыснул. Тирада не имела шумного успеха: за лето публика отвыкла от своего штатного комедианта, который и сам, к тому же, немного подрастерял форму. Преисполненная извечного оптимизма директриса, тем не менее, в своей приветственной речи выражала прочную, непонятно на чем основанную уверенность в том, что и Толик, и все прочие ученики подотчетной ей школы быстро наберут форму после каникул и с новыми силами примутся за учебу. (Как будто им не на что больше силы потратить!..). "С таким же успехом можно было сказать коровам, нагулявшим бока на летних пастбищах: "А теперь добро пожаловать на бойню!", – Тэтэ продолжал разминать затекшие за время каникул мышцы остроумия.