Голицын посмотрел на трубку, прикидывая закурить снова или нет, но в итоге так и не притронулся к ней.

– С момента моего возвращения в Россию, я добиваюсь от Его Величества развода. Он мой друг, если будет позволено так сказать об императоре, и знает о наших с Авдотьей Ивановной размолвках лучше многих. При мне он читал это злополучное письмо. – Сергей кивнул на бумагу у меня в руках. – Но снова и снова он использует мою мольбу, как возможность попросить меня об очередной услуге и просьбе. Как будто без этого я мог его ослушаться. – Мужчина нахмурился и посмотрел на меня. – Но в этот раз всё будет по-другому. Миссия в Японию… Александр клялся, что после того, как я вернусь, он ходатайствует перед Синодом о нашем разводе. И в этот раз я не уступлю.

Голицын, наконец, отлепился от камина и подошёл ко мне, медленно присел на колени перед креслом, взял мою руку, заглядывая в лицо.

– Вера Павловна, я клянусь, если я вернусь, тем более, если я вернусь с хорошими новостями, а с вашей помощью, так оно и будет, императору ничего не останется, кроме как удовлетворить моё прошение. – Он с чувством сжал мою руку. – И если тогда Вы не передумаете, не найдёте кого-то, кто придётся Вам по душе более… – Голицын запнулся. – Если Вы согласитесь быть моей супругой, перед людьми и Богом, Вы сделаете меня счастливейшим мужчиной на земле. Я сделаю всё, чтобы искупить свою вину перед Вами и Вашим братом.

Ком в горле не позволял произнести мне ни слова. Хотела предложения руки и сердца? Вот, Вера, держи, кушай, не подавись. Я смотрела на мужчину перед собой, чувствуя, как вся злость и обида на него растворяется в бескрайней нежности. И чувствовала себя бесконечно виноватой. За то, что хоть и на краткий миг, но он сделал меня самой счастливой женщиной на земле, а я его просьбу исполнить не могу. Более того, не в силах даже объяснить, почему, когда он вернётся, меня уже не будет здесь.

Я убрала упавший на лоб непослушный локон, ласково провела ладонью по его скуле и слабо улыбнулась.

– Просто возвратись живым.

В особняке вновь воцарился мир. Почти как в славные времена, когда к нам на ужин захаживал Роман Гавриилович. Только вот теперь спокойную атмосферу то и дело портили неприятные напоминания о том, что отъезд близок. Голицын много время уделял подготовке, бесконечно строчил письма в Москву, переживая за то, как там без него будет его хозяйство.

Уваров после нашего неприятного разговора у себя в «теплице» держался со мной вежливо-отстраненно и будто тоже ожидал чего-то каждую минуту. Думаю, того же что и я – вестей из нашего времени. Дрогнувшего «Помощника», ожившей капсулы, чего угодно. Только вот, в отличие от Николая, я каждое утро просыпалась с молитвой о том, чтобы помощь из будущего немного подзадержалась. «Не сегодня», - шептала я и старалась покрепче прижаться к Сергею. Побыть рядом с возлюбленным ещё хотя бы день, казалось мне невероятным счастьем.

В один из вечеров Голицын с радостью вслух зачитал письмо, пришедшее от Романа Гаврииловича. Сквозь обычные обороты вежливости скользила знакомая теплота доктора, который при всей своей напускной строгости оставался просто чрезвычайно приятным мужчиной. Правда, конец письма Сергей дочитывать не стал, как я его не уговаривала. По всей видимости, было там что-то такое, что не предназначалось для моих ушей.

Однако, всё это было лишь затишьем перед бурей.

Минуло четыре дня с того дня, как мы с Голицыным сбежали с бала. До отплытия оставались считаные дни. Мы с Уваровым сидели в гостиной и перекидывались короткими, колкими репликами. В последнее время наше общение состояло лишь из обмена вежливостей при других домочадцах, нужной информации наедине и вот таких вот острот. После заявления Николая о том, что он обязательно донесёт до меня начальству, отношения наши отнюдь не стали теплей.

Граф вошёл в гостиную тихо. Бледный и растерянный, похожий на призрак самого себя. Сердце моё мгновенно сжалось в болезненный комок.

– Сергей Александрович? – Я вскочила с места. – Что-то случилось? На Вас лица нет.

Уваров тоже нахмурился вставая. Как бы он ни относился ко мне, к Голицыну он питал самые тёплые чувства и беспокоился не меньше моего. Граф тем временем взял мои руки в свои ладони, сдержанно произнёс:

– Присаживайтесь, Вера Павловна и Вы, Николай Иванович. Я с дурными вестями.

На негнущихся ногах я прошла обратно к креслу, присаживаясь на самый его краешек. Николай так и остался стоять, вцепившись пальцами в спинку.

– Видите ли, сегодня меня срочно вызвали во дворец. – Голицын замер перед нами, явно подыскивая нужные слова. – На должность посла в Японию назначили другого человека.

Хорошо, что я сидела. Разношёрстные чувства во мне имели эффект разорвавшейся бомбы. Неверие, облегчение, испуг. Всё смешалось в комок чувств, который пытался выпрыгнуть из груди.

– Вы… Мы… – Слова путались, эмоции переполняли меня. Сергей будет в безопасности, никакого смертоносного путешествия вокруг Земли. А главное – мой промах! Уварову не о чем будет ходатайствовать, так как ничего не произойдёт. История не поменяется.

– Он объяснил своё решение? – Подал голос за меня Николай.

– Нет, да и не обязан был этого делать. – Развёл руками Сергей. – Впрочем, я догадываюсь, что, а точнее, кто на него мог повлиять. – Уваров хотел сказать что-то ещё, но Голицын прервал его коротким жестом. – Погодите, Николай, это не все новости.

Я улыбнулась краешком губ, откидываясь в кресле под строгим взглядом «брата». «Плохие» новости Голицына оказались не просто хорошими, а отличными! Не думаю, что меня вообще после такого может хоть что-то напугать. Я чувствовала, как по моему телу приятно растекается тепло расслабления.

– По требованию императора… Точнее, императрицы, мы… – Голицын запнулся, но быстро взял себя в руки. – Я и Вера Павловна должны немедленно уехать из Петербурга.

В воцарившейся тишине было слышно, как громко тикают напольные часы. Минутная стрелка лениво ползла к цифре десять. Мне казалось, что мягчайшее кресло превращается в средневековое орудие пыток, утыканное шипами.

– Николай Иванович, на Вас воля императора не распространяется. Я знаю, как важны Ваши исследования и как тяжело будет перевозить лабораторию, так что если вы захотите остаться, никто не будет вам препятствовать. – Обращался Голицын к Уварову, но смотрел только на меня.

– Если я не поставлю Вас в неловкое положение… – Неуверенно ответил Николай, пряча взгляд. Понятное дело, играть роль моего брата – это одно, но брать на себя ответственность за непутёвую и безответственную девку, ехать за ней бог знает куда, - совсем другое.

– Вера Павловна… – Голицын сделал шаг ко мне. Его тревога была понятна, я не проронила ещё ни слова, а от ужаса происходящего не могла даже пошевелиться. – Я напишу в Москву, прошу, едемте со мной.

По сути, у меня не было выбора, кроме как ехать с графом. Но Сергей, благородная душа, всё равно не ставил меня перед фактом, а просил.

– Я не могу. – Выдохнула я. Наткнулась взором на удивлённый взгляд Уварова. Ну неужели он не понимает?! Если прибудет помощь из будущего, то прибудет она в Петербург. Мне нельзя терять ни минуты, чтобы вернуться домой. Как я могу уехать?

– Вера Павловна… – Это уже был граф.

– Я не могу. – Повторила я вскакивая. В груди собрался неприятный, удушливый комок. Он протягивал свои тревожные щупальца во все стороны, заставляя кончики пальцев неметь, воздуху с трудом проходить в лёгкие, а в носу щипать от собиравшихся слёз.

Пробормотав что-то неразборчивое, я выбежала из комнаты, чувствуя, как маска хорошей девочки Веры Оболенской трескается и осыпается, вместе с моими слезами.

Но далеко уйти я не успела, на лестнице меня поймал Уваров. Схватил за руку, притягивая к себе обратно.

– Не глупи, езжай в Москву. – Энергично зашептал Николай, склоняясь ближе ко мне.