Посвящается моим родителям

Мы родились в стране,

которой больше нет,

но в Атлантиде той

мы были, мы любили.

Е. Евтушенко

Обстоятельства сложились таким образом, что автор книги, которая сейчас лежит перед вами, получил историческое образование, но несмотря на всю любовь к своей науке, работал по специальности всего несколько лет. Я не имею возможности постоянно заниматься серьезными историческими исследованиями, но могу внести вклад в свой предмет путем создания исторического источника – данных мемуаров.

Когда я изучал на первом курсе введение в историографию, нам объяснили, что наиболее достоверными источниками являются нотариально заверенные сделки, а самыми сомнительным – воспоминания современников. Я не намерен скрывать, что мои мемуары субъективны и политизированы, но, осознавая лежащую на мне ответственность, я старался как можно точнее описать события, свидетелем которых я был. Мне выпала доля видеть последние годы существования Советского Союза, Перестройку, гибель СССР, эмиграцию советских евреев в Израиль, Мирный процесс на Ближнем Востоке в 90-ее годы ХХ века, правление Бориса Ельцина и воцарение Владимира Путина. Эта книга о том, как воспринимал эти потрясения советский подросток и живший в Израиле студент-эмигрант.

Мое второй задачей было сохранение памяти о людях, которых я встретил на своем жизненном пути. Мне не хотелось бы, чтобы их имена канули в Лету, большинство из них прожили честную жизнь и многое сделали для того, чтобы наш мир стал лучше.

Мои прославленные братья

Говард Фаст

Несмотря на то, что согласно интернет-информации, фамилия «Кирпиченок» происходит из города Грязовец Вологодской области и ее обладатели в 66% случаев являются нанайцем, я смею предположить, что почти все мои корни теряются где-то в северо-западных владениях Речи Посполитой. Говорят, что в окрестностях Полоцка некогда было целое село, населенное Кирпиченками, которые к настоящему времени постепенно расползлись по городам и весям Белоруссии, а также попали и в некоторые сопредельные государства. К числу последних относился и полулегендарный основатель моего рода – Кузьма Илларионович Кирпиченок (1895 г.р.), который оставил родные картофельные поля ради успеха в столице Российской империи. Будучи молотобойцем, он устроился в железнодорожные мастерские, пополнив славные ряды питерского пролетариата начала XX века. Подобно многим рабочим того времени Кузьма Кирпиченок первоначально жил не в самом городе, а в пригороде, селе Прибытково, расположенном в нескольких километрах от Гатчины. Вероятно, в тех местах он встретил и свою жену Марцелю, которая была младше Кузьмы на шесть лет. Моя прабабка была полячкой и по непроверенным слухам ее отец был старостой в католическом приходе Гатчины.

Политические бури того времени не затронули семьи доброго железнодорожника. Мой прадед честно признавал, что судьбоносные события октября 1917 года он проспал в своей постели, хотя по его словам все рабочие знали, что взятие власти большевиками неминуемо. К началу 1920-хх годов семья Кузьмы Кирпиченка уже перебралась в Петроград на Боровую улицу и именно там, в доме 61, проживала зимой 1922 года, когда на свет появился мой дед Евгений.

Правильное социальное происхождение и хорошая работа обеспечили Кирпиченкам относительное процветание в межвоенный период. Кузьма стал профсоюзным активистом и согласно семейной легенде даже получил в подарок от Калинина велосипед*. Его единственный сын Евгений, несмотря на отсутствие благородных предков, проявил в школе замечательные способности, и сегодня я не могу рассматривать его аттестат зрелости без чувства вины за свою лень и бездарность. По результатам учебы в 1940-ом году Евгений Кирпиченок был освобожден от вступительных экзаменов в ВУЗ и выбрал карьеру юриста.

Война сыграла в судьбе Кузьмы роковую роль. В 1941 году он оказался в Прибытково, когда немцы выбросили десант, отрезавший село от Ленинграда. Понимая, что общение профсоюзного активиста с оккупантами может закончиться очень печально, родные спрятали Кузьму в подвале собственного дома, где он и пробыл до освобождения Прибыткова в 1944 году. Несколько раз к моему прадеду приходили люди, называвшиеся партизанами, и предлагали уйти в лес, но Кузьма каждый раз отвечал им отказом.

Не стоит пояснять, что в те годы подобное поведение не одобрялось и после войны Кузьме Кирпиченку пришлось давать неприятные объяснения руководству. С профсоюзный карьерой было покончено и к тому же прадед потерял квартиру в Ленинграде. Кузьма вернулся в Прибытково на Пионерской улице, где прожил еще почти сорок лет, попивая горькую и подвергаясь остракизму со стороны родных, в зависимость от которых он попал во время пребывание в Underground. В конце концов старый молотобоец угорел пьяным в бане в 1974 ом году. Когда его спросили о том, когда было лучше – до революции или после, он после тягостных раздумий ответил, что лучше было все-таки после, поскольку появилось уважение к рабочему человеку. Фамильное семейное «поместье» в Прибытково перешло к Евгении Лайхтман, сестре моего деда.

Ну а теперь поговорим о еврейском следе. Когда-то южноафриканские родственники прислали мне генеалогию нашего рода, уходящую в лохматый XVIII век, но я в ней ничего не понял. Разрозненные семейные слухи передают сведения о хранившейся в семье бородинской медали, грамоте от царя, позволявшей какому-то моему предку заниматься хлебопашеством вопреки еврейскому происхождению и то, что кто-то из моих пращуров был кантором в рижской синагоге. С уверенность могу лишь написать, что мой прапрадед Тевель был человеком праведным, учил Тору, не работал, а в свободное от благочестия время настрогал одиннадцать детей. Трогательная история повествует, как однажды сей достойный муж встретил на улице девочку и поинтересовался: «Чья ты деточка?» «Твоя папочка», – ответила несчастная сиротка. К сожалению, большинство потомков Тевеля погибли во время Великой Отечественной войны, честно защищая социалистическое отечество. Их могилы раскинуты от пригородов Ленинграда и Курской дуги до Кёнигсберга. Но один из его сыновей еще до революции уехал в ЮАР, и сегодня его правнуки страдают в своих белоснежных виллах под безжалостной пятой черных расистов. Те же из них, кто не захотел такой судьбы, перебрались в Израиль, в кибуц Ган-Шмуэль.

Лазарь Тевелевич Рыкман, мой прадед, был человеком мягкого нрава (эта черта, похоже была общей у всех моих предков мужского пола), но в предприимчивости ему отказать было нельзя. Уже в 16 лет он занимался торговлей леса на территории псковской губернии и современной Латвии. Его жена Эстер, моя прабабка, была родом из Риги. По непроверенным преданиям, еще в детском возрасте она проносила записки революционерам, томившимся в узилищах царизма, а повзрослев, окончила акушерские курсы. Сей факт подтвержден хранящимся у нас дома сертификатом начала XX века размером с хорошую простыню.

У Лазаря и Эстер было трое детей – Аснэ, Бенцион и Рейза. Для меня они были тетей Асей, дядей Беней и бабушкой Розой. Их детство прошло в Невеле, некогда важном еврейском центре на Западе Псковской области. Путешествуя в Беларусь на автобусе, я постоянно проезжаю этот невзрачный населенный пункт, но никак не могу найти время, чтобы выйти и найти следы моей семьи… А ведь в свое время значительная часть ленинградского еврейства вела свою родословною из «Майн штетле Невель…»

При НЭПе Лазарь преуспел и заработал неплохое состояние. В Невеле у семьи был целый дом, в огороде которого, вероятно было закопано золото, а в сарае спрятана валюта. Но всему хорошему рано или поздно приходит конец. НЭП канул в лету, а мой прадед был подвергнут процедуре, описанной в романе Булгакова «Мастер и Маргарита»: Лазарь Тевельевич был заперт в кутузке до тех пор, пока не согласился отдать все золото на нужды индустриализации. Моя бабушка рассказывала, что если бы в тюрьму посадили его жену Эстер, то советская власть не получила бы ни копейки, но, как я уже писал, бойцовский характер не является отличительной чертой мужчин моего рода.