Зато на работе дела обстояли - тьфу, тьфу, тьфу - лучше некуда. Игорь относился ко мне, как к брату, и постоянно зазывал в ресторан. Но мне было некогда.
В школе появилось множество новых людей, а я учил гимназистов (человек шесть разнокалиберных мальчишек), как правильно писать слова "дезавуировать", "обналичка", "лизинг", "клиринг и "мониторинг". Родители моих учеников платили хорошо, так что было над чем биться. Мадам Еписеева была вполне довольна.
Изредка я позванивал и Катьке. Но как только принимался отчитываться об очередных приобретениях (а о чем еще было рассказывать?), она почему-то всякий раз говорила:
- Слушай, Васильев, ты извини, но я в запарке. Завтра нужно сдавать ведомость (или - завтра нужно подводить баланс), а у меня там еще и конь не валялся, травку не мял!
Развела, понимаешь ли, табун! Человека выслушать уже некогда! О том, что моя фамилия должна вскоре измениться, я мадам Колосовой не говорил. Стеснялся. Еще засмеет, пожалуй...
Наконец до нашей свадьбы остался один день. Я знал, что этот последний день мужчина проводит обычно в кругу друзей, за вином и скабрезными разговорами. Кажется, это называется "мальчишник". Но с кем проводить этот мальчишник мне?
С Ленькой Тимирязьевым? Тогда вечер точно будет загублен на прослушивание мумуя и вкушение прасада.
С Виталькой Рыбкиным? Но это будет сплошное пьянство и алкоголизм. А наутро мне надо выглядеть свежим!
Я же хотел провести последний день своей холостой жизни в душевной обстановке. Получалось, что на мальчишник мне некого пригласить, кроме Катьки Колосовой. Да и "пригласить" - сильно сказано. В моей квартире постоянно торчала Светлана со своим бородатым директором.
С отчаяния я позвонил лучшей подруге.
- Кэт, - заплакал я, - только не говори, что у тебя завтра отчет или баланс. Потому что у меня завтра свадьба.
Катька молчала.
- Давай встретимся, а? Это ведь последний день моей холостой жизни.
- Ладно, - смилостивилась Кэт, - приезжай. Только не смей даже заикаться о своей Еписеихе.
Ревнует! Что ж, оно понятно. Женщины, они все такие. Что там говорить, если даже покойная бабушка говаривала мне в детстве:
- Запомни, Сенечка, я никогда не смогу полюбить твою будущую жену, будь она хоть Мерилин Монро и Индира Ганди в одном лице, потому что я слишком сильно люблю тебя!
Мадам Еписеева уважала народные традиции (она даже дала мне рукописный листок, где по пунктам было расписано, как должен вести себя жених в день свадьбы) и предоставила мне полную свободу в последний день моей жизни. Я имею в виду, холостой жизни... Я облачился в свой свадебный костюм и отправился к Кэт. Бабочку нацепить не решился. В душе моей плескалось умиление. Как же давно я не видел свою любимую... подругу. Металлическая дверь распахнулась на мои шаги. Я проскользнул в чистенькую прихожую, где на стенах висели стильные черно-белые картинки, и остолбенел. Передо мной стояла Мерилин Монро и Индира Ганди в одном флаконе. Такую смогла бы полюбить даже моя ревнивая бабушка!
Халата с иероглифом на спине как не бывало. Катька уверенно высилась на высоченных шпильках. Шпильки переходили в умопомрачительно длинные ноги. Далее следовали коротенькая черная юбка и белоснежная блузка. На высокой груди поблескивала тоненькая цепочка. Венчало все это великолепие очаровательное лицо, обрамленное ворохом золотистых локонов. Я остолбенел. "Мой любимый цвет, мой любимый размер", - как говаривал ослик Иа-Иа.
Романтический флер несколько развеялся, когда нимфа произнесла Катькиным голосом:
- Что это на тебе за лапсердак? Васильев, тебе не приходило в голову, что в этом наряде ты похож на буржуина из "Мальчиша-Кибальчиша"? Это ж надо додуматься - натянуть на такие ляжки полосатые брюки!
Я дернулся и хотел было пройтись по поводу Катькиной внешности, но не смог выдавить ни слова. Что уж тут скажешь...
- Ну что стоишь-то, верста коломенская? - спросила Катька. - Проходи в комнату. Давай праздновать твой мальчишник. Или как там вы его называете?
Я прошел в комнату и с наслаждением вдохнул уютный и знакомый запах Катькиного жилища. На журнальном столике стоял букет мелких цветочков, бутылка вина, сухое печенье... Я присовокупил к этому натюрморту шампанское и уселся на диван. Не хватало только треска поленьев в камине и кресла-качалки.
Кэт уселась напротив меня и, зная мои недостатки, принялась вкручивать штопор в бутылку. Завершив эту операцию, она взялась за шампанское. Пробка хлопнула пистолетным выстрелом и с глухим стуком ударилась в потолок. Я вздрогнул, за воротник посыпалась штукатурка.
Ухватившись за тяжелую бутылку, я разлил шипучку по бокалам. Кэт взяла бокал, наблюдая, как поднимаются и лопаются у поверхности пузырьки, и бросила туда кусочек шоколада. Коричневая плитка несколько секунд полежала на дне, а потом начала суматошно сновать вверх-вниз. Катька внимательно следила за этими передвижениями. Ее густые ресницы были неподвижны.
- Ну что, мы так и будем молчать? - спросила она, оторвавшись наконец от бокала. - Может, повеселимся для порядка?
- Что ж... - промямлил я.
- Ладно, я скажу тост, - ее темные глаза сверкнули. - Мы с тобой, Сенечка, знакомы много лет, и я знаю тебя как облупленного... И вот... она судорожно сглотнула, - ты женишься. Не ожидала, что это так скоро произойдет. Словом, счастья тебе! Почему бы тебе наконец не стать счастливым, дурак!
Одним махом Кэт опрокинула бокал и грохнула его об пол. У меня на глаза навернулись слезы. Наверное, шампанское в нос ударило.
- Спасибо тебе, Катя! - тихо сказал я и вежливо добавил: - Ты тоже когда-нибудь встретишь свою судьбу, и я еще погуляю на твоей свадьбе! Кстати, и ты приходи ко мне завтра. Свидетельницей будешь...
Мадам Колосова как-то странно посмотрела мне в подбородок и сдавленно произнесла:
- Ну уж нет. От этого ты меня избавь, пожалуйста.
Черт! Я увлекся альтруизмом и совсем забыл, что о свадьбе ни слова! А я так надеялся, что она будет свидетельницей. Придется теперь звать Витальку Рыбкина. Можно, конечно, и Леньку попросить, да ведь он заявится со своей Саирой. Какой из него теперь свидетель? На эту роль требуется существо бойкое.
