Наконец девочка не выдержала минорного настроения, царившего у терапевтического кабинета, и решила в меру своих возможностей поддержать философскую беседу:
- Бабушка, - вставила она после очередной реплики о грядущей смерти, а чего ты так волнуешься?
Обе старушки с сожалением поглядели на трясущиеся где-то внизу молодые бантики.
- А вот умру, - оживилась бабушка, - ты в сад пойдешь. Так матери и скажи!
Девочка серьезно ответила:
- Когда ты умрешь, мы с мамой тебя каменную сделаем. На могиле...
Я не стал слушать изумленно-возмущенных воплей старшего поколения и отправился в очередное путешествие по линолеумной равнине коридора. Через полчаса послышался грубый голос Веры Павловны Щербино:
- Васильев! Кто Васильев?
- Это вон тот здоровый, мордастый, - понеслись со всех сторон старческие голоса.
На меня нацелился с добрый десяток узловатых пальцев.
- Вы что же, особого приглашения ждете? - пробурчала докторесса.
В кабинете кроме меня и докторши присутствовал старый гриб в просторных семейных трусах. На столе красовалась фотография в рамке. Я пригляделся. На снимке был запечатлен хилый усач с наглым взглядом в компании Веры Павловны Щербино. Надо полагать, фотография не первой свежести, но Вера Павловна ничуть не изменилась. Ошибки быть не могло. Доктор Щербино была в фате, едва доходившей ей до лопаток. Значит, этот жизнерадостный сперматозоид - ее муж.
- Давайте больничный, - свирепо приказала Вера Павловна. - И раздевайтесь. А вы одевайтесь, - обратилась она к старичку, - и не просите. У меня нет времени.
Гриб прошамкал:
- Ты, дочка, еще разик посмотри. И скажи, что с ногами-то?
Он указал тоненькой рукой на свои не менее тоненькие ножки, стоящие на полу независимо, как кегли.
- Ну как я скажу? - Щербино с треском навалилась на стол и вгляделась в старичка. - Ничего ведь не поймешь, дедуля. То ли у вас ноги такие тонкие, то ли трусы широкие?
Старичок не двинулся с места. Зашевелились только его синеватые губы:
- Может, мне хирургу показаться?
Вера Павловна вздыбилась над старичком и пророкотала, как мотоцикл без глушителя:
- Дедуля, хирург - это тот же терапевт. Только доведенный до отчаяния!
Я разделся, нерешительно подошел к Щербино и выпятил живот над ее столом. Она приложила к нему что-то холодное и стала прислушиваться. Ее огромные ноздри с шумом раздувались. Словно где-то работал паровой молот.
Я попытался выбить из врача еще один больничный - в школу идти не хотелось - и принялся дышать с легким хрипом.
- А ну прекратите паясничать! - Щербино хлопнула меня по животу мощной ладонью.
Я сдулся, как воздушный шар, и задышал нормально. Вера Павловна заскрипела ручкой и бросила мне:
- Одевайтесь! И чтобы завтра на работу.
Покидая кабинет, я бросил на старичка прощальный взгляд. Мне ответил стальной блеск его ко всему привыкших глаз.
По пути домой я грустил. Итак, завтра меня опять ждет встреча с этим скопищем идиотов. И что еще хуже - с коллегами. Сонечкой, Риммой Игнатьевной... Снова изо дня в день выслушивать одну-единственную реплику "К в кубе": "Все шутишь, а знаний-то - нет!" Тьфу, пропасть! А главное, надо как-то смотреть в глаза подлецу Мухрыгину. После моей борцовской неудачи он наверняка почувствовал себя героем. Еще возомнил, чего доброго, что я заболел именно после нашей с ним схватки...
Так что сегодня я должен устроить прощальный вечер. Лебединая песня, посвященная больничному листу. И все куплеты этой песни налицо - лучший друг, любимая женщина, хороший стол, музыка... Кстати, с "любимой женщиной" еще не все ясно. Сможет ли она стать свидетельницей моего торжества?
Дома я со страхом набрал номер мадам Еписеевой. Вдруг подойдет хулиган. Но на этот раз повезло. Владимир, по-видимому, застрял где-то возле костров и гаражей, и я без помех пригласил Марию в "Гавану". Однако все оказалось не так-то просто.
- Боюсь, что я не смогу прийти в восемь, - сказала мать хулигана. - И вообще не смогу.
- Почему? - расстроился я.
- Ну, потому. У меня есть дела, - ответила она уклончиво.
По опыту я знал, что в таких случаях к женщине лучше не приставать. Она все равно не скажет.
- А вдруг у тебя получится?
- Может быть. Если получится, приду. Адрес-то я знаю...
Вот незадача, кого же пригласить? Ведь Ленька уже, наверное, заказал два места? Обидно, если одно из них пропадет.
Глава 23
В шумном балагане
Около подъезда под лучами умирающего солнца грелась группа старушек. С ними я принципиально не здоровался. Они проводили меня долгими взглядами. Наверняка, как только я скрылся, бабки зашушукались, обсуждая мою персону. Думаю, они умирают от желания натравить на меня участкового, который именует их не иначе как "Наши глаза и уши!"
В брюхе булькали остатки завтрака нубийского крестьянина, поэтому есть не хотелось. К тому же вечером предстояло роскошное угощение. А в ресторан, как наверняка сказала бы Маша, приличный человек приходит слегка голодным. Хотя нет, приличный человек голодным как раз уходит из ресторана. Ну ладно, будем считать, что я неприличный человек. Думаю, доказательств этому утверждению предостаточно. Но Мария, скорее всего, не пойдет со мной в "Гавану". Если уж женщина говорит "нет", то это серьезно. Или я что-то неправильно понимаю? Я бы, конечно, позвонил Катьке. Но она теперь долго будет дуться. А если позвоню, подумает, что я хочу подлизаться. Да и не пойдет она. С чего ей шастать со мной по ресторанам, ежели после трудового дня у нее одно-единственное желание: плюхнуться в ванну и забыть обо всем на свете. Или, в лучшем случае - поболтать по телефону. О чем-нибудь сокровенном.
Есть у меня на примете одна любительница подобных развлечений. Марина. Но сам я звонить ей больше никогда не буду. У нее же муж - полный кретин, даром что гений. Еще заявится, в самом деле. Хлопот не оберешься.
А что, если позвонить Виталькиной жене? Все равно Виталька с ней разводиться собрался. У него теперь Лариса... Вдруг Светлана и впрямь согласится? Хорошо бы мы с ней вместе смотрелись. Ленька просто обалдеет, когда я войду в зал с этакой дамочкой. Надо попробовать.
