Когда повзрослела еще немного стала сама сбегать из дома, чтобы не видеть эти пьяные рожи и не провоцировать неизвестных мне мужчин на домогательства. Попрошайничала, ходила по соседям, чтобы раньше времени не окочуриться на улице в двадцати градусный мороз. В конце концов кто-то из соседей сжалился надо мной и сообщил в службу опеки о вопиющем поведении моей матери.

Проблему решили довольно быстро. Приехали, посмотрели на царивший в квартире хаос, забрали меня без каких-либо предупреждений и отвезли в приют. Тогда я впервые видела чтобы мама билась в истерике и пыталась вырвать меня силой из рук пусть и не знакомых мне людей, но единственных желающих мне добра. Конечно, так казалось мне лишь в самом начале.

Когда меня привезли в это ужасное место, ничего сильно нового я не заметила. Мы так же голодали, когда местная повариха готовила просто отвратительные блюда. Не видели хорошей и красивой одежды, не ели какие-то вкусности. Учились. Да тоже через раз. Там действовало одно правило — нельзя выделяться. Закон един для всех.

У нас были старшие, те кто в ближайшее время должен был выпуститься. У них были свои подстилки. А остальные были их придворными. Помню случай, когда я лишилась девственности. Тогда на меня положил глаз один из новоявленных выпускников нашего заведения. Сопротивляться смысла не было, когда однажды ночью он приволок меня в закрытое на ремонт крыло нашего детского дома и сделал своей женщиной.

Тогда мне тоже казалось, что вот сейчас, сейчас все начнет налаживаться. Остатки ночи уснуть не смогла, все крутилась и думала, думала. Глупая улыбка не сходила с лица, до тех пор, пока не наступило утро и девушка того самого парня, моего первого мужчины, не влетела в нашу комнату, со своими подругами и не избили меня до полусмерти.

Была бы моя воля, я действительно была бы не против просто отбросить коньки и больше не мучиться. Но этого не произошло не в этот день, не в последующие. Со временем я стала сильнее и хитрее. У меня тоже появился тот, кто мог за меня впрячься, если это понадобится. И даже тогда, там я никогда не принадлежала кому-то одному.

Во-первых, это было бессмысленно. Каждый мужчина был хорош по своему и от каждого из них мне было нужно что-то определенное. Во-вторых, мне нравилось чувствовать себя любимой. Мне нравилось, что из-за меня они дрались. Мне нравилось, что они меня хотели.

Мама первые пару месяцев оббивала пороги органов опеки, нашего приюта. Ругалась со всеми, подавала в суд, пыталась меня вернуть. В конечном счете родительских прав ее все-таки лишили и тогда она впервые в жизни попросила у меня прощения. Пришла, падала в ноги, целовала руки и клялась, что с алкоголем завязала раз и навсегда. Ведь я единственное самое дорогое, что было в ее жизни. И меня она обещала вернуть, при первой же возможности.

Верить людям на слово давно разучилась. Да, какому ребенку не захочется верить в то, что черная полоса в его жизни вот-вот сменится белой, что его любят, что он ценен. Но это совсем не про меня. Помню ушла тогда так и не сказав ей ни слова. Даже не попрощалась. Потом она приходила еще два раза, разговаривать с ней я отказалась. Тогда мама пропала и больше не появлялась. Позже директриса рассказала, что взялась она за старое, связалась с каким-то очередным уголовником и теперь сидит. А за что уже и сама не помню.

На мое бедро опустилась крепкая мужская рука и за волосы повернул мою голову мой сегодняшний клиент. Он любит жестить, об этом нас предупреждают заранее, зато денег нам отвалят куда больше, чем при обычном перепихоне. К тому же он состоятельный и не так уж стар ещё. Чем не выгодная партия?

— Красивая ты баба, Варька! — в сотый раз за последние пару часов слышу уже это, скоро тошнить начнет, но я сделаю его и улыбаюсь.

— Ну так женись, раз я настолько тебе нравлюсь. Нравлюсь же, котик?

— Ты баба красивая... — вновь повторяет мужчина хохоча. — Вот только дура. А на дурах не женятся, Варька. — его лапа опускается на мою шею, начиная медленно сдавливать ее. — Дур только трахают. Жёстко.

Этот зверь перекатывается и подминает меня под себя, ни на миг не ослабляя своей хватки. Если ещё мгновение назад я была готова к тому, что будет происходить, то сейчас до меня очень быстро начинает доходить — всё идёт не по плану!

Глаза этого медведя чернеют, на губах появляется противный оскал. Ещё немного и он сломает мне шею или задушит нафиг. Сказать ничего не получается, воздуха становится катастрофически мало, а вдохнуть не получается из-за действий этого кретина. Начинаю барахтаться под ним, словно рыба выброшенная на сушу, бью руками воздух, периодически задевая его мощные руки. За секунду до неминуемой гибели заряжаю этому уроду по лицу, оставляя глубокий кровавый след и тогда зверь от меня отстраняется.

— Ты че творишь, сука? Вообще охуела? — ревёт этот медведь прикладывая ладони к щеке, а я отдышавшись уже стараюсь отползти подальше. — А ну стой, шлюха! Тварь!

Он замахивается, я зажмуриваюсь и щека начинает гореть огнем. Не удерживаю равновесие, падаю с дивана на пол. Глаз поднять на него не могу, страшно. Словно я опять вернулась в детство, в приют. На глаза попадает небольшая красная кнопочка.

Делаю рывок, зажимаю пальцем теплый пластик. В голове лишь одна мысль: "Только бы успеть! Только бы успеть!" Зверь склоняется надо мной, запускает свои лапы в мои волосы, заставляя взглянуть на него.

— Я тебя сука по стенке размажу. Сперва выебу, потом убью! — дёргает молнию вниз в попытке освободиться от своих штанов.

Молюсь. Снова молюсь о том, чтобы умереть быстро и без мучений. Не знаю уж слышит ли мои молитвы кто-то или нет, но дверь распахивается и ублюдка стаскивают с меня, выволакивают за дверь. Чувствую облегчение. Страх. Радость. Сама не понимаю, что именно со мной сейчас происходит. Рыдаю, смеюсь, снова рыдаю, пока меня не прижимают к теплой груди и в нос не ударяет лёгкий цветочный аромат.

— Тише, Варенька, тише. Все хорошо. — шепчет на ухо Элеонора, продолжая поглаживать меня по голове. — Он ушел, ты в безопасности. Пойдем, приведем тебя в порядок.

Эля протягивает белоснежный носовой платок к моему носу, аккуратно стирая алую струйку с моего лица. Мне помогают подняться, поправить одежду и прическу. Замечаю свое отражение в зеркальном украшении стен. Тушь размазалась, глаза красные от слез, щека и нос припухли, на голове словно кто-то свил гнездо. Отвожу взгляд и позволяю себя вывести из этой ужасной комнаты.

Меня все ещё трясет и когда перед нами вырастает мужская фигура цепенею. Неужели он вернулся?

— Прошу прощения, я услышал крики. Все в порядке? — поднимаю взгляд на говорившего.

Совсем ещё молодой. Наверное немного старше меня. Глаза большие, карие. Смотрят так встревоженно, словно ему есть хоть какое-то дело до меня. Темные взъерошенные волосы, на носу элегантные очки. Гладко выбрит. Одет он простенько, даже слишком. И при иных обстоятельствах ни за что на свете не взглянула бы на него. Но сейчас мне просто нужна компания, не хочу оставаться одна и ругаться каждого шороха. Хочу вновь почувствовать себя желанной.

Делаю большой шаг вперёд и припадаю к его губам. Он не шевелится и вообще перестал подавать признаков жизни. Обнимаю его крепче за шею, жмусь теснее. Чувствую как неуверенно меня заключают в кольцо рук, паренёк прикрывает глаза отвечая на поцелуй. Неужели девственник?