– До завтра, Вонючка! – сказала я и закрыла дверь.

Больше я его никогда не видела.

По пятницам маршруток не было. Я пошла пешком.

А было так лень! Лень куда-то идти, куда-то ехать. Хотелось целый день пробыть дома, съесть круассан с шоколадом и что-нибудь почитать. Но я обещала Али, главе семьи, к которой я направлялась, привезти фотографии его детей, которые сделала в прошлое посещение. «И черт меня дернул дать слово!» – думала я.

Еще мне было страшно. Пока шла к автостраде, я обдумывала дорогу, возможные неприятности и то, как надо себя вести, если они произойдут.

Вокруг меня было много народу. Все шли к мечети на пятничную проповедь. Чтобы молитва не превратилась в демонстрацию, на дороге каждые двадцать метров стоял солдат в полном вооружении. Напротив мечети прямо на крыше дома было сооружено укрепление из мешков с песком, над которым торчал ствол автомата ДШК.

Тут должна сказать, что я жила в Басатине, бедном суннитском районе рабочих и земледельцев. Я полюбила Басатин за то, что там никто не разговаривал на английском, за то, что там обитали простые добрые люди, за его грязные улицы и снующих повсюду детей. Это был настоящий Восток, а не фальшивый, до блеска вылизанный старый город, который превратили в один сплошной отель для туристов.

Наш район несколько раз зачищала государственная армия. Много людей погибло в те дни. Все сточные канавы были завалены трупами. А так как ненависть рождает только ненависть, то еще больше живых ушло воевать в Свободную армию. Периодически кто-то из них приходил навестить родных, и тогда организовывались облавы. Поэтому, возвращаясь из института, мы порой встречали запыхавшихся солдат. Бедняги, они должны были в полном обмундировании бегать с высунутым языком по району, который не знали, и искать неизвестно кого.

Порой я встречала кого-то из солдат, с которыми успела подружиться. Тогда они останавливались и спрашивали у меня:

– Катя, ты тут террористов случайно не видела?

– Нет, случайно не видела, – с усмешкой отвечала я. – А как у тебя дела?

Когда я встречала незнакомых солдат, то диалог был далеко не таким доброжелательным. Однажды меня поставили на колени, долго тыкали автоматом в плечо и спрашивали, на кого я работаю. Я тогда была такой глупой, что смеялась и делала вид, будто не понимаю, что от меня требуют документы. При этом самого солдата сильно трясло от напряжения и страха, ведь для него Басатин – место, где по нему в любой момент могут открыть огонь. Конечно, когда я показала русский паспорт, все закончилось.

Что тут скрывать, многие в Басатине были настроены против президента. Тем, кто живет за высокими стенами посольств и гостиниц, кажется, что русской девушке рискованно оставаться в таком районе, но я всегда знала, что в Дамаске Басатин – самое безопасное место для меня. И меня никто никогда там не обижал. Я одинаково ровно относилась ко всем, но общаться чаще приходилось с солдатами государственной армии: алавиты более открыты, Кристина в них так вообще души не чаяла.

Выходит, у меня тогда была хорошая жизнь, но восьмого марта я решила все испортить. Вообще-то все неприятности со мной обычно случались в мамин день рождения, но в том году я, видимо, не дотерпела и решила сделать ей «подарок» в Международный женский день.

Я уже сидела в маршрутке, когда позвонила Кристина и сказала, что хочет ехать со мной. Судя по всему, она тоже решила поздравить маму… Я доехала до автобусной станции и купила два билета на единственный в тот день автобус до Халеба1.

Я была рада, что Кристина собралась присоединиться ко мне. Во-первых, это не так неприлично – гостить в арабской семье вдвоем. А во-вторых, ее польский паспорт значительно облегчал наше общение на территории Свободной армии. Ну и вообще, вместе же веселее!

Уверена, мое знакомство с этой женщиной было неслучайно. Я также знаю, что никогда ее не забуду. В день нашего знакомства я проспала и пришла в институт регистрироваться очень поздно, когда там никого уже и не было. Меня встретили пустые коридоры, эхо собственных шагов и отсутствие вайфая.

Она сидела на стуле – с идеально прямой спиной, очень изящная, с маленькими руками и голубыми блестящими глазами. Длинные светлые волосы с посеченными кончиками, черная блузка в сорокоградусную жару и строгая прямая юбка. Ей помогал с бумагами мистер Басаль. Мы заговорили с ней на арабском, но когда она выяснила, что я из России, то перешла на русский. У нее оказался смешной прибалтийский акцент.

Я подумала, что она очень необычная, когда Кристина сказала, что хочет выйти замуж за араба. Мои опасения подтвердились, когда выяснилось, что она религиозна до фанатизма. Она как-то заявила мне, что в моем сердце нет Иисуса Христа, потому что я православная христианка. Кристина была из евангельской церкви и как истинная христианка мечтала спасти кого-нибудь из мусульман, приведя его к вере в Христа. Она даже была готова выйти замуж за такого человека и провести с ним остаток жизни, так сильно верила в свое дело.

Меня в школе учили принимать людей такими, какие они есть. «Каждый имеет право думать, что хочет, и право на свое мнение!» было девизом нашего класса. Поэтому тогда странности Кристины меня ничуть не тревожили. В то время Дамаск концентрировал в себе невероятное количество сумасшедших. Люди, делившие общество на религиозные группы, иностранцы, объявившие малый джихад (называя его великим) на территории чужого им государства, множество садистов, появившихся из ниоткуда. Да и меня трудно было назвать нормальной, иначе я не приехала бы доучиваться в Дамаск в две тысячи двенадцатом. Я бы вообще в Сирию не приехала.

Так или иначе, восьмого марта мы с Кристиной оказались в одном автобусе, который двигался в Халеб. Выехав из Дамаска, мы вспомнили, что не известили о поездке нашего «главного друга». Дело в том, что у каждого студента (по крайней мере, из тех, кого я знаю, и из тех, кто не был в браке сирийцем), проведшего в стране более трех месяцев, появлялся «друг» из спецслужб. Я всегда потешалась над паранойей арабских силовиков. В каждом иностранном студенте они видели шпиона. «Друг» этот всегда появлялся неожиданно, но уже через пять минут после знакомства казалось, что они со студентом знают друг друга всю жизнь. Еще через пять минут «друг» имел всю необходимую информацию об учащемся: фамилия, образование, дата въезда в страну и планы на ближайшее будущее. Иностранцы же такие наивные!

До войны такие «друзья» значительно облегчали нам жизнь. Это и практика арабского, и бесплатное такси по всему городу, да и просто охрана для тех, кто боится пойти на рынок за продуктами в одиночестве. Некоторые студенты уехали из Сирии, так и не догадавшись о тайной деятельности своего верного «друга». Однако выяснить, кто есть кто, очень просто. Мне понравилось, как охарактеризовала их одна американка: «Если араб к тебе не пристает, не пытается взять взаймы, всегда готов помочь просто так – значит, твой друг из спецслужб, деточка!»

С моим «спецдругом» мне очень повезло. Его звали Тарик. Он оказался умным парнем, которого доносить на иностранцев принуждал отец-патриот. «Я что, зря потратил столько денег на твое образование?» – кричал тот, и эта фраза становилась решающим аргументом в их спорах в пользу сотрудничества с Мухабаратом. Тарик возил меня куда угодно и не приставал, поэтому однажды, еще в две тысячи десятом году я прямо спросила у него:

– Дружище, ты на меня доносишь?

– Слава Аллаху! – выдохнул с облегчением он. – Теперь можно не притворяться!

Выяснилось, что Тарик находил доносительство безумно скучным и неинтересным занятием. Собирать информацию, выспрашивать, а потом дотошно записывать все на листочек. Его это порядком изматывало.

Тарик увлекался тхэквондо, о боевых искусствах мы с ним разговаривали часами, и я решила помочь товарищу. Мы встречались раз в неделю или две, шли в кафе, где он покупал мне мороженное с фруктами, и я сама писала на себя донос. Тарик просил больше подробностей. И я писала. Про оттенки листвы в парке, где я обедала между парами, про сложности в изучении грамматики арабского языка, про свою неизменную любовь к кока-коле и даже про мечты встретить того самого. Тарик недовольно цокал, но продолжал приглашать меня в кафе по субботам.