Сверху что-то стукнуло. Илья Абрамович был стар, слаб и часто ронял различные предметы. В дверь тоже стучали. Выдрин разобрал постель, втащил на кровать тело и накрыл с головой одеялом. Перед глазами мелькали белые точки. Руки и ноги мелко тряслись. Адреналин зашкаливал. Он вдруг понял, что не сможет идти на своих двоих. Дверь, кажется, уже трещала под ударами. Выдрин встал на четвереньки и посеменил, чувствуя себя старой коровой, которую тащат на веревке под нож мясника. В прихожей он кое-как выпрямился, хватаясь за косяк, и открыл дверь, стоя на коленях.

Пахомов запнулся на полуслове, огляделся, нахмурился и спросил:

– Что вы делаете?

– Я болен, – ответил Выдрин и неожиданно для себя заплакал.

– Встать можете?

Выдрин одновременно покачал головой и пожал плечами. Слезы бежали ручейками и собирались в уголках рта. Он закрыл руками лицо и длинно шмыгнул носом. Пахомов осторожно вошел и кашлянул.

– Александр Иванович, – обратился он. – Давайте мы встанем. Давайте?

– Я не могу, – проскулил Выдрин.

– Надо, надо. Ну что вы, взрослый мужчина. У вас что-то болит? Дайте руку! И другую дайте. Ну-ка!

Он крепко ухватил запястья и вытянул Выдрина в полный рост.

– Платок есть? Нет? Возьмите бумажный.

– Не надо, пожалуйста, я не хочу. Мне плохо.

– Послушайте, успокойтесь. Вам надо прийти в себя. У меня важное дело. Но долго я вас не задержу.

Выдрин шатался и прикладывал к лицу салфетку.

– Мне придется отхлестать вас по щекам, – сказал Пахомов. – А делать этого я не хочу. Рука у меня тяжелая.

– Подождите, сейчас.

Выдрин приложил платок к носу и крепко высморкался.

– Во-от, хорошо, – одобрил Пахомов. – Возьмите еще, у вас сопля из ноздри торчит.

– Спасибо.

Он высморкался еще раз и спрятал платки в карман.

– Что с вами такое? – спросил Пахомов.

– Много всего, – ответил Выдрин.

– Бывает. Но раскисать нельзя.

– Я понимаю.

– Хорошо. Где лоток?

– Что?

– Лоток, говорю, где?

– Какой лоток?

Выдрин вспомнил тот, в который выкладывал вещи.

– Лоток вашего сожителя. Капитан Черненко прислал меня забрать его.

– Вот в чем дело. Я и забыл.

– А вы что подумали?

Выдрин пожал плечами.

– Что я пришел вас забирать, а? – подвигнул Пахомов. – Ну, где лоток-то?

– В комнате, там, – сказал Выдрин.

Он вспомнил о психотерапевте. И оцепенел.

– Давайте я сам принесу.

– Ничего, ничего. Я справлюсь. Он же на видном месте?

Натягивая латексные перчатки, Пахомов зашагал по коридору. На пороге комнаты он остановился, явно разглядывая кровать. Потом вошел. Слышно было, как он кашлянул. И что-то пробормотал. Выдрин не мог пошевелиться. Ноги будто приросли к полу. Он пытался сообразить, была ли на полу кровь. И не мог. В голове все перемешалось. Ни к селу ни к городу вспомнил, как уходила Ксения. Артем помогал ей носить вещи в машину. Выдрин сидел на кухне и ждал, когда они закончат. Ждать пришлось долго. Они, как нарочно, не торопились. Наконец Ксения крикнула из прихожей:

– Мы все. Чао, не скучай! – И захлопнула дверь.

А Выдрин поставил на плиту сковородку и высыпал на нее замороженную овощную смесь из пакета: брокколи, стручковая фасоль, брюссельская капуста, морковь и горошек. Приготовил себе красочный и пресный ужин. Диего запрыгнул ему на колени. Выдрин погладил кота между ушей и сказал:

– Ты такое есть не будешь.

Пахомов вышел из комнаты с пакетом из «Перекрестка». Лоток лежал внутри.

– Вы что, наступили в него? – спросил он тихо.

– Да, – ответил Выдрин.

Голос прозвучал откуда-то со стороны, будто за него ответила дверь в туалет.

– Все, Александр Иванович, я ухожу.

– Хорошо.

– Вызовите врача. Выглядите вы не очень.

– Да, вызову. Как скажете.

– Всего хорошего. Привет жене!

Пахомов вышел и закрыл за собой дверь. Выдрин немного опомнился, защелкнул замок и, с трудом переставляя ноги, добрался до кухни. Там он умылся дрожащими руками и выглянул в окно. Забулдыги разошлись. Остался один. Он лежал, свернувшись калачиком, в песочнице. Неподалеку прогуливалась женщина с коляской. Появился Пахомов. Помахивая пакетом, он пересек двор и исчез в арке.

Выдрин позвонил Лене. Она ответила сразу:

– Да, Серёжа.

– Я не Серёжа.

– Извини, Саша. Мне сейчас муж звонил. Он уезжает надолго, детей не сможет забирать.

– Бывший, – сказал Выдрин.

Лена промолчала.

– Бывший же?

– Ну, бывший, бывший! Чего ты цепляешься постоянно? Ясно же, что бывший.

– Если ты считаешь, что я к тебе цепляюсь, могу и отцепиться, – сказал Выдрин.

– Ой, ну все, началось! Может, созвонимся, когда ты успокоишься? Или больше не будем созваниваться? Ты сам как хочешь?

– А ты как хочешь?

– Давай-ка уж лучше ты скажи.

– Ты меня любишь?

– Ой, Саша, как я устала от всего! Хочется покоя, понимаешь? А не вот этого дерганья постоянного, придирок, претензий и нытья. Да, Саша, нытья! Ты себя иногда ведешь так, будто тебе лет пятнадцать. Но ты взрослый мужчина, ты даже был женат. Что с тобой происходит? Хватит с меня мужа! Да, бывшего, бывшего! Он мне весь мозг вынес. А еще его мамаша. Говорит, мама будет за детьми приезжать. Да я про эту старую гадину даже слышать не могу. Не то что видеть и детей ей отдавать. Знаешь, как мне нужна сейчас поддержка?! Ты хоть представляешь? Но нет! Какое там!

Лена заплакала. И Выдрин стал утешать ее. Ничего толкового в голову не пришло. И он лишь бормотал:

– Леночка, ну прости. Я не хотел тебя расстраивать. Не плачь, пожалуйста. Я не в себе. Леночка, милая, успокойся, пожалуйста.

– Поздно, – ответила она сквозь слезы. – Слишком поздно, Саша. Раньше надо было.

– Леночка, я люблю тебя, прости. Я очень скучаю.

Вскоре она перестала плакать, но продолжала слушать его лепет. И Выдрин послушно говорил и говорил. Он чувствовал себя виноватым и решил не останавливаться, пока Лена его не прервет. Но вышло иначе. Из комнаты донесся звук. Сначала показалось, будто там скулит щенок. Потом стало похоже на плач ребенка. Выдрин умолк. Сердце стучало быстро и громко. Не давало прислушаться.

Лена кашлянула и сказала:

– Ох, Саша, Саша. Ну я даже не знаю. Как-то все не так. Мне надо подумать, разобраться в себе. И тебе бы тоже не помешало это сделать. Может, тебе обратиться… – Она резко замолчала. – Постой, постой. Я совсем забыла. Ты же звонил сегодня насчет Олега. А потом к тебе Дима пришел. Правильно? Ты ведь собирался мне что-то рассказать.

Выдрин слушал, приоткрыв рот, но слушал не ее.

– Ты там? – спросила Лена.

– Ага.

– Так что ты хотел сказать? Ты поговорил с Олегом? А Дима откуда взялся? Он же в дурдоме, ты говорил.

– Леночка, я перезвоню.

Он вышел из кухни. Постоял. Теперь плач слышался отчетливо. Выдрин прокрался по коридору и заглянул в комнату. Слепых сидел с ногами на кровати. Он держался за голову и плакал. Лицо покраснело и распухло. Шишка на лбу стала больше. Глаза разъехались и смотрели в разные стороны.

– Олег Львович, – прошептал Выдрин. – Вы живы!

– Баба, деда, – ответил психотерапевт. – Козья попка.

Затем встал на четвереньки и, будто норная собака, начал рыть постельное белье. Плакать он прекратил.

Из носа свисала длинная толстая сопля. Она покачивалась.

– Мать твою, – прошептал Выдрин и сам схватился за голову.

– Мать мою, – повторил Слепых, повернулся и замер. Они смотрели друг на друга. Взгляд психотерапевта был пустым, бессмысленным. Слепых вдруг улыбнулся щербатым ртом, почесал зад и залез под одеяло.

– Олег Львович, – беспомощно позвал Выдрин. – Я не виноват. Простите меня.

Тот не шевелился.

– Вы слышите? Вы помните что-нибудь? Как вас зовут? Адрес помните?

Ответа не было. Выдрин засуетился:

– Олег Львович! Все будет хорошо! Сейчас я…

Он убежал на кухню и позвонил Лене.

– Саша? – сказала она.