И тут вдруг в дверь опять позвонили.

– Странно, – сказала тётя Элла, подходя к дверям.

– Мы вроде никого не ждем. Ой! Людочка, – испуганно проговорила она, впуская нашу маму.

– Ты чего так испугалась, – сказала мама, входя в квартиру и держа в руках конверт, в котором мирно спал Лёха.

– Почему девочки не идут домой? Ведь уже прошло три часа.

– Они помылись? Где они? – спрашивала мама у тёти Эллы.

– Ты что молчишь? Что-то случилось? Я видела возле вашего

подъезда скорую.

Тут в прихожую вышел Витёк.

– Людочка, – сказал он, – ты только не волнуйся.

Тут медики вышли в прихожую с бледной Юлькой на носилках.

– Как это! – вскрикнула мама, увидев Юльку, и медленно стала сползать по стенке.

Витёк лишь успел перехватить из ее рук Лёху.

– Так, вы давайте пулей в больницу, пока без меня, – скомандовал медработникам, несущим Юлю, врач, осмотревший меня и, по всей вероятности, главный у них.

– А как же вы, Александр Николаевич, – спросил у него один из подчиненных.

– Я пока здесь останусь, сами видите, работы полно, – сказал он, проверяя пульс нашей маме.

– Я как освобожусь –позвоню. Нужно, чтобы кто-нибудь из родных поехал с девочкой. Желательно, конечно, чтобы это был один из родителей, но в сложившейся обстановке это может быть дядя или тётя, – сказал Александр Николаевич, обращаясь к взрослым.

– Я поеду, – сказал дядя Володя, переобуваясь в туфли.

– Хорошо, – согласился доктор, – давайте побыстрей, – сказал он бригаде скорой помощи, уже выходящей из квартиры.

– Вить, давай Лёню, я отнесу его в детскую, там Таира, Лика и Вовчик приглядят за ним, – сказала тетя Элла отчиму, забирая Лёху.

– Да, да, возьми, пожалуйста, – согласился он.

Наша тётя отнесла Лёху в детскую, где находились мы. По сравнению с Юлькой, я пострадала намного меньше, и после медицинских процедур чувствовала себя гораздо лучше.

– Дети, не шумите, пожалуйста, я вот Лёнечку принесла, пусть здесь поспит, – сказала тётя Элла, кладя сверток с Лёхой на кровать, и вышла.

Как только дверь за ней закрылась, мы, как по команде, подскочили к Лёхе. Он тут же открыл свои красивые голубые глазки и стал таращиться на нас, при этом смешно гримасничая и шевеля своим маленьким ротиком.

– Давайте его развяжем, – предложил Вовчик, потянув за ленту, которой был перевязан кремовый конверт, где находился Лёха.

– Зачем? – удивились мы с Ликой.

– Затем, что ему жарко, – ответил Вовчик. – Смотрите, какой он красный, – продолжил он, уже развязав ленту.

– Какой он маленький, – сказала, удивляясь Лика.

Лёха был на самом деле небольшим, потому как родился семимесячным и на момент рождения весил меньше двух килограмм.

– Ничего он не маленький! – запротестовала я.

– Маленький, – стала спорить со мной Лика.

– Не спорьте, – вмешался Вовчик, – он еще вырастет.

– Поняла? – гордо спросила я у Лики и почему-то заре-вела. Тут мой плач подхватил Лёха, а за ним и Лика начала реветь.

– Девочки, успокойтесь, слышите, – умолял нас Вовчик, но мы не унимались, – ну чего вы все ревёте, уже сам чуть не плача спрашивал он.

Услышав наше «хоровое пение», пришла тётя Элла.

– Ну, чего мы тут шумим, – сказала она войдя.

– Ну чего мы тут расплакались? – проговорила тётя Элла, беря Лёху на руки.

– Ах, вот в чем дело, мы мокренькие, да, описались, – и она стала снимать с Лёхи ползунки.

– Сынок, достань, пожалуйста, из шифоньера Лёнечкины вещи, надо его переодеть, – сказала тётя Элла, обращаясь к Вовчику.

Благо таких вещей у них было много, потому что в гости к ним мы ходили часто и чтобы не таскаться туда-сюда с узелками, Лыковы решили, чтобы у них всегда была сменная одежда для Лёхи.

Немного порывшись, Вовчик достал беленькие коротенькие ползунки и такую же распашонку.

– Вот, – сказал он, протягивая вещи матери.

– Достань ещё его полотенце, – попросила она его.

– И принеси в ванную. Так, девчонки, сказала тётя Элла мне и

Лике, – чтобы, когда мы вернемся с Лёнечкой из ванны, вы уже не плакали, а то он увидит, что вы ревете, и тоже начнет хныкать. Договорились?

– Договорились, – сказала я, утирая слёзы.

Лика ничего не ответила.

– Давай, больше не будем ссориться, – предложила она.

– Давай, – согласилась я, вздохнув при этом и протягивая ей мизинчик.

– Ну что? Мирись-мирись и больше не дерись, – сказала мне Лика, тряся мою руку своей, зацепившись мизинчиком за мой.

– Мы ведь с тобой, хоть и троюродные, но сёстры, – сказала она, обнимая меня.

– Да, сёстры, – проговорила я и, вспомнив про Юльку, опять заплакала.

– Ты чего? – спросил меня Вовчик, вернувшись из ванной.

– Я из-за Юльки плачу. Мне её так жалко, – сказала я, утирая слёзы.

– Не плачь, пожалуйста, успокойся, нам с Ликой тоже её жалко. Но я думаю, её вылечат, – сказал он, обнимая меня.

– Честно? – спросила я у него, как будто от его ответа что-то зависело.

– Честно! – уверил меня Вовчик. – На, вытри слёзы, сказал он, доставая из кармана носовой платок и протягивая его мне. – Я смотрю, вы уже у меня успокоились, – сказал он как-то по-взрослому. – Теперь можно пойти на кухню и чаю попить.

– А с чем? – уже улыбаясь, спросила я.

– Это сюрприз, сама сейчас увидишь, но думаю, он тебе понравится, – сказал Вовчик, лукаво улыбаясь.

И мы гуськом поплелись за ним на кухню…

Глава пятая

– Солнышко, ты чего, – сказал пришедший с вокзала Лёша, подходя к софе.

Я лежала под одеялом, уставившись в потолок, не реагируя ни на его приход, ни на его слова.

– Таирочка, что с тобой? – спросил он, забравшись ко мне на софу и тряся за плечо.

– Да так, ничего, – ответила я, оторвав взгляд от потолка.

– А почему не отвечала?

– Прости, я как-то задумалась и даже не заметила, как ты пришел. Не беспокойся, все нормально.

– Точно?

– Точно. А ты почему так тяжело дышишь, – спросила я.

– Почему? Я домой, как угорелый мчался.

– Зачем?

– Как зачем, – удивился он, – я, как только взял билет, сразу стал тебе звонить, чтобы сообщить об этом. Но ты почему-то не отвечала. Я, наверное, раз двадцать позвонил тебе, – сказал Лёшка, взяв мою руку в свою.

– Я все звоню и звоню, а ты трубку не берёшь, вот я и подумал, что что-то случилось, и помчался, как сумасшедший, домой. Солнышко, я так тебя сильно люблю, что не переживу, если что с тобой случится плохое.

– Всё, что можно плохого, со мной уже случилось, – сказала я, выдернув свою руку из рук мужа, и заплакала.

– Таирочка, любимая, успокойся, я знаю как тебе тяжело. Я понимаю, что ничего не исправить, но я хочу помочь тебе справиться с этим горем. Не плачь, родная, – сказал Лёша, обнимая меня и целуя в голову.

– Ну, почему, почему он, – повторяла я, – ведь он хороший, плохого никому ничего не делал. Господи, ведь ему всего тридцать три года. За что?

– Успокойся, солнышко, мы во всём разберёмся, всё узнаем, – обещал мне муж.

– Давай сейчас поужинаем и будем отдыхать, а то завтра рано подниматься, – предложил он.

– Нет, я не хочу ничего, – устало проговорила я.

– Таира, тебе обязательно нужно покушать и поспать, – уговаривал меня, как ребенка, Лёша, – сто процентов – ты, наверное, и на работе ничего не ела.

– Нет, ела!

– Ну-ну, рассказывай мне сказки.

– Правда, Лёш, я сыта. Да в меня сейчас ничего и не полезет.

– Ладно, давай хотя бы чайку попей.

– Хорошо, чаю попью, – сдалась я.

Попив чаю, я пошла спать, оставив мужа за столом.

– Ты куда, – удивился он.

– Спать, – спокойно ответила я и залезла под одеяло.

– Меня подожди, – попросил Лёша.

– Хорошо.

Через пять минут я уже спала так и не дождавшись мужа. В эту ночь мне снилась всякая ерунда: какая-то собака, укусившая меня; потом снилась наша бабушка (мамина мать, ныне покойная); снилось, что я забираюсь наверх по какой-то железной лестнице, а снизу меня хватают за ноги какие-то грязные руки в лохмотьях, пытаясь стащить обратно. В общем, снилась какая-то бессвязная чушь.