Саша снял ветровку, аккуратно сложил её и убрал в портфель. Туда же он положил и отстёгнутые штанины брюк. Теперь он, оказавшись в шортах и футболке, выглядел не как студент, пришедший на свидание, а как спортсмен на вечерней пробежке.

На выходе из сквера он нагнал Павлика, с которым должен был поменяться номерами.

– У него под пиджаком что-то лишнее, – предупредил напарник. – Несколько раз поправлял… Видно, что тяжёлое и мешает.

– Понял. На вот, забери у меня портфель, – ответил Саша и стал нагонять объект.

Сашин объект – высокий стройный мужчина лет сорока – шёл по другой стороне улицы, иногда останавливаясь перед блестящими витринами, и он, как подобает человеку, возвращающемуся с приятного свидания, демонстрировал беспечность и хорошее настроение. Но тренированный глаз опытного «топтуна» не мог не заметить нервозность в движениях и наличия чего-то мешающего под застёгнутым на все пуговицы пиджаком.

– Точно, несёт что-то тяжёлое… Классные у нас ребята! Павлик засёк «несуна». Надо и ему премию выписать, – решил Саша и отправил эту мысль на сервер, чтобы не забыть.

В конце улицы объект резко свернул на бульвар и пропал из поля зрения Саши.

– Врёшь, не уйдёшь! – подбодрил себя Саша и, побежав по параллельному бульвару переулку, в конце квартала чуть не столкнулся с объектом.

«Как он так быстро преодолел бульвар? Наверно, тоже бежал. Значит, заметил слежку…», – сделал правильный вывод Саша, еле успев шагнуть за ближайший угол здания.

Вероятно, предпринятый маневр убедил «несуна» в собственной безопасности, и он благополучно довёл Сашу до здания Концертного центра Золярии. Сделав «заячью петлю», объект уверенно вошёл внутрь центра через служебный вход.

Саша выждал около минуты и направился к двери, за которой скрылся объект.

Неожиданно форточка в окне рядом со входом открылась, и из неё вылетел арбалетный болт. Тяжёлый стальной стержень ударил точно в эмблему боксёрского клуба на груди Саши.

Дежурный у сервера КСБ несколько мгновений растерянно смотрел на голографический экран. Красная точка пульсировала на плане города, оповещая о смерти агента наружного наблюдения. Дрожащим пальцем дежурный ткнул в значок «Оповещение». Через пару минут замигала вторая, точно такая же точка. Второй агент, Павлик, дублирующий Александра, так же был вычеркнут из списка живых. Дежурный опять включил «Оповещение».

Первый сигнал о ЧП Сергей получил, выходя из душа, он только-только собрался ложиться спать, но пришлось объявить «Всеобщий сбор». Сергей уже сел на велосипед, чтобы ехать в контору, как пришло известие о смерти второго агента.

Почти два века, на протяжении ста девяноста девяти лет, город оставался без имени.

Во-первых, потому что в этом не было необходимости. Он был единственным на планете, и никто не собирался отправлять письма, открытки или посылки по точному адресу с указанием названия, индекса или каких других присущих городу реквизитов. Да и почты как таковой не существовало. Была Служба доставки, которая занималась всеми перемещениями материальных грузов, начиная от частных посылок, чаще всего цветов, и кончая доставкой промышленных грузов. Названия улицы и номера дома вполне хватало для однозначного установления местонахождения адресата. И даже это было лишним: стоило только вспомнить имя и фамилию, как центральный сервер посылал в мозг запрашивающего точные координаты искомого человека, если тот их не скрывал.

Во-вторых, несмотря на ежегодные попытки местной власти присвоить своему поселению официальное название, они не имели успеха. Как только одна из трёх парламентских партий предлагала название, как остальные две единодушно его отвергали.

Так и длилась эта мышиная возня почти два столетия. И вот только сейчас, в преддверии двухсотлетнего юбилея, название появилось. Либералы и демократы единодушно – что удивило и напугало консерваторов – выдвинули совместное предложение. Они назвали город «Свобода».

Илья Иванович, в общем, ничего не имел против свободы вообще. Но истинное значение этого определения постоянно ускользало от понимания закоренелого консерватора.

«Свобода от чего? Чья свобода?», – эти вопросы неизменно возникали у Генерального секретаря Стрелецкого, как только он слышал это слово. – «Неужели трудно понять, что свобода любого человека тут же начинает ущемлять свободу другого!» – возмущался Илья Иванович всякий раз, как только его бывшая жена или младший сын начинали вставлять это слово через одно, пытаясь убедить мужа или отца в святости и незыблемости прав человеческой личности. – «Бессмысленно произносить «свобода», не указав, чья она, от чего освобождает и для чего используется! Без этих уточнений – сие нелепица полная! Оксюморон! Свободная личность и общество, государство, коллектив – антонимы! Милые мои, поймите же наконец, что вам просто пудрят мозги красивыми словами! Это же элементарная технология «окон Овертона», – взывал отчаявшийся Илья Иванович к разуму своих самых близких и дорогих ему людей.

Но подобных попыток по отношению к остальным оппонентам он не делал. Понимал – бесполезно. Генсек Стрелецкий был уверен, что его политические противники не хуже его понимают полную бессмыслицу внедряемого ими понятия, но злонамеренно продолжают это делать, преследуя корыстные цели.

Первое время Илья Иванович пытался с ними дискутировать, но быстро понял тщетность подобных попыток. Сахаров начинал ехидненько улыбаться, явно издеваясь над наивным простаком, а Джон Конвей – наоборот – делал вид, что внимательно слушает оппонента и с подчёркнутым уважением начинал соглашаться с каждым словом, что выводило Илью Ивановича из себя ещё сильнее.

Это нелепое и – как искренне считал Илья Иванович – даже вредное название утвердил Конгресс Золярии, в котором демократы и либералы имели совместное большинство. Консерваторам ничего не осталось, как смириться и вместе со своими непримиримыми врагами и всем народом готовиться к празднованию приближающегося двухсотлетнего юбилея освоения Золярии.

За два месяца до этой знаменательной даты три Генсека договорились о проведении совместного торжества в здании Концертного центра Золярии. Жители города с воодушевлением готовились к концерту и народным гуляниям после него. Время начала торжественного открытия праздника и последующих развлекательных мероприятий было назначено на одиннадцать часов, но Сахаров и Конвей втихаря сообщили своим однопартийцам о начале открытия в десять часов.

Тайный перенос времени не остался незамеченным КСБ, и аналитический отдел предупредил о готовящейся провокации. И даже сам её характер почти не вызывал сомнений. За последний месяц Службой внешнего наблюдения было зафиксировано четыре факта переноса в здание Концертного центра не установленного, но явно тяжёлого груза. Скорее всего – таких переносов было больше.

– Это – наверняка взрывчатка! – убеждал Сергей отца.

– Этого не может быть в принципе! Не могут нормальные люди взрывать своих же ни в чём не повинных единомышленников. Нонсенс! Как только могло в голову прийти такое, Серёжа? – Илья Иванович опять поддался собственному темпераменту. – Ты явно заигрался на своей должности!

– Слава богу, что ты не можешь меня уволить. КСБ официально не подчиняется Консервативной партии, – напомнил Сергей. – Ты же историк, папа, так вспомни, до каких подлостей они только не опускались, пока не уничтожили Землю! Наверное, девяносто процентов всех войн на планете организовали они!

– В этом ты прав, Серёжа… Война всегда считалась у англосаксов наилучшим методом для удовлетворения своих имперских амбиций, – Илья Иванович никогда не умел возражать против очевидных фактов, даже в запале ожесточённого спора. – Но что же нам делать, если ты не ошибаешься с взрывчаткой?

– Пока не знаю, папа… Давай думать. У нас ещё в запасе целые сутки. Но точно уверен, что этот взрыв – если планируется именно он? – будет началом конца консерватизма на планете. Так считают мои аналитики.