Пешком идем в отряд. КПП – огромные зеленые ворота со звездами на каждой стороне. В окне показалась заспанная физиономия лейтенанта с блеклой алюминиевой бляхой «Дежурный по КПП». Замутненный взгляд румяного офицера остановился на капитане Бобер, затем вдруг резко стал осмысленным.

– Товарищ капитан, куда следуете и с кем? Бобер показал документы, и как бы представляя нас одним махом, показал на нас рукой:

– Курсантов привез на стажировку.

– Общежитие за плацем, налево. Идите строем, у нас новый начштаба, может на губу с ходу отправить.

Плац размером с футбольное поле. Идём, изображая воинское подразделение, Бобер нервничает и пытается придать нашему хаотичному движению подобие строя.

Плац, столь значимое место в жизни воинской части, которое не могло остаться без идеологического воздействия. Наряду с лозунгами и выдержками из Уставов Вооруженных Сил, плац увешан портретами членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС. Кто придумал этот иконостас на плацу – не знаю, но этот обычай прижился. Многие офицеры, будучи людьми неглупыми, в душе осуждали эти языческие декорации, но вслух свои мысли не высказывали.

Офицерская казарма, мало чем отличается от солдатской – одноэтажное здание белого цвета. Завернув за угол, увидел трех офицеров, о чем-то беседовавших перед входом. Вернее, говорил только высокий худощавый майор, гладко выбритый, с худым лицом, тонким носом и слегка поседевшими короткими волосами. Руки у него были скрещены за спиной, во время монолога корпус майора чуть наклонялся вперед. Маленькие глаза, слегка навыкате, поочередно сверлили обоих офицеров. Казалось, что еще немного, и он начнет на них орать, но его речь, слегка приправленная ненормативной лексикой, оставалась размеренной.

– Я вам устрою второй Афганистан, герои, – донеслось до нас. Устроили бордель из казармы. Когда мы подошли майор замолчал, недоброжелательно посмотрев на нас. Мы прошли мимо майор, подтянул ремень, на котором в кобуре висел армейский «ПМ». Позже оказалось, что это был начальник штаба.

Заселились, оставили личные вещи и в штаб на инструктаж. Встречает нас другой майор, невысокий мужчина лет сорока в слегка помятой форме. Темно-русые, уже начинающие редеть волосы, загорелое лицо и пристальный, но не агрессивный взгляд карих, почти черных глаз. Долго рассаживаемся, скрипя стульями и двигая столы.

На стенах висят стенды с графиками учебных занятий, боевых стрельб, изображениями пулеметов и АК – 74. В углу стоял крашенный «под дерево» желто-коричневой краской сейф, рядом деревянный шкаф с видневшимися через треснутое стекло картонными папками и книгами.

Майор представился и называл командования отряда по званиям и фамилиям. Устало и монотонно продолжил знакомить с обстановкой на границе, тыча указкой в карту. Показывает месторасположение учебного пункта, где мы проведем долгие три месяца, обучая молодых пограничников. Смотрю на карту, и становиться грустно – учебный пункт находится в пустыне, населенных пунктов вокруг почти нет кроме, одного кишлака в трех километрах. Майор тем временем переходит на традиции Республики, где мы будем проходить службу:

– Туркмены всегда считали хлеб и соль святыми продуктами. Наступить на них – значит навлечь беду. Обычное дело в Туркменистане, когда машина останавливается, из нее выходит человек и поднимает кусочек хлеба оброненный кем-то. Послать на три буквы никого не надо, иначе лицо набью, хоть сами ругаются, но крайне циничный мат, в отношении тем более старших большая редкость. Начинаю засыпать после поездки в почтово – багажном поезде. Щипаю себя за ногу, глаза раскрываются, слушаю дальше.

После инструктажа обед в столовой, которая по сравнению с училищной столовой была похожа на сарай, еда соответствовала интерьеру – жидкий борщ и каша без намека на мясо. Грустно пожевали безвкусные углеводы, надеясь подкрепиться гражданской едой позже.

Вечером свободное время можно выйти в город. В отряде рассказали о видеосалоне, где можно посмотреть порнуху, так сказать гостинец свободного Запада, через увеличивающиеся дырки железного занавеса. Мы, передовой отряд политработников, решили пойти и морально разложиться.

– Товарищ капитан, как пройти в видеосалон? – спрашивает курсант Кордюков у офицера, который гладил форму в нашем офицерском общежитии.

– Идите по Ленинскому пути. Видя недоумение на лицах, капитан сжалился и объяснил, что возле ворот КПП стоит памятник Ленину, от которого расходятся пешеходные дорожки. Так вот куда рука вождя показывает, по той тропинке и надо идти. Посмеявшись, засеменили к выходу из отряда. Перед вкушением запретного плода, каждый пытался хвастаться своими сексуальными подвигами, хотя половину из нас была еще девственниками.

Идем по «ленинскому пути», в городе темнеет. Керки хоть и называли городом, но мне показалось, что это большой кишлак. Правда, это не совсем обыкновенный кишлак, так как ранее в нем сходились торговые пути с Афганистаном, а сейчас населенный пункт активно используют военные.

По пути покупаем семечки, пирожки и выпечку. Общаемся с местными, интересуемся всем от мышей до космоса. По мере понимания, куда мы попали, становится грустно. Вода по расписанию, отключение света. До прихода русских в Керках было много ссыльных, сейчас наехали вездесущие евреи.

В видеосалоне порнуху не показывали, «менты палят», предложили фильм ужасов. Раньше на гражданке я смотрел видик у соседей, которые служили за границей. Рэмбо, Звездные войны и еще несколько известных фильмов, что тогда считалось круто. Но тут мы попали на «Восставших мертвецов», известный по тем временам фильм ужасов.

В зале народ курил и грыз семечки. Люди громко разговаривали, были странно одеты в какие-то халаты и тапочки. Фильм показался очень страшным. После его просмотра боялся пойти один в туалет. Многие из курсантов тоже не скрывали своих страхов, и мы парами ходили отлить и курить.

На следующий день построение, инструктаж, напутствия – воду с кранов не пить, к проституткам не ходить, служить Родине. С гиканьем погрузились в зеленый КАМАЗ с кунгом и поползли в пески Кара-Кумы. Вокруг Керков лежала плодородная густонаселенная полоса земли, орошаемая водою Амударьи. Для оживления засушливой земли была вырыта сеть глубоких арыков на значительное расстояние от реки. Ввиду необходимости заставить воду из Амударьи вливаться в арыки, они вырываются с таким расчетом, чтобы их дно лежало ниже дна реки. Смотрю на эту серую землю и думаю, да это не моя плодородная Херсонская область.

Через полчаса нас поглотили пустыня Кара – Кум, которая в переводе на русский звучит как «Чёрный песок». Тряслись долго, как горох в сите. Я иногда выглядывал из-под кунга, посматривал на проносящиеся силуэты саксаула – дерева пустыни. Он совсем не имеет листовых пластинок, чем сберегает влагу. Машина мчалась, а навстречу бежали одни лишь сыпучие барханы-холмы. Кустики, и те на них росли редко. И от этого однообразия стала кружиться голова, стало скучно и грустно.

Пустыня Кара-Кумы являются одной из самых жарких пустынь планеты. Летняя температура может достигать 50 градусов Цельсия, а песок раскаляется аж до 80 градусов. В зимний период температура может падать, в некоторых районах, до 35 градусов ниже нуля. Осадков выпадает крайне мало, до ста пятидесяти миллиметров в год, и те большей частью выпадают в основном в зимний период с ноября по апрель. Этакая баня с выходом на северный полюс.

Выпрыгиваем зайчиками из пыльного нутра КАМАЗа и на мгновение застываем.

Небо свинцового света, без намека на солнце. Посредине пустыни разбит большой палаточный лагерь. Палатки огромные как динозавры, разного размера. Возле палаток копошатся как муравьи молодые срочники. Картина унылая, будто на Марсе высадилась человеческая экспедиция, состоящая из тщедушных, субтильных пареньков.

Встречающий офицер повел нас в нашу «курсантскую», среднего размера палатку.

В палатке было сыро, в два ряда стояли кровати, буржуйка, с потолка свисала желтая лампа похожая на самоубийцу. Я занял место подальше от «стенки» между Кордюковым и Черниковым, не далеко и не близко от буржуйки. Не прогадал – спящие на кроватях бок о бок с краями палатки – мерзли, лежащие возле буржуйки потели. Но в основном все всегда мерзли.