– Чудесный город ты, построил Пётр Дмитриевич. Ты мне скажешь сейчас, что строили град сей, зодчие Шарутин, да фрязин Модерна, да управляющие твои Зотов и Крчмар. Конечно, они строили. Только построил ты, князь. Все четверо великие мастера. Думаю, лучшие в мире-то. Но было у меня время, почти три месяца здесь уже. Хожу, любуюсь, вечером добреду до фонтана, сяду на скамеечку среди розовых кустов, слушаю, как дети на десятке языков друг с другом перекрикиваются, играют, и так мне на душе хорошо делается. Почти кущи небесные, – Захария перекрестился и продолжил, – Недавно из Франции приехал ещё один архитектор, говорят лучший в их королевстве. Жак Лемерлье его зовут. Так он вторую неделю ходит по Вершилово с открытым ртом. Только он вторую неделю, а я третий месяц, а все никак закрыть не могу.

Захария и правда, третий месяц не уставал удивляться. Даже и не в сказку попал. Сказки ведь люди сочиняют. Там они могут только то расписать, что сами придумать могут. А Вершилово придумать человек не сможет. Тут на каждом шагу чудеса. Один только храм кирпичный с мозаикой на стенах чего стоит. Копыстенский осмотрел и законченную Модерной синагогу. Слов нет, красота какая, даже завидно тем евреям. Только собор Святой Троицы и краше и к богу ближе, и, несмотря на необычность, русский он.

Копыстенского вместе с двумя его учениками поселили в просторном двухэтажном терему. Терем тоже был кирпичный, вернее, обложен снаружи кирпичом и крыша крыта черепицей и огромные стеклянные окна. Красота. Тоже маленькое чудо. А печи, что внутри, целых три, одна для приготовления пищи и две для тепла. Понятно, север здесь, зимы лютые бывают. Помогать по хозяйству монахам дали женщину лет сорока пяти и внучка её Кириллку. Женщина недавно переехала в Вершилово из-под Арзамаса. Там у неё дом сгорел, а вместе с домом и сын с невесткой и двумя детьми, только Тамара да внучок её и спаслись. И в очередной раз подивился Захария князю Пожарскому. Оказывается, есть у него человек специальный, который находит по всей губернии таких вот Тамар и перевозит в Вершилово для домашней работы. Так бы и сама сгинула, да и Кириллка не зажился бы в сиротах. Теперь вот в тепле и сытости, а мальчик в школу ходит, ныне уже месяц первый класс посещает, уже и читать выучился. Монах посмотрел на учебники, что выдали ребёнку в школе и ахнул. Разве можно красоту такую дитяти доверить, он ведь слаб разумом ещё, не понимает, какую ценность в руках держит. Захария сходил в ту школу, посидел на всех уроках, и в первом классе и во втором и во всех следующих, и на всех уроках. После третьего класса перестал он понимать, что учителя детям говорят, вроде бы и на русском языке, а слов незнакомых тьма. Очень многие учителя ещё плохо русский знали и к каждому переводчик приставлен и переводчики те в основном одиннадцати и двенадцатилетние дети, девочки в том числе. Они сами учатся и ещё и толмачами работают, за что плату получают. Копеечку в дом несут. Опять чудо.

– Отец Захария, – вырвал его из плена дум князь Пожарский, – У вас, я знаю, есть две книги написанные, можно ли мне их получить почитать.

– Отчего же нельзя, сегодня же и пришлю. Только страхолюдны они по сравнению с теми, что книгопечатник Шваб выпускает, – Захария надеялся, что князь разрешит и его книги издать у Шваба.

– Отче, есть у меня мысль одна, – не поддержал его планов Пожарский, – Ведь нас называют схизматиками и ортодоксами. Получается, что мы верим по старому, а Ватикан отошёл от истинной веры и погрузился в ересь. Нет ли книг, которые всё это изобличают и нельзя ли их перевести на русский и издать у нас?

Захария задумался. Вопрос по существу был не нов. Все течения в христианстве доказывают, что правы именно они. Есть такие книги и у православных. Но он не привёз с собою библиотеку, что хранится в Киево-Печерской лавре.

– Можно попытаться найти эти книги в библиотеке Кремля или послать за ними в Киев, – неуверенно предложил Копыстенский.

– А написать такую? И не для взрослых, а для детей, чтобы эту книгу изучали в наших школах, – князь махнул рукою в сторону окна, – И ещё, отче, нужен нам учебник по истории христианства вообще. Для детей. Осилишь ли такой?

Захария улыбнулся. Вот теперь он понял, что от него нужно этому странному князю.

– Не слишком ли много знаний для детей? Сказано же: «Во многие знания – многие печали».

– Слова эти не о том, что знаний нужно бояться. Так можно договориться, что лучше всех живётся весёлым дурачкам. Эти слова о том, что грамотный человек не может жить спокойно. Ему нужно помогать другим стать грамотными. Он должен научить ближних, жить по другому, а это всегда не просто. Люди ленивы в большинстве своём. Нужно прилагать усилия, чтобы их растормошить, вот об этом сказано в книге Экклезиаста царём Соломоном.

Копыстенский склонил голову, соглашаясь с князем, а тот продолжал.

– Вокруг Вершилова полно сёл, где священники не учат детей, и сами грамоты не разумеют. У меня не сложились отношения с бывшим митрополитом нижегородским Никодимом. И он не помогал мне, – князь потрогал шрам на левом виске.

Захария эту историю уже знал, рассказал, тот же отец Матвей, настоятель здешнего храма.

– И при чем здесь я. От меня, чего ты ждёшь, сыне? – сощурился монах.

– Нужно в Вершилово, не дожидаясь открытия семинарии, начать учить священников из окрестных сёл грамоте и помогать им начинать учить детей в своих приходах, – вздохнул Пожарский, – Тяжело Русь ото сна пробудить. Я вот каждый год по два раза проплываю по реке мимо Чебоксар. И того восемь раз мимо проплыл. И ничего в тех Чебоксарах за эти восемь раз не поменялось. Землянки, да плетни кривые, да несколько тощих коровёнок пасутся. Словно и нет Вершилова в ста верстах всего от них. Помогать мне нужно Русь растормошить.

Они ещё поговорили с князем и Захария ушёл. Двойственное ощущение было у священника. Он до сего дня воспринимал православие, как веру. Единственно правильную веру в Господа. Князь же понимает всё по-другому.

– Весёлый дурачок, – проговорил себе под нос Копыстенский.

Он дошёл до своего нового дома и не стал заходить, сел на удобную лавочку у калитки и смотрел, как из школы домой возвращаются дети. Они весело махали сумками с учебниками, смеялись и спорили о чём-то на десятке языков сразу.

– Я просто «весёлый дурачок». Даже не так. Я возомнивший о себе дурак, – Захария шлёпнул себя ладонью по макушке и пошёл писать учебник. Учебник по истории христианства для детей.

Томма́зо Кампане́лла вышел из кареты, поддерживаемый за руку кардиналом, и прикрыл глаза. Холодное осеннее солнце пыталось передать узнику толику тепла. Монах подставил ему лицо. Хорошо! Они добрались. Путешествие длилось уже четвёртый месяц. Какой всё-таки необъятный мир.

– Что там, Ваше Высокопреосвященство? – Томмазо открыл глаза.

Их отряд остановили русские. Русских было всего двое и это место можно было бы назвать городскими воротами. Там впереди в нескольких сотнях футах уже виднелись кирпичные дома под черепичными крышами, и над всем городом возвышался и сверкал на солнце семью разноцветными куполами и золотом величественный собор. Красиво.

– Эти варвары не знают ни латыни, ни немецкого, вы знаете французский, отец Томмазо, попробуйте. Я понял, что у них эпидемия, они что-то твердят про карантин, – папский нунций кардинал Доменико Арсини отошёл от стражников и стал разглядывать то, что служило воротами в город, двух огромных вырезанных очень искусно из дерева медведей, вставших на задние лапы.

Городской стены вообще не было. И это был первый русский город, в котором её не было. Даже не так, за четыре месяца это вообще был первый город без стены. Они добирались из Рима до Венеции, потом до Вены, дальше до старой столицы Польши Кракова, потом польские же Львов и Киев. Везде стены. В Киеве они пересели с кареты на кораблики и поднялись по реке Десна до Курска. Это уже была Московия, или как они сами себя стали именовать Российская империя. В Курске они снова пересели в карету, а их сопровождение на лошадей. Дальше были города Елец, Ряжск и Шацк. Такие названия и не выговоришь. В Шацке снова пересели на местные галеры, именуемые «лодья», и добрались до Нижнего Новгорода по рекам Цна и Ока. Везде городские стены, пусть даже деревянные, и пусть в некоторых городках и защищать-то нечего, такая там нищета. Но стены.