Мила прижимает ладонь к животу, чувствуя себя немного растерянно, но в тоже время как никогда целеустремленно. По крайней мере пока не открывается дверь и Витя стоит на пороге квартиры со скрещенными на груди руками, хмурый и неприветливый. А она стоит ему и улыбается, как дурочка.

— Нет, — вместо приветствия говорит Витя.

— Что “нет”? Я еще даже ничего не сказала, — её улыбка тут же пропадает.

Если честно, она не понимает, почему эта шутка так его расстроила. Но она его задела.

— Зато мне есть что сказать, — и лицо у него лишенное вообще каких-либо эмоций.

Это пугает её. Он никогда так холодно не смотрел на неё.

— Ты даже не пустишь меня в дом? — Мила спрашивает это достаточно игриво, даже улыбается, надеясь, что он улыбнется в ответ.

Но он не улыбается, не сдвигается с места даже, а затем отвечает:

— Если я пущу тебя в дом, мы оба знаем, чем это все закончится.

Эти слова будто пощечина. Она отшатывается от него, а затем, опустив глаза в пол, тихо говорит:

— А когда-то ты сказал, что двери твоего дома для меня всегда открыты.

Она не думала, что это как-то подействует на него, когда говорила это, но Витя тут же пропускает её в квартиру. Мила уже и не хочет заходить. Хочется сбежать отсюда как можно дальше. Но может быть уже поздно бежать от всего этого. Она как-то несмело ступает в прихожую и закрывает за собой дверь.

— Чай, вино, что-то покрепче? — предлагает Витя.

Он действительно хочет, чтобы она осталась подольше? Если бы не хотел, не предлагал бы сейчас выпить.

— Чай подойдёт.

Впрочем она бы сейчас не отказалась бы от вина. Но не в её положении пить. Витя оставляет её раздеваться в прихожей, а сам уходит на кухню. Она быстро раздевается и снимает пальто. В тумбе стоят её тапочки, но она не надевает их и идет на кухню. Витя ставит на стол вазочку с печенье, кипит на плите чайник, и на миг возникает ощущение, будто стоит ей сесть за стол, как все вернется на круги своя, будет обычная после рабочая рутина, где они ужинают, а затем валяются на диване или кровати, смотрят телевизор или говорят или занимаются кучей других дел.

Мила быстро моет руки, пока он разливает чай по кружкам и ставит их на стол. Теплая чашка, стоит ей дотронуться до неё, согревает. А вот Витин взгляд морозит похлеще минусовой температуры. Она берет овсяное печенье из вазочки, засовывает его в чай, позволяя воде размягчить его, а затем засовывает всю печенюшку в рот, и наблюдает за ним пока жует, склонив голову набок.

Он сказал, что ему есть что сказать. Ей тоже есть, что сказать. Но он отчего-то продолжает молчать, поэтому, проглотив печенье, она говорит:

— Я думаю, нам есть, что обсудить.

И одновременно с ней Витя говорит:

— Я хочу аннулировать наш уговор.

Вначале ей кажется, что ей это послышалось, поэтому она на всякий случай переспрашивает:

— Что? — и все равно чувствует, как земля уходит из под ног.

— Я хочу аннулировать наш уговор, — повторяет Витя. Он даже не смотрит на неё, занимая себя тем, что добавляет в стакан с чаем одну ложку сахара: — Если захочешь пожаловаться на меня Саше, валяй. Делай то, что считаешь нужным сделать, — он добавляет еще ложку сахара, а затем еще одну, и одну. Он пьет чай ровно с одной ложкой сахара. Ни ложкой больше. — Но я больше не хочу быть связанным с тобой этим уговором. Я больше не хочу-Вот говорит он, а мир рушится у неё с каждым его словом.

Она больше не хочет слушать его, не хочет знать, что он там больше не хочет.

Зачем тогда все это было? Зачем было избивать Кирилла? Зачем было делать вид, будто он не хочет, чтобы она принадлежала кому-то еще? Ревность только потому, что он считал её своей из-за уговора?

— Отлично, — Мила прерывает его с улыбкой. Что он так не хочет - это уже и так понятно. Возможно успел за эти недели найти себе кого-то более стоящего. Бороться за него она не собирается, не сейчас точно. — Я тоже больше не хочу. Как раз заехала, чтобы сказать тебе тоже самое, Витя, — её начинает подташнивать. Зря она ела печенье вообще. Но не зря приехала. И если он хотел поговорить об этом, то они поговорили. Она вскакивает с места, цепляет рукой чашку, и чай разливается по столу, она поднимает чашку быстро, обжигает руки, но не особо замечает этого, тараторя со скоростью пулемета: — Было весело и все такое, но будущего у нас с тобой нет. Так что давай останется просто друзьями, как это было раньше.

У неё даже хватает смелости заглянуть ему в глаза. Он почему-то как-то удивленно спрашивает:

— Серьезно?

А чего он сейчас удивляется? Мила не собирается умолять его передумать.

— Да, — а она удивлена тому, что получается улыбнуться так, будто это совсем её не ранило. — Ладно. Было приятно тебя увидеть. Пока.

Мила обходит стол, даже находит в себе смелость наклониться и поцеловать его в щеку на прощание, а затем уходит. С гордо поднятой головой.

Пора наверно принять истину: не за чем бороться за мужчину, которому ты не нужна.

сейчас, декабрь

Она ожидала гробовое молчание. И шокированные лица тоже были ожидаемы. Только Катя с нейтральным выражением лица оглядывает всех. И что удивляет: Витя смотрит на неё из-под полуопущенных ресниц и ухмыляется. Он вообще не выглядит удивленным. Но первым отмирает Саша. Он буквально рычит:

— И как это произошло?

Она думает спросить у него, как тогда Ваня появился, если Саша не знает, как это происходит. Впрочем она тут же отметает эту идею, решая, что сейчас лучше не шутить таким образом. Поэтому Мила просто ведет плечом и говорит:

— Ветром надуло, — ладно, все же это тоже шутка.

Катя скрывает свой смех, прикрываясь бокалом с вином.

— И как же этот ветер зовут?! — Саша злится.

Хотя она и не понимает, почему он злится. Это вообще не его дело. Мила точно не собирается называть имя. Она молчала десять лет, сама поставила их с Витей в эти условия. Но Мила все равно кидает краткий взгляд на Витю. Признается? Или будет молчать?

Если бы он действительно хотел быть с ней, то уже давно признался бы во всем Саше. Но он тоже молчал. Мила уже и не думает, что он что-то скажет, кроме какой-нибудь очередной глупости.

Поэтому для неё становится полной неожиданностью, когда Витя спокойно говорит:

— Пчёлкин Виктор Павлович. Сань-, — он оборачивается к Саше, но Саша не собирается слушать, что Витя там собирается ему сказать, потому что бьет его кулаком в челюсть.

Витя едва не падает со стула от мощи этого удара, но он удерживается на стуле. Он даже не пытался сопротивляться! И не пытается сопротивляться, когда Саша нависает над ним и хочет ударить ещё раз. Как будто хочет, чтобы Саша его избил.

Она не против всяких кровавых разборок и боев. Но не сейчас. Мила не хочет быть свидетелем этой кровавой расправы. В любой бы другой ситуации Витя бы дал отпор, но не в этой. Знает, что заслужил.

— Саша, — спокойно говорит Мила. — Прекрати.

И Саша действительно прекращает.

— Поздравляю, — несмело говорит Тамара.

Тут же становится неловко после этого Тамариного поздравления. Они с Филом уже сколько лет пытаются завести ребёнка, а ничего не получается. А им хватило всего одного раза, чтобы это случилось.

— Спасибо, — Мила улыбается немного натянуто, а затем опускает голову, рассматривая стоящую перед ней тарелку.

Никто ничего не говорит, и это молчание начинает растягиваться. Она чувствует на себе взгляды, но не поднимает голову, пока Саша не говорит с полной решимостью:

— Вы поженитесь как можно быстрее. Я организую все.

Мила тут же вскидывает голову вверх на брата:

— Нет.

— Что значит “нет”? — спрашивает Саша.

— Милка, какая муха тебя укусила? — Катя пихает её в бок. — Конечно да. Как раз пока животик еще не видно, — Катя зачем-то тянется к её животу.

Наверно это какой-то материнский инстинкт, и хотя Катя не представляет опасности для неё и ребенка, Мила все равно отталкивает Катину руку от себя и рычит: