Вот только они не учли, что машина едва добралась до двора и не была готова к погрузке. Когда они дошли до кузова, грузовик резко дернулся – видимо, водитель позабыл про стояночный тормоз. Грузчиков не задело, однако они отшатнулись и все-таки уронили ангела.

Бетонная скульптура ударилась о металлический бок грузовика и упала на асфальтовую дорожку, расколовшись на несколько крупных частей. Золотой ангел будто желал подчеркнуть, что не хочет принадлежать никому, кроме своего погибшего хозяина.

Это не было проблемой. Скульптура все равно отправлялась на свалку, так какая разница, целой или разбитой? Ирина ожидала от грузчиков продолжения работы, а они стояли над осколками и казались настолько шокированными, будто убили настоящего ангела.

– Да что они там зависли? – разозлился муж. – Уже и так темнеет, они тут ночью бегать намерены?

Он направился к грузчикам, явно собираясь поторопить их, отчитать, хотя бы на них выплеснуть накопившийся гнев. Но, добравшись до сломанного ангела, он так и застыл с открытым ртом.

Дурное предчувствие уже появилось. Необъяснимое, вроде как бессмысленное – и все равно опустившееся на Ирину тяжелой пеленой. Умом она понимала, что ничего серьезного произойти не могло. Это всего лишь дешевая садовая скульптура из квартиры безумного хордера! И все же инстинкты шептали Ирине, что не нужно подходить ближе, смотреть, знать всю правду…

Ирина все равно подошла. Взрослые женщины не прячутся от проблем, она давно себя к этому приучила. Подошла – и тут же пожалела об этом.

Потому что и грузчики, и ее муж все это время смотрели вовсе не на разбитого ангела. Они смотрели на мумифицированную детскую руку, лежавшую теперь среди бетонной пыли.

Иногда Александре казалось, что все это не по-настоящему, просто постановка, да еще не самая удачная. Кукольный театр, игра теней на белом экране, все слишком плоское и очевидное. А иногда накатывало чувство, что правда проявила себя только сейчас. Не было этих долгих, мучительных лет, проведенных вдали от дома, не было похищения, пыток, и Эрика тоже не было. Еще вчера она была восемнадцатилетней девчонкой, которая поссорилась с отцом, зная, что скоро они помирятся. Но сегодня он уже мертв, он уходит в землю, и ничего больше не вернуть…

Смерть Михаила Эйлера была предсказуемой и ожидаемой. Он сильно сдал еще зимой, вскоре после Нового года – совсем как предсказывал Андрей. За долгие годы болезни отца они все привыкли пошучивать, что он на самом деле вечный, он их всех переживет. Они жалели его – но эта сумрачная стабильность утешала их. Михаил был рядом, однако не доставлял проблем. Его смерть была отложенным горем. Его унылая полужизнь давала его детям возможность чувствовать себя моложе, они ведь не были старшим поколением семьи…

Но в этом году финал истории Михаила стал очевиден. Он все реже адекватно воспринимал реальность – кажется, последний раз это было в июле. И даже тогда он выныривал из параллельного мира, в котором обитал большую часть времени, не помня предыдущих событий. Его память бросила последний якорь на семейном новогоднем празднике. Возможно, это было к лучшему.

Вместе с его разумом сдавало позиции и тело. Оно еще двигалось, но уже все меньше, все реже… Сиделки вынуждены были каждое утро проверять, жив он или мертв, это стало не очевидным. Обычно он просыпался. А в начале октября все-таки оказался не жив – умер во сне, такую смерть многие считают подарком праведникам. Возможно, это означало, что свои ошибки он искупил сполна.

Александра увидела его уже на похоронах, в гробу. Он был совсем не похож на себя – даже в болезни, не говоря уже о том прошлом, в котором он стал легендой. Он напоминал маленькую восковую куклу, слепленную неумелым мастером по неудачному портрету Михаила Эйлера. Вот тогда и возникло чувство нереальности происходящего… Александра не знала, как это преодолеть. Внутри как будто поселилась холодная пустота – без боли. Не было ни слов, ни мыслей, и ей нечего было желать. Но теперь она была особенно благодарна Андрею, который заставил ее сказать отцу правду в декабре. Если бы Александра тогда сдержалась, поддалась уговорам обиды и гордости, эта правда так и осталась бы внутри, стала бы нитью, не отпускающей ее от могилы отца.

Теперь же Александра даже сквозь онемение понимала, что все нужные слова прозвучали. Это облегчило потерю, однако не сделало по-настоящему легкой. Александра хотела удержать его, вернуть… Но не того Михаила, которым он был в последние годы, нет. Ей сейчас приходилось отпускать мечту о том отце, который ей полагался от рождения – и который почему-то не достался. Разум немилосердно рисовал не случившееся. Все эти сорвавшиеся встречи, гордые взгляды, протянутую руку… Все воспоминания, которые не были созданы. Все дни, которые пропали впустую или оказались изуродованными горем.

Она не смогла бы объяснить все это, да и не хотела. Никто не ждал от нее слов и, к счастью, не пытался засыпать ее боль дежурными фразами. Рядом с ней оставался Андрей – тихо, постоянно, ненавязчиво, но ровно так, как надо. Теперь, стоя на кладбище, Александра намеренно прижималась к нему, чувствовала за спиной его грудь, чувствовала, как он дышит. Одной рукой он обнимал ее, в другой руке держал черный зонт, прятавший их и от дождя, и от всего мира. Александра понимала, что ничто больше не сможет сейчас помочь, только это – тепло, и дыхание, и пульс, который бился под кожей, выдавал себя, когда она обхватывала пальцами запястье Андрея, чтобы в который раз убедиться, что он здесь, рядом, он точно останется…

А со стороны наверняка казалось, что она спокойна, она даже скучает. Возможно, кто-то решил, что она злорадствует. Ей было все равно.

Она заставила себя оторвать взгляд от восковой куклы в гробу, посмотреть на тех, кто стоял теперь кольцом у разрытой могилы на умытом дождем кладбище.

Ян оставался неподалеку, в паре шагов. Раньше, когда Александра только вернулась, она бы не усомнилась, что не справится с чем-то подобным без него. Но теперь все стало другим, и ей хватало того, что Ян достаточно близко. Там, где должен быть.

Брат пришел без зонта, уже вымок, но его это не волновало. Он смотрел на мертвого отца, хмурился, думал о чем-то. Сжимал кулаки. Александра не знала, почему, и не хотела спрашивать, понимала, что ему больно будет отвечать. Иногда горе кричит. Иногда оно требует молчания.

Рядом с Яном стояла Ева – тонкая фигурка в черном плаще. Широкий капюшон не только прятал ее от дождя, но и скрывал большую часть ее лица. Впрочем, Александре и не нужно было видеть ее, чтобы знать наверняка: боли эта девушка не чувствует, сострадания – тоже. И не только потому, что вообще не знала Михаила Эйлера, не умеет просто. Ева была не из тех, кто приходит ради приличия, и в какой-то момент ее присутствие удивило Александру. Но потом она заметила, как Ева украдкой коснулась руки ее брата, и Ян чуть расслабился. Значит, ей все-таки нужно было прийти. Пусть так. Это избавляло Александру от вины за то, что она недостаточно поддерживает брата.

Павел оставался рядом с гробом, он следил за всем, он постоянно был чем-то занят, и казалось, что он всего лишь вел деловой проект, ему было без разницы, что организовывать. Александра знала, что по нему смерть отца ударит больнее всего, просто понимание накроет его позже. Павел допустит это, только когда будет один, и никто никогда не узнает, что он себе позволит. На следующее утро он снова будет собран и безупречен, разве что покажется чуть старше… Но кто это заметит? Кто будет достаточно внимательно смотреть?

Александре оставалось лишь надеяться, что Кирилл все понимает и поддержит отца. Эти двое за последние месяцы неплохо поладили. Да и Кирилл после недавних событий повзрослел на целую жизнь… Да, он поступит как надо. Александра видела нужную уверенность во взгляде племянника.

Нина пришла на кладбище с детьми – и только с детьми. Александра ожидала увидеть еще и Валентина Назарова, он стал частым гостем в доме ее старшей сестры. Но, похоже, Назаров, как и Ева, обладал каким-то звериным чутьем, подсказывавшим ему, где и когда нужно быть, а где лучше не появляться.