Сеньор Оспина – человек умный, ловкий, предусмотрительный, и уж конечно, хорошо прорабатывает кадровые вопросы, особенно в отношении людей, которые служат ему непосредственно. Надо полагать, своим министрам он доверяет безусловно; это люди, которые не согрешат против его благорасположения ни словом, ни помышлением. Дворцовый повар, если во дворце есть свой повар, должен быть досконально проверенным, идеологически выдержанным кадром, который готовит изысканные и питательные блюда, представляющие собой важный фактор государственной безопасности, поскольку они служат Первому пищеварению Республики, а оно должно происходить гладко и беспроблемно. Далее, не исключено, что даже в самое сердце дворца, то есть в кухню, тайно проникают вражеские агенты политической оппозиции, злонамеренные и коварные. Значит, необходим надежный человек, который будет пробовать все блюда до того, как их отведает президент. И если все это верно в отношении министров, работников кухни, лифтеров, то что же, спрашиваю я вас, надо сказать о парикмахере – единственном избирателе, да что там, единственном смертном, который каждый день приближается к президенту с хорошо наточенной бритвой в руке? Каким же должен быть этот несравненный, этот особо доверенный, этот вельможный кабальеро, проводящий с сеньором Оспиной каждое утро? Ведь именно ему поверяют детали ночных кошмаров и заботы дня прошедшего и дня грядущего, именно он и есть тот приближенный мудрый советчик, которыми всегда бывают истинные цирюльники.
И если, по выражению поэта, судьба гениев часто лежит в руках акушера, то подумаем, как часто судьбы государства держал в руках цирюльник. Уверен, что сеньору Оспине эта истина известна. Поэтому я так и вижу, как перед церемонией открытия пункта прямой связи между Боготой и Медельином Первое лицо, полностью полагаясь на своего брадобрея, прикрывает глаза, устало вытягивает вперед ноги и отдается наслаждению чувствовать, как холодно-иронически скользит бритва вдоль яремной вены, в то время как в сознании плотными рядами маршируют пункты его сегодняшнего рабочего графика. Возможно даже, что президент рассказал парикмахеру о предстоящем открытии новейшего пункта связи, которое так украсит его президентство. «Кому бы позвонить в Медельин», – подумал вслух президент, в то время как идеально наточенная бритва легко двигалась вверх по его шее; парикмахер же – отец семейства, спортсмен и турист, человек благоразумнейший – воздержался от ответа, сохранив мудрое и многозначительное молчание. Потому что на самом-то деле (думал парикмахер), будь я не парикмахер, а президент, то на открытии пункта связи я с озабоченным видом взял бы трубку и властным тоном приказал оператору соединить меня с общественным мнением Колумбии.
16 марта 1950 года, «Эль Эральдо», Барранкилья
Отсутствие темы как тема
Некоторые умудряются сделать темой журналистского материала даже бич нынешней журналистики – тотальное бестемье. Этот прием граничит с абсурдом: ведь мир, в котором мы живем, задыхается от событий, одно интереснее другого. Но люди, которые решились писать ни о чем, особо не утруждаются. Достаточно бесцельно пролистать сегодняшние газеты, скользя по ним скучающим взором, как положение дел изменится на противоположное: тематики будет предложено столько, что некуда девать и неизвестно, какую предпочесть. Вот, например, первая полоса первой попавшейся газеты: «Два подростка получили ожоги, играя с летающими тарелками». Вы закуриваете. Медленно опускаете глаза на клавиатуру своего «Ундервуда» и созерцаете буквы. С той, которая понравится вам больше других, начинаете печатать. Перечитывая заметку, размышляете о прискорбном положении дел с летающими тарелками – как быстро минула мода на них! Сколько было шума еще два года назад, когда какой-то арканзасский фермер увидел их первый раз, а что теперь? Они стали самой обычной детской игрушкой, пусть даже и небезопасной. Вы размышляете о печальной судьбе летающих тарелок; невзирая на инопланетное происхождение, их постигла участь призраков: человечество отказало им в почитании. Ко времени раскуривания второй сигареты вы уже понимаете, что тема не катит. Нестойкая, быстро увядшая тема.
Следующая полоса. Международное положение: «В Бразилии в нынешнем году урожай кофе ожидается меньше обычного». Да кого это волнует! Дальше: «Необыкновенное происшествие на реке Караре». «Освоение Мирового океана: юридические аспекты». Скучая, вы переходите к передовицам. Каждая густо покрыта шрамами от беспощадного цензурного вмешательства, нет ни одного живого предложения, ни одного уцелевшего прилагательного. (Вот бы взглянуть, что именно вычеркнуто). А подходящей темы так и не нашлось. Что делать? Само собой, переходить к комиксам. Беднягу Панчо не выпускают из дома. Дядя Барбас участвует в дуэли, чернеют вороненые стволы. Кларк Кент борется с Суперменом, Супермен борется с Кларком Кентом. Тарзан теперь торгует черепами. Авивато что-то привычно крадет, на сей раз связку рыбы. Пенни сидит на занятии по философии. Жуть. Теперь хроника светской жизни. Надо же, жизнь на глазах дорожает, климат все хуже, а эти двое решили пожениться. Дочь генерала Франко выйдет за кабальеро, который будет теперь его превосходительством зятем диктатора. Один умер, шестеро родились. Вы закуриваете третью сигарету. Газета просмотрена, а темы нет. Глядите на фотографию жены и детей. Они ждут вас дома голодные и будут голодать дальше, если не найдется подходящей темы. Кошмар. Неужели эмоции выйдут из-под контроля? Нет, нет, осталась еще киноафиша! Но материал о кино был вчера, а после этого – хоть потоп.
Четвертая сигарета оказывается, к вашему ужасу, последней в пачке. Как, и спичка тоже была последняя! И за окном уже ночь, и стрелки на часах в зловещей пляске времени несутся, как сказал бы Калибан [Калибан – псевдоним Э. Монтехо, знаменитого колумбийского журналиста, «Пляска времени» – название его колонки]. Ну так что? Выбрасывать полотенце на ринг, как боксер-слабак? Ничто так не похоже на бокс, как журналистика, только у них в боксе можно выбросить на ринг полотенце в знак проигрыша, а у нас нельзя. У нас всегда побеждает печатный станок. Сегодня останетесь без жирафы. Воображаю, сколько людей будут по этому поводу ликовать. Однако я припоминаю одну истертую в прах от давнего употребления мудрость: «как начнешь, так и закончишь». Иначе говоря, главное – хорошо начать. Что ж, повторим поиск темы – без сигарет, без спичек – с самого начала. «Некоторые умудряются сделать темой журналистского материала даже бич нынешней журналистики, тотальное бестемье. Прием граничит с абсурдом…» Карамба! Вот тема и нашлась!
11 апреля 1950 года, «Эль Эральдо», Барранкилья
Простительная ошибка
В городе Кали был вторник. Некий кабальеро, который провел конец недели так бурно, что ничего о нем не помнил, пытался найти в памяти хоть какие-то следы ушедших трех дней. Но невозможно так элегантно, а главное, так настойчиво надираться с субботы до полуночи понедельника без последствий. Утро вторника застало его в комнате, до потолка наполненной головной болью. Кабальеро попытался открыть глаза и определиться во времени и пространстве. Поначалу ему показалось, что пил он вчера, а сегодня утро воскресенья. Но уверен не был. Он вообще ничего не чувствовал, кроме самого похвального раскаяния. Грех его был страшен, хотя в точности сказать, в каком именно из семи смертных грехов он раскаивается, кабальеро не мог. Это было раскаяние как таковое – безусловное, неподкупное, яростное и самоуглубленное.
Пожалуй, кабальеро мог бы с уверенностью утверждать, что он находится в городе Кали; по крайней мере здание напротив его окна было гостиницей «Альферес Реал», следовательно, тезису о Кали имелось неопровержимое, можно сказать, онтологическое доказательство. Не могли же они за субботнюю ночь перенести гостиницу в другое место. Глаза удалось наконец полностью открыть, и головная боль уже не заполняла всю комнату, а сгустилась и осела где-то в изголовье постели. Кто-то позвал кабальеро по имени, но тот не обратил внимания, лишь подумал, что в соседней комнате переговариваются два каких-то незнакомца. Время лежало перед ним как гладкое озеро: берег слева – вечер субботы, берег справа – безотрадное настоящее, посередине – ровно ничего. Он осторожно спросил себя, кто он такой, на самом-то деле. Вспомнив свое имя, он понял, что из соседней комнаты кто-то звал именно его, но сразу отвлекся от этой ерунды.