Виноват ли он, что они с Женькой оказались в тот проклятый вечер в пустой комнате? Ведь он ей даже ничего не пообещал, просто позвал обследовать тайный ход в институт. Она не раздумывая согласилась, но ведь наверняка предполагала, что между ними что-то произойдёт. Он и расценил это как согласие, и любой бы на его месте тоже.

Да и потом, уже в комнате, не очень-то она протестовала против его поползновений, если бы решительно отказала – он бы, естественно, не стал настаивать. Собственно, сначала он и предполагал с ней, наконец-то, просто поговорить и выяснить окончательно отношения.

Должен ли он был вызвать милицию, когда всё случилось, и стало ясно, что Света убила Женю? И что заявить? Моя жена убийца? Пусть это и правда, но как жить после этого – он, мужчина, в созданной им самим ситуации, «сдаёт» свою жену и мать их двоих детей? И что после этого сказать детям, родителям? Нет, это было невозможно. Взять всё на себя и сказать, что это он убил? Но он не делал этого, он не убийца, он просто не смог бы произнести эти слова!

Алексей снова и снова перебирал в мыслях все эти доводы в свою защиту, и даже не заметил, как дошёл до конца длинной улицы, на которой стоял дом его родителей.

За те четыре года, что его не было в стране, тут всё сильно изменилось. На пустыре, за жилыми домами, шла какая-то стройка. Раньше здесь, сразу за их кварталом, начинался редкий лесок, где они с братом когда-то катались зимой на лыжах.

Алексею стало интересно, что там надумали строить. Он подошёл к забору и заглянул внутрь через большую дыру в металло-профиле, которую до него проделали другие любопытствующие.

Его глазам открылось пространство, заваленное брёвнами, досками, какими-то деревянными отходами. Двое пожилых мужчин с бензопилами медленно ходили по этому беспорядку, видимо, советуясь между собой, с чего начать. Кроме них, в дальнем конце двора виден был ещё только один беспокойно мечущийся человек в странной, как показалось Алексею, одежде. Больше никого.

Человек подошёл к мужикам, стал что-то им говорить, размахивая руками, и Алексей понял, что этот мужчина – священник в рясе и наброшенном поверх неё синем халате. Несмотря на окладистую бороду и длинную рясу, было видно, что это ещё молодой и физически крепкий человек. Интересно, что подвигло его стать церковнослужителем?

Чем дольше Алексей наблюдал за происходящим на стройплощадке, тем сильнее его тянуло туда зайти. Священник явно не мог найти общего языка с рабочими, они положили инструмент и закурили, безучастно глядя в пространство. Священник безнадёжно махнул рукой, отвернулся от них и вдруг встретился взглядом с Алексеем.

Алексея словно в спину толкнули. Он быстро пошёл к открытым воротам, через которые, по-видимому, недавно завозили стройматериалы, и вошёл внутрь. Он ещё сам толком не понимал, зачем он это делает, и остановился в нерешительности в нескольких шагах от входа.

Священник снял свой головной убор («Как это называется? – попытался припомнить Алексей какой-нибудь классический роман, – скуфья, вроде бы?») и вытер вспотевшую голову и лицо. Снова надел свою шапочку и, подойдя к Алексею, посмотрел на него вопросительно.

Тот замялся, не зная, как обратиться к священнослужителю, но выбрал нейтральную форму:

– Здравствуйте. Скажите пожалуйста, а что здесь строится? Я жил в этом районе несколько лет назад, сейчас вот снова приехал, и тут такие перемены…

Священник слегка усмехнулся, посмотрел пристально Алексею в глаза – им обоим было понятно, что это просто предлог, чтобы как-то начать разговор.

– Храм будем здесь строить, – сказал священник. – Сначала часовню возведём, деревянную, а потом и фундамент под основное здание заливать будем. Но вы ведь о чём-то другом меня спросить хотите?

– Да, – решительно ответил Алексей, – скажите, я могу вам исповедаться? – и замер, сам не зная, как это ему вдруг пришло в голову. Он и слово-то такое – «исповедаться» – никогда в жизни не произносил. Но произнеся его, вдруг понял, что это именно то, что может ему помочь выбраться из тупика, в котором он мечется уже пятый год, не видя выхода.

Священник подумал немного и спросил:

– Ты крещёный? Православный?

– Крещёный, крещёный, – заторопился Алексей. Это он знал точно, мама, отправляя его в Америку, надела на него серебряный крестик на шнурке и велела хранить, потому что его в нём крестили во Владимирской церкви.

– Исповедовать тебя здесь я не могу, – сказал священник. – Но раз в неделю я служу в деревенском храме, это в часе езды от города. Исповедь дело непростое, к ней готовиться тебе надо. Можешь поработать здесь на стройке хотя бы дней пять?

Алексей кивнул, соглашаясь.

– Платить не смогу, – добавил священник. – Денег нет, вот добровольцы помогают, да трудно мне с ними. Медленно дело идёт. Если хочешь, приходи завтра с утра, сколько сможешь, столько и поможешь.

Он перекрестил Алексея и вернулся к рабочим.

В середине августа в квартире Татьяны раздался поздний телефонный звонок. Звонила Нина.

– Таня, у меня новости. Мы с Алексеем решили пожениться. Сразу спрашиваю, без предисловий: вы с Андреем можете быть нашими свидетелями в ЗАГСе? Просто я не уверена, что вы захотите, поэтому сначала хочу это выяснить в принципе. Перезвони мне минут через десять, для нас это очень важно, – быстро сказала она и повесила трубку.

Татьяна задумалась. Она-то уже давно внутренне примирилась с бывшим начальником. Зная его уже много лет и помня все обстоятельства тех последних месяцев их совместной работы, была уверена, что Алексей говорил правду о своей роли в гибели Жени. Своему мужу, Андрею, она тоже всё рассказывала по мере развития событий, и тогда, в 1991 году, и этим летом. Может, пора расстаться с прошлым? Татьяна сняла трубку.

– Нинка, ну я в принципе смогу, у Андрея завтра спрошу, он спит уже, вставал сегодня в пять утра. Но я думаю, он согласится, потому что он в принципе в курсе всего этого. Алёшку он мало знает, они с ним виделись-то раза три всего на наших мероприятиях, но ради тебя Андрей примет на себя такую ответственность, – сказала она. – Ты хоть введи меня в курс, как вы пришли к такому решению? Что такая срочность?

– Решение-то мы приняли уже давно, как только он из больницы вышел, – стала объяснять Нина. – Но Алёшка всё боялся, что он меня будет давить психологически своим состоянием. Ведь он измучился под грузом этой вины, которую вроде как не искупил. Говорит, когда тебе признался, сразу легче стало, ну, и когда мне рассказал, тоже. Но всё же мы люди заинтересованные, не объективные, особенно я, конечно.

И он всё порывался куда-то написать, кому-то постороннему ещё признаться, а я его отговаривала – никому это не нужно уже. Уверена, что ничего хорошего из этого не выйдет, только хуже всем станет.

И вот недели две назад Алексей случайно забрёл на стройку недалеко от дома его родителей. Как оказалось, это строится церковь, вернее, часовня при будущей церкви. Там познакомился со священником и попросил принять у него исповедь.

– Вот уж не ожидала от Алексея такого поступка! – изумилась Татьяна.

– Да он сам от себя не ожидал, – сказала Нина. – Говорит – как будто толкнуло его что-то. Он же никогда верующим себя не считал, ну в церковь заходил, когда на кладбище с родственниками бывал, ну, мама ему крестик надела, когда в Америку уезжал…

Но священник согласился его исповедовать, только попросил поработать на постройке часовни бесплатно. Алёшка неделю целыми днями работал на этой стройке, а вечерами по своим заказам ходил, чтобы заработать что-нибудь.

Ну и вот на днях он съездил куда-то в область, примерно в часе езды на автобусе от города, и там в старой деревенской церкви исповедовался этому священнику. Зовут его отец Иннокентий, молодой ещё совсем. Алексей почему-то проникся к нему доверием и всё, как было, выложил. Как он говорит – себя не оправдывал и ничего не скрывал. И тот ему отпустил этот грех. Вот.

– А этот отец Иннокентий не сообщит в органы о совершённом в 1991 году преступлении? Я слышала, что они обязаны это делать, – осторожно заметила Татьяна.