Но избушка всё раскачивалась и раскачивалась. Баба-яга, наконец, устала читать, зевнула и сказала:
– Всё! И эта травка сойдет. Пущай сорвет детинка цветок Адамовый, найдет Лешака, украдет его шапочку и исчезнет в мир иной на веки вечные.
Тут избушка на курьих ножках перестала раскачиваться, одобрительно крякнула и замерла. Ведьма растолкала богатыря, напела ему сладких песен про цветок Адамову голову, выпроводила вон со двора и завалилась дрыхнуть.
Возрадовался Коловрат добрым советам бабы Яги и побежал быстрее ветра Адамову голову искать. Но Адамова голова – растеньице редкое. Бегал, рыскал он по тайге три года. Нет, не сыскал цветочка заветного. Уселся у ракитового куста, рыдает. Пробегал мимо зайчишка: косой взгляд, большие уши. Увидал он слезы горькие богатырские, сжалился над детиной, подкрался близко-близко и спрашивает:
– Пошто плачешь, воин ратный, потерял свой меч булатный?
Удивился богатырь на смелость заячью, вытер слезы горючие и отвечает зверенышу малому:
Не терял я меч булатный,
а путь проделав семикратный,
не сыскал цветок волшебный,
маленький такой, заветный.
Нужен мне он позарез,
чтобы в мир иной я влез!
– Что за цветочек? – навострил уши зайчишка. – Я про любую сказочную траву много чего знаю!
Обрадовался Евпатий, рассказал про свою беду да про Адамову голову, и еще много чего лишнего сболтнул. Аж ворон, дремавший на ветке, встрепенулся и заслушался.
– Знаю, знаю я такую травку! – воскликнул заяц. – Она неподалеку растет, пойдем покажу.
Поднялся богатырь на резвы ноженьки, поскакал быстрехонько вслед за зайкой, и ворон за ними увязался – следить да вынюхивать. Нашел косой траву волшебную в овражке у ручья. Глядь, а та зеленая, токо-токо цветочки завяли. Эх, до Иванова дня еще долго, почти год ожиданья. Но серчать да жалобиться некогда, надобно место нежилое обживать, избу рубить да баню строить.
Вот так день за днем и потекли: справил Евпатий дом, поставил баньку. Живи да мойся, в лес на охоту ходи. Ну и повелось: заяц в доме прибирается, щи варит, капусту в огороде выращивает; человек в лес за добычей хаживает; а ворон на ветке сидит, зорко за братьями названными приглядывает, к бабе Яге туда-сюда с докладом летает.
Ой и понравилась зайцу такая жизнь! Уютно, тепло в избе жить, и опять же, под охраной могучей. Вот и задумал косорылый неладное: пошел как-то ночью к ручью и выкорчевал всю мураву волшебную, а корешки погрыз, пожевал да по ветру раскидал.
Не сразу хватился богатырь Адамовой травки, а как хватился, так уж поздно было: стоит сыра земля у ручья, лопухом да полынью зарастает. Заревел богатырь на весь лес от злобушки лютой! Затрепыхалась на древе ветка с вороном, взмахнула птица черная крылами, закружилась над Евпатием да за собой в лес зовет. Выругался детина богатырская и вслед за вороном отправился на авось, а тот летит прямехонько к хозяйке своей, к бабе Яге.
Зайчишка же трусливым оказался, сперва в хате спрятался, а потом и вовсе в тайгу сбежал. С тех пор так от людей и бегает: как завидит охотника перехожего, замрет в испуге, а отмерев, скачет прятаться в чащу!
Эх, не месяц на небе блином повис – у бабы Яги окошко светится, ждет Евпатия в гости. Знает старая ведьма о проделках зайца, да не понаслышке, а от ворона верного. Двери она отворила, ухи из жаб наварила, пол метет да песни поет.
Злой, аки пес, влез в ее хату русский могучий богатырь. Опять просела избушка на курьих ножках до самой сырой земли, закрякала, заскрипела враждебно! Но хозяйка уже воркует, потчует гостя и утешает, как может:
– Ты поешь, попей, Коловратий, да поспи, отдохни на полатях. Знает пташка моя дорожку к волшебной траве. Поможет!
Не стал Коловрат душу самому себе травить, поел бабкиной ушицы из жаб да лягушек, испил чай зеленый валерьяновый, а после завалился на лавку и захрапел. Спал, однако, недолго. Избе надоело в землю проваленной стоять: ни побегать тебе, ни поплясать – лапы куриные размять! И давай она качаться да трястись быстро-быстро.
Вскочил богатырь с испугу, плюнул в угол да и выбежал вон! Встрепенулся от сна и ворон на сосне, взмахнул крылами и полетел, зазывая за собой воина. Шли они долго, почти год. Евпатий на друга бывшего чертыхается и обещает на весь заячий род сезон охотничий объявить (чего ранее делать роду людскому никак не дозволялось). Ворон же поодаль летит, в друзья к богатырю не набивается, глазами хитрыми поблескивает, а добычу сам себе добывает.
В аккурат к Иванову дню подошли они к быстрой Ильмень-реке. Глядь, а вдоль бережка растет Адамова голова, и той травы у речки видимо-невидимо, вся пошла цветом алым! Обрадовался Коловрат, благодарит птицу черную, кланяется, на колени припав, и цветы волшебные рвет. Нарвал охапку и бегом в ближайшую церковь, пока не завяли.
А церква – колокола, колоколища,
вкруг нее стоят осиновы колища,
изнутри духовный льется свет!
Черну ворону туда и ходу нет.
Разминулись походнички в разные стороны: ворон полетел к бабе Яге доклад держать, а Евпатий прямиком в златую церковь! Крест кладет по писаному, поклон ведет по ученому, входит в святилище к алтарю, прячет под престол Адамову голову, да и уходит на сорок дней выжидать обряда-таинства. А образа святых хмурятся, как будто сказать чего хотят, но не могут. Замерла церковь на долгих сорок дней. Поп батюшка вернулся с обеда, понять ничего не может: свет духовный подевался куда-то, иконки сирые висят, мироточить перестали.
А Евпатий в деревеньку пожить да постоловаться отправился, вдовушек ласковых поцеловать. И время полетело быстро-быстро. Вот уже и пора за магическим цветком верстаться. Дождался Коловрат, когда церква опустеет, пробрался тихонечко к алтарю, вытащил из-под престола Адамову голову, засунул за пазуху и восвояси! Вздохнула церковь облегченно, выпустила на мир божий свой духовный свет (который и по сей день тебе глаза слепит, али не чуешь?)
Теперь другая задача встала колом перед былинным богатырем: как лешака в лесу найти да шапку с него содрать? Ведь леший, говорят, невидим, на зов не откликается, а если и покажется кому, так только деткам малым, бабам робким или мужичишкам трусоватым. А наша детина никаким боком в эти списки заветные не был вхож. Сел Евпатий на пенек думу думати. Ворон тут как тут, грамотку скорописную от Бабы-яги в клюве держит. Кинул он ее в руки богатырю, тот развернул берестяную и давай читать:
Ну и дурак же ты, Коловратий,
на тебе пахать и пахать бы!
Ну-ка, вытащи траву из-за пазухи
и узришь всю нечисть, что лазает
по лесам, полям и оврагам,
по пням да злющим корягам.
Что ж, вынул Евпатий зачарованную Адамову голову из кармашка нагрудного, повертел в руках, покрутил, и вдруг бел свет вокруг него помутился, посерел от нечисти всякой! Ой не знал доселе богатырь, не ведал, что на миру столько злых духов живет: летают, ползают и ходьмя ходят. Как же в этом месиве Лешего-то разглядишь?
Вздохнул ворон, кивнул вояке, мол, за мной ступай, да и полетел Лешака отыскивать. Поднялся с пня Евпатий и побрел за ведьминой птицей. Бродили они среди зла поганого три дня и три ночи, забрели в бор далекий, лес тувинский, в тот что стоит к монголкам передом, а к матушке Руси задом.
А как зашли они в лес тувинский, так сразу и развеялся от нечисти белый свет. Хотя свету белого богатырь так и не узрел: всё елки да ели – темно кругом от хвои да стволов.
– Ну вот, – вздохнул Евпатий, – пропала волшебная сила у Адамовой головы, только выкинуть ее и осталось, ведь проку от муравушки никакого!
– Погодь добром раскидываться! – заговорил ворон человеческим голосом. – Чуешь, глаз дурной следит за тобой?
Нахмурился Коловрат, поверил птице, плечи расправил, достал булатный меч и закричал во весь голос:
