— Рябой чё с ним возиться, дохлый он уже. Мужик ему башку топором расколол.

— Хош поспорить со мной? Делай, што говорю! Отвезем подальше и бросим. Здесь оставлять не след. И топор заберите.

Проследив за подельниками, Рябой подошел к лежащему отцу и вытащив из-за голенища нож ткнул этим ножом уже мертвое тело. Потом быстро заскочил за кусты и дважды резко взмахнул рукой. Затем сделал несколько шагов ко мне, но услышав близкий шум двигающегося обоза, махнул рукой и нырнул в кусты вслед за подельниками. Я кое как поднялся и на заплетающихся ногах потащился к дороге. Не дошел, упал, но меня заметили.

Я никому не рассказывал про это. Горе и ненависть перехватывали горло и я не мог говорить. Но я запомнил тебя, Рябой, крепко запомнил. Ведь это ты там в кустах маму убил. И наверняка это ты ускользнул от деда и если есть на свете справедливость, то мы с тобой встретимся, Рябой. Я не верю в этого бога. Ты прав старик. Я не верю, но буду ему молиться — молиться о встрече. Ты напрасно не зарезал пацана, Рябой. Ненавистью жить нельзя и я снова запрячу эти воспоминания в самый дальний уголок, но не забуду, нет не забуду. Я не граф Толстой и щеки подставлять не буду, и если мы встретимся, то я узнаю тебя, Рябой, ну а там посмотрим. Ведь не зря же ко мне вселился этот старик из будущего. Он много чего знает и я теперь не испуганный семилетний пацан. Тебе понравится, Рябой.

Я поднялся с лавки, оделся и вышел на крыльцо; душно в хате. Полная луна сияла над селом. Снег таинственно мерцал и переливался в холодном лунном свете. Легкий мороз охладил тело и разгоряченную голову. Я вдыхал чистый морозный воздух и успокаивался. Ну что такого, что я теперь не Ленька Немтырь и не старик Алексей Щербаков. Память то, и того, и другого у меня в голове. Остается все это как то утрясти, расставить по ранжиру и обратить себе, новому, на пользу все: и молодость, горячность и жажду действий Леньки Немтыря, и опыт, знания и осторожность старика Алексея Щербакова. Еще с дедом надо определиться: рассказать ему, что ли обо всем? А то он как то странно на меня посматривает в последнее время. А зайду-ка я завтра к Бабе Ходоре, посоветуюсь. Заодно и насчет Катьки Балашовой удочку закину. Надо на будущее команду подбирать. Трое вон уже есть и Катька лишней не будет, да и нравится она мне.

Все это я и рассказал сейчас Бабе Ходоре. Она выслушала меня не перебивая. Лишь в конце рассказа произнесла:

— Досталось тебе, врагу не пожелаешь.

— Не мне Феодора Савватеевна, не мне. Досталось Леньке Немтырю. Я не он, хотя и унаследовал его память и тело, но память старика из будущего я тоже унаследовал. Теперь я и не Немтырь и не старик. Я теперь нечто среднее.

— А встретишь того Рябого, убьешь его?

— Да, что ты Феодора Савватеевна, зачем же убивать? Еще не знаю, что с ним сделаю, но, думаю, ему понравится. Ты поворожи там, чтобы мы с ним встретились.

— Истязать значит будешь. Не по христиански это. Душу свою загубишь!

— Не по христиански говоришь. А я и не христианин. Я, скорее всего, язычник, хотя ни в каких богов не верю. А насчет души, так их у меня теперь две: одну погублю, вторая останется. С другой стороны почему ты думаешь, что это я буду Рябого резать, может все наоборот станет.

— Не богохульствуй! Не веришь — не верь! Только кричать об этом не надо и ерничать тоже не надо. А у Рябого, против тебя, шансов мало. Это ты его узнаешь, а он про тебя и забыл давно, значит, и опасаться не будет. Слушайся только старика и зря на рожон не лезь.

— Кстати, Феодора Савватеевна, давно спросить тебя хотел: почему ты мне поверила тогда? Ведь в такое поверить очень трудно, особенно, человеку, живущему в этой глуши. Я сразу как-то на это внимания не обратил, но потом мне это показалось, по меньшей мере, странным.

— Я ж не всегда здесь жила. А бабушка моя, Христина Павловна, так та вовсе родом из Москвы. Очень умная, образованная и не простая женщина была, царство ей небесное. Многому меня научила: и травами лечить, и «силой» своей пользоваться, и людей понимать, ну и про бога и религию тоже много чего рассказывала. Да и сама я по молодости читала книжки. А в глушь эту залезть обстоятельства заставили. А поверила тебе потому, что Леньку хорошо знаю, не мог он такое придумать. Ну да еще кое что есть, о чем тебе рассказывать не буду.

— Понятно! Значит повезло мне, что я тебя встретил. Интересно тогда, как Гришка Распутин тебе в родню то попал? Где тот Гришка, а где бабушка твоя!

— Отец мой, Савватей Иваныч, из села Покровское родом. А там почти все друг другу родственники.

— И как же бабушка за крестьянина дочь отдала?

— Ну почему же за крестьянина? — Улыбнулась Баба Ходора. — Батюшка тогда приказчиком служил у купца первой гильдии. Он в молодости был статным, веселым и кудрявым, вот матушка и влюбилась. А после того как меня бабушка забрала в пять лет, так и сам в купцы выбился. Большого богатства не нажил, но и не бедствует семейство. Братья мои сейчас делами занимаются. Отец, как от дел отошел, в религию ударился, библию читает да толкует. Приятель у него есть, вроде тебя не шибко верующий, вот и спорят друг с другом. Матушка пишет, что чуть до драки дело не доходит.

— Почему же бабушка дочку свою учить то не стала.

— А нет у матушки ни способностей, ни «силы». Я же говорила тебе, что у нас в роду «сила» от бабушек внучкам передается.

— Не повезло, значит, матери твоей.

— Наоборот, очень даже повезло. В девках жила — горя не знала, замуж вышла за любимого человека, детей родила да вырастила и сейчас все еще жива и здорова, а коль заболеет так вот она я, лечить буду, ни куда не денусь.

— Ну, значит, тебе не повезло.

— Экий ты, однако! Повезло — не повезло! «Сила» — она ведь и награда, и проклятье. Если ее не обуздать, да не научиться правильно, пользоваться, то она тебя саму изведет, сгоришь как свечка. А бабушка научит и поправит, проведет как по жердочке.

— Откуда это у вас?

— По женской линии род наш очень древний — к праматери восходит.

— К Еве что ли?

— К какой Еве? А! Ты о библии. Ну, библейские сказания сами по себе, а мы сами по себе.

— Ну тогда род вы ведете от Лилит. — схохмил я.

— Это еще кто?

— Вроде первая жена Адама. Бог ее чуть ли не первой из глины вылепил, а уж Адама потом. Или даже она вообще была демоницей. Вот представь себе: Адам простоватый парень, а каким он еще может быть, ведь только, что комком глины был, а тут жена, красавица и умница, но властная и строптивая. Вот и принялась командовать, и всячески помыкать простофилей: подай то, принеси сё, пойди туда, сюда же не ходи, этого не делай, а делай чё скажу, ну и так далее и тому подобное. Зачморила беднягу по самое не могу, вот он и взмолился богу: мол, сил никаких нет терпеть издевательства, руки, мол, на себя наложу! Бог внял. Строптивицу куда то сплавил, а Адаму жену из его же ребра изладил, мол, эта по приличней будет. Так ведь и эта, из ребра сотворенная, умудрилась беднягу под монастырь подвести. Вот кто после этого вы — женщины? — скорбно обратился я к Бабе Ходоре.

Та, прикрывая рот уголком платка, хихикала и махала на меня рукой. Видимо с воображением у нее был полный порядок, и она, вполне красочно, представила себе этот библейский бедлам. Я же продолжил:

— Ты зря смеешься Феодора Савватеевна. Лилит вроде демоницей была, а значит, обладала какими то сверх способностями. И если она заставила Адама согрешить с ней, а она заставила и к бабке не ходи, то родившаяся девочка эти способности унаследовала. Ну а поскольку женские гены отвечают за сохранение родовых особенностей, то «сила» ваша и передается по женской линии.

— Ну нагородил. Прям сто верст до небес и все лесом. — все еще посмеиваясь произнесла Баба Ходора. — Сам то хоть понял что сказал?

— А что? Нормальная теория не хуже любой другой — заступился я за свои домыслы.

— Не хуже, не хуже. — успокоила меня женщина и снова хихикнула. — Ты только ее больше никому не рассказывай, а то ведь могут не понять твоего скоморошества. Плетей всыпят, это если по малолетству, а подрастешь и на каторгу за богохульство угодить можешь.