И хотя она уже много лет работает на священника, она сомневается, правильно ли делает, оставаясь здесь.
– Как-то раз я сказала батюшке: «Вы стремитесь к тому, чтобы народ оставался в Ираке, мне тоже хотелось бы дать людям какой-нибудь повод здесь остаться, но я больше не могу его найти». Батюшка говорит, что мы должны оставаться, потому что Бог хочет, чтобы мы остались. Но я остаюсь здесь только из-за семьи. Когда батюшка уедет, уеду и я.
Подслушивающий наш разговор Эндрю Уайт замечает, что Багдад покидают не только иракские христиане, но и представители коалиции: страны, принимавшие участие в войне в 2003 г., например Дания.
– Западный мир вот-вот нас покинет. Посольство Дании уже переехало. Датское посольство в Ираке все еще существует, но оно теперь находится в Копенгагене.
Датское посольство в Багдаде было закрыто в июле 2012 г., и его заменил так называемый «приезжающий посол». А в декабре 2011 г. правительство США вывело из страны своих солдат.
– Коалиции больше нет, – говорит Уайт. – Ее влияние на события в Ираке ничтожно. Если бы вы спросили меня четыре года назад, как выглядит будущее Ирака, то услышали бы довольно оптимистический ответ. Однако больше я так не считаю. Маловероятно, что через 10 лет здесь останется кто-либо из христиан. Они все уедут из страны.
Он говорит нам, что Дания правильно вела себя во время войны и что нужно продолжать. В противном случае ситуация обострится, причем не только для христиан, но и для остальных религиозных меньшинств.
– Единственная страна, которая сделала что-то для нас – это Дания. Печально, что вы нас оставили. Сейчас все будет только хуже и хуже. Нам нужна новая Дания, – говорит он.
После окончания нашей беседы к Тойоте подтягиваются солдаты. Мы собираемся посетить бедную христианскую семью, которая живет на другой стороне реки. Впереди нас опять наряд из шестерых солдат, на этот раз в масках из слоновьей кожи, чтобы никто не узнал.
Мы снова мчимся на большой скорости, на этот раз к центру города. Едем снаружи зеленой зоны, минуем нескольких контрольно-пропускных пунктов через реку Тигр. Бетонные стены вдоль дорог построены, чтобы предотвратить попадание бомб сбоку и оградить проезжающих от вооруженных нападений. В заднее зеркало машины я вижу, что наш шофер вспотел от ярости, потому что его машина никак не может поравняться с машиной солдат. Это заставляет его сильно нервничать. Расстояние между машинами часто увеличивается настолько, что между ними оказываются другие автомобили, однако они тут же исчезают, стоит перед ними мелькнуть из Тойоты нескольким парам мощных лап, сжимающих винтовки.
Багдад был разделен на кварталы по межрелигиозному признаку и окружен бетонными стенами, чтобы воинствующие сунниты и шииты не перерезали друг другу глотки. Хотя в последние годы межрелигиозное насилие снизило обороты, десятки иракцев продолжают гибнуть каждый день из-за разрыва придорожных бомб, нападений террористов на кафе и рынки, а также в результате случайных обстрелов и нападений на политиков, полицейских и солдат. Все снова зацвело пышным цветом этой весной.
На веб-сайте www.iraqbodycount.org даются сводки происходящих в Ираке ежедневных убийств, словно это обычное дело. Вот, к примеру, берем наугад какую-нибудь неделю в апреле 2013 г.: «Понедельник: 3. Вторник: 71. Среда: 32. Четверг: 18. Пятница: 28. Суббота: 11. Воскресенье: 12». Причем 40 из 175 человек убиты в Багдаде.
В Багдад так и не пришел мир. Центральная полоса Ирака подверглась разрушению, раздроблению и подчинена тем, у кого в руках сосредоточилась власть. Голова страны отделена от ее тела, однако об этом доходит мало информации. Складывается впечатление, что западная пресса уже прекратила вещание из страны, события в которой на протяжении многих лет разрывали мировую общественность, стоили жизней тысячам западных солдат, во имя которой проводилось бесконечное множество активных демонстраций, ежегодных дискуссий по защите семьи и общества, где назначали, а затем поносили и выдворяли в отставку президентов и премьер-министров. Как давно это было. Похоже, Запад оставит Багдад скорее, чем иракцы успеют подготовиться к тому, чтобы быть им оставленными.
Подъехав к нужному нам району, мы видим пасущихся на улицах коз и овец, поедающих мусор. Эти трущобы война так и не смогла уничтожить, их жителям эта богатая нефтью страна и не удосужилась оказать никакой помощи. Наши машины въезжают в узкую аллею, по центру которой в нешироком желобе текут ручьи канализации. Наконец мы тормозим около небольшого домика. Перед входом сопровождающие нас солдаты выпрыгивают из машины и напряженно оглядываются по сторонам.
Навстречу нам выходит веселая беззубая старушка с торчащими во все стороны седыми патлами. В доме на полу перед телевизором возлежит полная дама; она подкатывается к Эндрю Уайту и коленопреклоненно прикладывается к его руке. По кухне прогуливаются несколько кур. На деревянной скамье, натянув шапочку на полузакрытые глаза, неподвижно сидит пожилой худощавый мужчина. Вид у жилища тщедушный, неряшливый, неопрятный. Ощущение, будто попал в дурдом, где обитают 6–7 человек, выглядящих так, будто они немного не в себе. Они рассказывают, что у них все в порядке, соседи им помогают. Визит священника им явно по душе.
Он предлагает помолиться; все встают, держась за руки, и начинают молиться по-арабски. По окончании он дает им 200 долларов. Затем мы снова в пути – все заняло каких-то 10 минут, христианская семья получила деньги и духовное утешение. Нас вновь сопровождают солдаты, словно мы направляемся на прием к главному министру или едем арестовывать террористов.
По дороге мы проезжаем мимо играющих в футбол за оградой из колючей проволоки иракцев, мимо площадей, где повсюду разбросаны отходы, мимо огороженных церквей, мимо моста Аль Джимарай, откуда можно увидеть соседнюю англиканскую церковь, мимо большой уродливой гостиницы Аль-Мансур на набережной реки Тигр.
Когда мы садимся в машину, пастор спрашивает меня, к какой вере я принадлежу. Я отвечаю, что ни к какой.
– Я никогда не встречал человека, который был бы полностью секулярным, совсем без религии. Это западная концепция. Здесь такого не встретишь.
Нас окружает странная тишина, словно он не знает, о чем говорить.
– Видите, сколько вреда принесла религия в этот регион, – наконец нарушает он молчание. – Если религия идет не по правильному пути, то все, действительно, очень прискорбно. Но если проблема в религии, то ее можно разрешить только с помощью религии.
Вернувшись, мы попадаем на детскую церковную службу, в которой принимают участие 30–40 иракских детей. Эндрю Уайт говорит им, что сегодня у них гость из Дании.
– Мы ведь любим датчан, не так ли?
– Да! – хором отвечают они.
Мне приходится встать с церковной скамьи и сделать поклон – от лица всей нации. Во время проповеди звучат слова: «Мы потеряли все, кроме Иисуса».
После богослужения у входа в церковь уже накрыты столы с бутербродами и содовой. Темнеет. С верхушки памятника датским воинам прямо по именам погибших солдат стекает маленький ручеек. Внутри сырого мрамора светятся огоньки церкви. В тиши притихшего города слышится только звучание проточной воды. В Багдаде, население которого составляют почти 6 млн человек, отсутствует гул, типичный для всех мегаполисов.
Английский пастор сидит в своем кресле, позади него стоят трое солдат; они тут же исчезают, когда я собираюсь сделать фото. Я беседую с пожилым иракцем в бордовой рубашке, которого зовут Раат. Когда в этом храме, воздвигнутом в 1936 г. Епископальной англиканской церковью имени святого Георгия, не было колоколов, в обязанности Раата входило зазывать народ на службу. Мы с ним присаживаемся неподалеку от церковной двери.
Раат рассказывает, что прожил в Багдаде жизнь и никогда здесь не было хуже, чем в последние 10 лет.
– Все уехали, чтобы избежать кошмара такой жизни. Нас убивают и преследуют, наши церкви подвергаются нападениям. Нам дают понять, что наше присутствие здесь нежелательно.
