Новый аэропорт Эрбиля выглядит на миллион долларов, если закрыть глаза на то, что в кафе там торгуют журналом «Экономист» шестимесячной давности, предоставляющим обстоятельный анализ избирательной кампании Обамы и Ромни. Курдистан, получивший определенную независимость после того как в 1991 г. международное сообщество закрыло эту зону для перелетов, очевидно, стремится стать новым Дубаем. В этом регионе скоро можно будет хорошо подзаработать. После приземления Амир сообщает мне, что под землей здесь море нефти и, даже когда хоронят людей, периодически задевают какой-нибудь из источников.
Заклятый северный враг, Турция, проинвестировал сюда щедрой рукой. Единственное препятствие – правительство в Багдаде, которое совсем не желает появления независимых идей в головах у курдских властей и поэтому не дозволяет проводить новые бурильные работы без особого разрешения из столицы. Похоже, курдов это не останавливает. Они и без разрешения начали экспорт нефти, а турки занялись поиском потенциальных покупателей[211]. Налицо беззаботная курдская самоуверенность на грани фола, которая уже приводила к войне.
Амир рассказывает, что, когда он был маленьким, почти все в Анкаве были коммунистами. Единственный его брат во время демонстрации в 1980-х был арестован полицией Саддама и вскоре казнен; сам Амир тоже пять лет был членом коммунистической партизанской группы. В те годы курдские повстанцы сражались с режимом, и Амир на себе испытал ядовитые газовые атаки, приведшие к тысячам смертей в этом регионе. Он помнит, как над долиной висело желтое облако, и люди, закрыв рты и носы влажными салфетками, бежали в горы: газ тяжелее воздуха, поэтому там можно было спастись.
Когда в 1988 г. после окончания восьмилетней войны с Ираном Саддам подтянул войска, чтобы нанести последний удар по мятежным группировкам на севере, Амир, рискуя жизнью, перебрался через горы к иранской границе. Прожив здесь год, он выучил фарси, а затем еще с несколькими людьми ему удалось бежать в Советский Союз. Там он попал в тюрьму, просидел два месяца и в 1991 г. наконец получил убежище в Швеции. Есть люди, которые за одну жизнь проживают несколько, и Амир явно один из них. Сегодня он называет себя либералом и надеется, что все трое его детей станут шведами до мозга костей. Он говорит, что иммигранты должны полностью раствориться в культуре своих новых стран.
Довольно скоро я обнаруживаю, что, несмотря на относительную безопасность Анкавы, христиане в окружении курдов отнюдь не чувствуют себя защищенными. Аэропорт Эрбиля построен на земле, принадлежавшей анкавским христианам, которую Саддам превратил в военную базу. После падения режима курдские власти решили вновь экспроприировать эту территорию, а христианам, по их словам, предоставили довольно скудную компенсацию[212].
После 10 лет полного отчуждения христиане не слишком доверяют своим мусульманским землякам в Ираке. Из 80 % христианского населения Анкава никто не хочет, чтобы мусульмане возводили здесь мечети. Большинство населения города составляют христиане, переехавшие из других регионов Ирака; они не скрывают желания противостоять исламизации.
Впрочем, следует отметить, что курдское правительство оказало поддержку в восстановлении церквей и позволило вести преподавание на сирийском, родном языке христиан Северного Ирака. Вдобавок ко всему власти смотрят сквозь пальцы на обратившихся в христианство мусульман и не создают вокруг себя великие братства. Внимательно изучив корни ситуации, я нахожу объяснение: курды получили одобрение Запада из-за христиан, которые так же, как и сами курды, воспринимают себя здесь отдельной нацией. Они принадлежат к кавказскому, сирийскому и ассирийскому направлениям Восточной Церкви. На протяжении истории благодаря их миссионерам христианство глубоко проникло в азиатский мир. Эта церковь оказала решающее влияние на процесс распространения христианства на Восток.
Иракские христиане не считают себя ни арабами, ни курдами. У них своя нация и своя религия, и многие христиане хотят чувствовать себя хозяевами в собственном доме. Они мечтают получить в свое владение всю территорию «полумесяца», расположенную на Ниневийской равнине к северу от Мосула, где располагается множество христианских городов.
Однако ни раньше, ни сейчас никто не задается вопросом: а останется ли здесь достаточно христиан, чтобы заселить эту автономию? Интересно, почему. Что здесь произошло после падения режима Саддама Хусейна? Почему христиане в прежде посещенных мной странах неизменно приводили в пример своих иракских собратьев по вере, строя предположения, какое будущее уготовано им самим?
Амир приводит меня в церковь в Анкаве, чтобы познакомить с недавно назначенным молодым архиепископом Башаром Вардой. Мы заходим в его приемную. Здесь покоится архиепископский скипетр, на столике стоит корзинка с пасхальными яйцами. Он говорит, что весной 2003 г., сразу после окончания военных действий, в стране начался короткий период расцвета свободного рынка и свободной прессы. Однако уже в июле 2003 г. разразились первые теракты. Во многих иракских городах одно за другим произошли убийства христиан, причем преступников отыскать было практически невозможно.
Самый страшный период ознаменовался датой 1 августа 2004 г. В тот день в результате скоординированного нападения во время литургии пострадало шесть церквей. Пять в Багдаде, одна в Мосуле. Среди них была и церковь Башара Барды. Были убиты 12 человек, 70 были ранены осколками бомб, взорвавшихся в тот самый момент, когда прихожане после богослужения выходили из храмов. Это нападение было подвергнуто всеобщему осуждению, в том числе наиболее выдающихся суннитских и шиитских лидеров, однако религиозному руководству так и не удалось изменить ситуацию. С тех пор похищения и убийства следовали одно за другим.
Некоторые нападения на христиан были связаны с тем, что их воспринимали как союзников Запада. Иногда – с тем, что они были обеспеченными или воспринимались таковыми; зачастую имели место самые обыкновенные грабежи, которые осуществлялись группировками, называвшими себя «Аль-Каида» и использовавшими эту марку, чтобы сеять ужас и панику вокруг.
Вскоре я узнаю, что с определениями здесь довольно туго, когда речь заходит об Ираке. Не так просто выяснить, что стоит за всеми этими бомбежками, перестрелками, суицидами террористов-смертников, бессмысленной стрельбой и массовыми убийствами – религиозные преследования, стремление к финансовому обогащению или случайная трагедия. Вот уже на протяжении 10 лет все это стало частью повседневной жизни иракцев и остается таковым до сих пор, хотя нельзя не отметить, что за последние четыре-пять лет количество преследований значительно сократилось. Учитывая, что вне зависимости от мотивов, стоящих за тем или иным преступлением, христиан вдобавок еще и похищают и убивают из-за веры, становится вполне понятно, почему сложившаяся ситуация заставляет их бежать отсюда очертя голову.
– Это был кошмар, – говорит архиепископ Барда, рассказывая о периоде, наступившем после терактов в церквях в 2004 г. – На моих глазах распался мой приход. Каждую неделю ко мне приходил кто-то из христиан, члены семьи которого были либо похищены, либо убиты, а я при этом чувствовал полное бессилие. Я не мог им предоставить ни работы, ни безопасности. Все становилось только хуже и хуже.
В той гражданской войне между шиитами и суннитами христиане оказались словно между молотом и наковальней. Только в приходе багдадского архиепископа количество прихожан сократилось от 3000 до 400 человек. Там, где совершалось по три воскресных богослужения, не осталось достаточного количества христиан даже для одного.
– Мы не считали, что американцы пришли в Ирак защищать христиан. Отношение к нам было не как к христианам, а как к иракцам. Мы никогда не просили у американцев особых привилегий, все наши надежды были только на улучшение жизни для всего Ирака. Никто не мог предвидеть, что этим все закончится, – говорит архиепископ.
