- Извините, а где здесь туалет? - спросил я у бармена. Мне пришлось немного поднять голову, чтоб посмотреть в его лицо. Оно по прежнему было каким-то страдальческим, но теперь с ноткой раздражения. Мужчина устало выдохнул, и даже несмотря на меня, промямлил:

  - Дверь прямо, там налево, открываете, свет с левой стороны, бумага есть. Вход двадцать рублей.

  Я нашарил мелочь в карманах и всучил мужчине, после чего побежал до пункта назначения. У меня даже не было желания выяснять, почему вообще с меня берут деньги за уборную в кафе. Да, обдираловка. Но мне было всë равно.

  Дверь я нашëл быстро. Туалет на удивление оказался более-менее чистым. Дырка в полу, а прямо над ней писсуар. Предусмотрительно. Комнатка была маленькой, с высокими потолками. Неуютно. Стены в уборной белые, гладкие. Тут же в этой комнате стояла малюсенькая раковина. Очень интересный дизайн. "Как на половине метра уместить все приблуды полноценной уборной?"

  Со своими делами я закончил быстро. Сразу почувствовал неимоверное расслабление. Эйфория, нирвана. Только тогда обратил внимание, что звук музыки доносится даже до туалета. И эта музыка была единственной приятной чертой всего заведения. Да, после облегчения мой внутренний критик возрос и окреп в несколько раз. Ему хватило сил распрямить плечи, высказать своë внутреннее "фи", когда кишечник уже не давил снизу.

  Я всполоснул руки, стараясь не касаться раковины. Развернулся лицом к двери. Выключил свет. Мой мир погрузился в темноту. Занеся руку над тем местом, где должна была быть ручка, я опешил. Я не смог еë нащупать, хотя мгновение назад, при свете лампы, она была в паре миллиметров от ладони. Хвать-хвать. Я щупал воздух, облапал дверь. Ничего. Попытался вновь включить свет, но услышал только щелчок выключателя. Светлее не стало.

  - Лампа перегорела? - вслух сам у себя спросил я. И удивился, как громко звучит мой голос. В тишине.

  Музыка тоже прекратила играть. Я не мог точно сказать, случилось это, когда я выключил свет или нет. И тут я несколько занервничал. Я нащупал телефон, но почему-то экран не загорелся. Разрядился? Постучал по двери и попросил помощи, но никто мне не ответил.

  Постоял пару минут. А может и не пару. В темноте и тишине сложно точно сказать, сколько времени прошло. И терпение лопнуло.

  Я забарабанил по двери. Начал орать, чтоб меня выпустили. Я был уверен, что это проделки бармена. "Чем я ему так не понравился?" - думал я.

  Я навалился на дверь торсом, толкал плечом. Бился об деревянную перегородку, как несчастная глупая муха о стекло. Раз, два, три. Неужели, никто не слышал моих попыток выбраться?

  Паника подбиралась всё ближе. Она поглотила мои ноги - они превратились в вату - и уже жадно облизывала живот. Руки вспотели. Со всей мочи я прильнул к преграде и взмолился всем существующим богам. Каким-то чудом мне удалось вынести дверь с петель. Удивительно, но моë избитое плечо даже не болело. Лишь немного пекло. К моему ужасу за дверью был абсолютный мрак. Такой же, как в туалете пару секунд назад.

  Это была не та темнота, которая может быть днëм в тëмном помещении. Это была даже не та темнота, которая может быть ночью. Вокруг не было ни одного блика, ни одного смутного очертания. Даже пресловутых цветных точек-мошек перед глазами не было. Вокруг царствовала абсолютная чернота. И тишина. Стало не по себе. Я закричал, но снова кроме звука своего голоса ничего не услышал. Он утонул, задохнулся во мгле. Опираясь о стену рукой, я по памяти попробовал выйти в зал. И только когда я наткнулся бедром на что-то пластиковое, я понял, что почти у цели. По другому понять, что я в зале, было нереально, ведь вокруг было так же темно.

  Я позвал бармена, но он не ответил. Не было слышно его слов или дыхания. Я не слышал шума с улицы. Я ничего не слышал, кроме собственной сбивчивой отдышки. Я был решительно настроен убежать из этого места. Идти сюда было отвратительной идеей.

  Вдруг за спиной я услышал скрип. Протяжный и оглушающий в этой тишине. Открылась какая-то дверь. Я застыл. Этот звук раз за разом прокручивался в моей голове на разные лады, как заезженная пластинка, чтобы осознать, на сколько он опасен. И мозг сделал вывод, что опасность достигает крайней степени. Быстрым шагом, чтоб не налететь на стол снова, я пошёл к месту, где должна была быть входная дверь. Я быстро нашарил ручку и дëрнул, предвкушая спасительный свет.

  Но на улице меня встретила та же чернота. Такого не бывает в природе. Хоть глаз выколи. Ни одного силуэта. Будто я ослеп. Я ощупал свои глаза. Они были на месте, моргали и открывались. По крайней мере они были целы. В голову лезли отвратительные мысли о том, что придëтся смириться с жизнью инвалида. Но прежде предстояло покинуть рынок.

  Я закричал. Тишина. Как в погребе, только без эха. Ни машин, ни птиц, ни ветра. Листья деревьев молчали, прикидываясь пластиковыми декорациями. Сердце моё заколотилось так, что приглушало крики. Боже, как же было страшно. Я боялся остаться один, я боялся никогда не выйти из этой мглы. И метался от стены к стене, как напуганная мышь, как та же глупая муха. Жужжал на своëм, на перепуганном, пищал что-то от страха. И резко встал.

  Грудную клетку будто разорвало. Пока я метался, по неосторожности наткнулся на что-то. Изо рта хлынула кровь, мешая дышать. Я застыл. Как так? Боли не было. Футболка быстро промокла, видимо, напитавшись кровью. От мысли, что она теперь красная, стало не по себе. Думать о том, что у меня в груди дыра, аккурат напротив сердца, было страшно. Я закашлялся. Слишком много крови. Становилось тяжело дышать. Лëгкие будто не слушались. Они тоже набухали, наполняясь кровью. Я положил трясущиеся руки на то, что торчало из моей груди. Что-то длинное и металлическое. Я был нанизан на какой-то шест, как виноград на шпажку.