В следующее мгновение я вскочила и тут же застонала. Боль в колене была просто невыносимой, она пронизывала все тело, проходя через бедро, через низ живота и попадая мне сразу же в желудок, создавая в нем беспокойство, скатываясь в нем колючим шариком, пытаясь вырваться наружу – тошнотой.

Волоча за собой раненую ногу и невероятно тяжелый теперь самокат, я причалила к тротуару, с которого еще несколько секунд назад так браво вылетела под колеса фургона. И тут же поняла, что мне страшно жарко, что руки у меня ледяные, и что глаза отказываются видеть окружающий мир. Темный туман битыми пикселями, безликими провалами дробил улицу, заволакивал дома, машины и редких прохожих какой-то непроницаемой мантией. Я теряла сознание.

Чтобы не распластаться тут же, на асфальте, не дойдя до дома, я, опираясь на самокат, медленно присела на корточки. Колено ужасно болело, тошнота не проходила, но зрение ко мне постепенно возвращалось. Я сидела, скрючившись, и чувствовала странную дрожь в руках. «Пора вставать», – решила я. Встала – и вот, опять, все почернело, а звуки улицы стали словно бы острыми стеклянными осколками, шуршащими где-то возле моих ушных раковин.

Я снова присела, превозмогая боль в разбитой коленке. Надо отдышаться. Не могу, не могу. Так больно! Мимо меня по тротуару прошел какой-то молодой человек. Я спрятала лицо, отвернулась. Не выношу быть слабой перед незнакомцами. И снова все стихло. Я опять сделала попытку встать, и новая волна дурноты заставила меня присесть.

Я сидела, опустив голову и прикрыв глаза. Боль стихала, но я знала, что это от того, что я не двигаюсь. Стоит мне попробовать сделать хоть шаг, и она снова вернется. Я чувствовала, что лицо у меня холодное и бледное. Хорошо, что меня сейчас никто не видит, особенно, никто из близких или друзей. А то они бы, наверное, испугались.

«Вам плохо?» – спросил кто-то прямо над моей головой. Это был мягкий баритон, чувствовалось, что говорит человек очень добрый и умный.

«Да», – тихо сказала я.

«Хотите, я вызову скорую?» – так же мягко спросил незнакомец.

Я не хотела ни поворачиваться к нему, ни открывать глаза. Поэтому просто отрицательно покачала головой.

«Я здесь живу, – он явно не желал оставить меня в покое. – Могу вынести вам стульчик, чтобы вы посидели у подъезда».

«Нет-нет, спасибо, – собравшись с силами, ответила я. – Я просто упала. Сейчас все пройдет».

«Ну, как хотите», – наконец, сдался баритон.

И я услышала тихие медленные шаги: незнакомец уходил. Странно, я не заметила, как он подошел, как раньше, вероятно, вышел из подъезда, как закрылась за ним дверь. Но как он уходил – это я слышала отчетливо.

Я решила встать. Почувствовала, что надо. Медленно поднялась и, опираясь на руль самоката, сделала шаг. В этот момент я поняла, что мир вокруг похож на огромную завитушку, на панцирь доисторической улитки, и все мои чувства – теперь уже не только зрение, но и слух, и обоняние, и осязание, и даже какая-то тень вкуса, – понеслись по этому панцирю куда-то то ли вглубь, то ли вовне, разгоняясь на каждом завитке, оставляя меня бездыханной на пустынной улице. Последнее, что я поняла, это то, что падение мое было очень мягким, и что я падала как будто бы на какую-то плюшевую кушетку, а голова при этом не ударилась об асфальт, но тихо легла то ли на подушку, то ли на валик, то ли на ворох одежды в душном, теплом шкафу.

Очнувшись, я некоторое время лежала с закрытыми глазами, ощущая теплое сладкое оцепенение, как после долгого сна в уютной постели. Я не очень понимала, где я, но обычно мне нравилось это чувство, и я его не прогоняла. Наконец, я глубоко вздохнула и потянулась. И тут же страшная боль в колене заставила меня вскрикнуть и открыть глаза. Я лежала в совершенно незнакомой комнате. Вокруг все было приглушенным, каким-то бордовым и бархатным, диван, на котором я лежала, оказался очень мягким, меня накрывал пушистый плед с бахромой, окно затеняла тяжелая вишневая занавеска с темно-золотистыми ламбрекенами и кистями. На небольшом письменном столе, обтянутом зеленым сукном, стояла зеленая же лампа с бронзовой ножкой – из тех, что особенно ценятся любителями советского антиквариата, – настоящая, «кремлевская». Возле стола находилось кресло, обитое дерматином.

Стены здесь были покрыты линкрустом, впрочем, едва видным из-под темных картин, висевших в тяжелых золоченых рамах. Вход в комнату был завешен старой бархатной портьерой – такого же точно оттенка, что и обивка дивана, на котором я лежала.

Я вспомнила падение, белый фургон, а затем – разговор с обладателем мягкого баритона, который обеспокоенно спрашивал меня о моем самочувствии и предлагал мне вызвать скорую или вынести стул.

«Интересно, какой стул он мне мог бы вынести? Неужели это кресло?» – неожиданно подумала я. Я сразу поняла, что именно тот самый незнакомец меня подхватил и перенес в эту квартиру, ведь, кажется, на улице никого больше не было.

Что ж, решила я, спасибо этому дому, пойдем к другому. Я села на диване. Вроде бы, все шло нормально, коленка ныла, но это было терпимо. Отбросила плед. Спустила на пол ноги. И встала. И тут же упала, снова ощутив дикую боль.

Кажется, падая, я задела кресло, оно поехало и стукнулось о стол. И «кремлевская» лампа почему-то тут же погасла.

В темноте я медленно ухватилась руками за мягкий диван и путем неимоверных усилий забралась на него, снова укутавшись мягким пледом. Меня почему-то трясло. Зуб на зуб не попадал. А в желудке проснулись знакомые спазмы: боль опять пыталась вырваться наружу через тошноту и головокружение.

Неужели я сломала коленку?

Я заматывалась в плед все яростней, пока не стала похожей на туго спеленутую куколку, лежащую в позе эмбриона. Колено нещадно ныло, но я решила, что было бы хорошо, если бы ссадина (а она явно была) подсохла, пока нога согнута.

Надо признаться, мне было не по себе. Я была совершенно одна в темной чужой комнате, да еще и заперта на диване. К тому же, я с детства боюсь темноты и знаю: только дай волю своему воображению – и все. И можно будет сойти с ума. Поэтому я закрыла глаза и стала думать о чем-то, совершенно не имеющем отношения к ситуации, в которую я попала.

Помнится, размышляла я о новой сказке, которую писала. Главная героиня сказки – девочка, из обычного московского двора неожиданно попавшая в некую Страну Холмов. Мне нравилось представлять себе этот сказочный мир, он меня увлекал и завораживал. Я бы и сама хотела жить в такой стране и в таком доме. В уютном доме на холме.

Последнее время я часто мечтала о переезде из города на землю, много изучала на эту тему статей и роликов, прикидывала, во сколько мне обойдется этот переезд и стоит ли продавать квартиру, чтобы построить дом. Я знала, что основная волна дауншифтинга схлынула, те, кто первыми устал от мегаполиса, уже давно уехали и живут в своем хозяйстве, стараясь минимально зависеть от экономических всполохов.

И вот, как это часто бывало у меня, я тоже, вроде бы, созрела. С опозданием в десяток лет. Поразмыслив как следует, я почти уже решилась.

«Не темно?» – раздался знакомый мне баритон прямо рядом со мной, и тут же комнату осветила зеленая «кремлевская» лампа. Передо мной стоял крупный мужчина с очень бледным лицом и темными глазами. Он был одет в шелковый шлафрок («совсем как у Бродского», мелькнуло у меня в голове), из-под которого виднелись бархатные брюки и расшитые золотом домашние тапочки. На голове его красовалась тюбетейка – из тех, которые лет сто пятьдесят назад носили зажиточные курильщики, чтобы предохранить свои волосы от дыма. Незнакомец явно умел подкрадываться абсолютно бесшумно.

«Было темно», – сказала я, по-прежнему стуча зубами от озноба.

«Вам холодно?» – спросил он и склонился надо мной.

Я почувствовала, что от него исходит запах какой-то пряности. Кажется, гвоздики… И корицы…

«Оч-чень», – кивнула я.