C Варяжского моря дул сырой пронизывающий ветер. Предрассветный, злой. Налетал то порывами, то едва заметно касался лица, раздувал накинутый капюшон. Ткань плаща была тяжелой, и ветер никак не мог с ним совладать.

В руке тускло блестел нож, когда-то подаренный мне Соколом, по широкому лезвию стекали багряные капли, будто рубины в свете нового, затянутого тучами утра.

– Спасите! Убивают! – заголосили совсем рядом, и сразу же эхом далеко за моей спиной запел тяжелый лук. Я хорошо помнила его песню, красивую, смертоносную. Лук одного единственного человека умел так петь при стрельбе. Казалось, я была к этому готова, ведь знала же, что пытаться менять судьбу – себе дороже. Но горечь все же успела затопить мое сердце за мгновенье до того, как каленая стрела сорвалась с тетивы…

***

Далеко-далеко от Ладоги, за бескрайним Варяжским морем, лежит неприступный остров Буян. Правит там древний, могущественный род руянских князей, в незапамятные времена поклявшихся служить верховному богу Свентовиту и его детям, живущим от Ладоги до Уральских гор. Мощь Арконы, княжеского града, такова, что перед ней покорно склоняют головы все народы словенские, а враги день и ночь мечтают стереть город с лица земли. Аркона – неприступная белокаменная крепость, непробиваемая защита всех, кто просит о помощи. Сюда стекаются торговцы и воины со всех сторон света, в храм Свентовита просящие несут богатые дары, здесь может получить заступу любой несправедливо обиженный, каждый, кому требуется суд по суровым законам Арконы. Флот и войско руянов являются силой, которую до дрожи боятся и во Франкии, и в великом Царь-граде. Латиняне да цареградцы, хищные стервятники, меряют всех по себе. Будь у них подобная мощь, ни мгновенья они б не промедлили, прошли бы по словенским землям огнем и мечом. А Аркона молчит. Великий князь руянов, Финист Ясный Сокол, сдержан и не по годам дальновиден, взвешивает любое свое решение, бережет каждую жизнь, которую взялся хранить, но уж если приходит пора воевать, нет воина бесстрашнее и лепше него в ратном деле. Потому ненавидят латиняне да цареградцы Финиста, желают увидеть его мертвым али плененным навеки.

А вот фигушки им! Я любимого человека им в обиду не дам!

Я нервно надкусила морковку, захрустела в тишине. И мне дела нет до того, кем Финист стал. Я полюбила его простым дружинным, и вряд ли разлюблю, когда увижу великим князем на резном троне. Конечно, Финист позабыл и меня, и шесть долгих лет на службе у Рарога, но я-то ничего не забыла и сделаю все, чтобы вернуть ему память.

Я зло стукнула кулачком по борту княжеской лодьи. Не отдам Сокола Желанне, ни за что! В том, что произошло, я виновата ничуть не меньше купеческой дочки, но видят боги, я все исправлю. Сердцем клянусь, своей душой! Велес побери эту чернявую дуру! Я выхватила из корзинки еще одну морковку, в порыве отчаянья разломила ее пополам. Хрустнуло так, словно…

– Желанна привиделась, не иначе, – понимающе усмехнулись у меня за спиной, и Леший, дружинный знахарь, облокотился о борт рядом, поглядел на меня, весело прищурился, посоветовал по-доброму. – Как в Аркону прибудем, обожди хоть денек, сразу шейку-то ей не ломай. Не по-людски как-то будет. Тут и кроме тебя желающие найдутся.

Я открыла было рот ответить, но с другой стороны от меня неожиданно объявился Рарог.

– Почто вперед князя лезете? – тихо, но деловито поинтересовался он. – Кто Желанне первым шею свернет, жребий кидать станем, а иначе улизнет зараза чернявая, пока мы подле нее толкаться будем, решаючи.

И воины стали лениво смотреть в ночь. Я глянула на одного, на другого. Оба – сама невинность и расслабленность. Как два лесных кота – пушистых, грациозных и опасных до жути. И серьезны до самых подошв на крепких словенских сапогах. Но ведь не взаправду говорят, да и глаза у них больно насмешливо в темноте мерцают. Промолчу-ка я лучше. Я вздохнула и захрустела поломанной морковкой.

– Хм, и года не прошло, как сестрица молчанию выучилась, – негромко заметил Рарог. – Неужто поумнела так споро?

– Морковью подавиться боится, – в тон ему откликнулся Леший.

– Нет, ну это уже слишком! – возмутилась я, все же теряя терпение. – Вы надо мной теперь до Арконы прикалываться будете?!

Мне ответил согласный мужской смех. Я выдавила кислую улыбку в ответ. Правильно они надо мной потешаются. Пока ждали доброй погоды да собирали в лодьи товар, я извелась в нетерпении. Брат гнал меня с корабля, лишь бы не мешалась под ногами, Леший едва ли не за ухо возвращал меня в терем, чтоб не заболела перед дальней дорогой. Погода стояла сырая да студеная, а ко мне, прожившей в конце двадцатого века пятнадцать лет, простуда прилипала как репей – не оторвешь.

Пока корабли грузились, запирать меня в тереме князю приходилось раз так пятнадцать. Леший и Стоян, как две заботливые няньки, следили, чтобы я не сбежала обратно на пристань, и терпеливо выслушивали все, что у меня на сердце накипело. А я злилась, ох, как же я злилась! И в первую очередь на себя. Не попроси я у франкской принцессы те зелья, и не случилось бы ничего! Да и Желанна хороша, стерва общипанная! Однажды за трапезой я представила, что с ней сделаю, когда дотянусь. Рарог в этот момент с улыбкой протягивал мне краюху хлеба, увидел мое лицо да так при этом вздрогнул от моего свирепого вида, что зацепил рукой горшок с борщом. Обляпались все. С тех пор брат не давал мне проходу, при каждом удобном случае поминая, что мне-де зверские рожи почаще пробовать надо, в ратном деле оно нам ох как сгодится.

– Стояна на вас нет!

– Куда ему, – чуть скривился Леший. – Пускай в избе лежит, спину у очага греет. Чтоб вдругоряд поленья на морозе не колол. Чай не отрок.

Досада знахаря была мне понятна. Стояна он предупреждал, и не раз. Но тот не послушал, позабыв, что молодость уже помахала ему вслед на прощанье. И вот результат.

– А ты шла бы спать, сестрица. Назавтра к вечеру в Арконе будем, негоже тебе носом клевать, – Рарог зевнул, потянулся, разгоняя подступающую дремоту, и направился к правилу.

Я машинально откусила новый кусок морковки, устало поглядела в непроглядную даль. Как тихо, лишь поскрипывают канаты да плещут за бортом невидимые волны. Что ждет нас там, впереди?

Леший словно прочел мои мысли.

– Нам всем не хватает Сокола, – негромко заметил он, задумчиво поглядывая на небо, полное сапфировых звезд, казалось, что на неунывающего знахаря внезапно перекинулась моя зимняя хандра. – Но великий князь Финист – не дружинный лучник Сокол, Ольга. Каждому из нас лепо бы помнить об этом.

– Думаешь, он нас вышвырнет с Буяна, не дав и пару слов сказать?

– О том мне не ведомо. Но поостерегись его злить, княжна, Перуновыми молниями заклинаю. Мы шесть лет сражались бок о бок, не единожды смерть в лицо повидали, потому Сокол переменился, властность да гордыню растерял. А каким мы его нынче отыщем, коли он обо всем позабыл?

– Зато Мила тебя помнит.

– Почто оно ей? Она уж за мужем надежным давно.

– Леший, Мила любит тебя. Она никогда…

– Ты лепше о себе бы помыслила, – перебил Леший. – Ежели ныне простынешь, как красным да мокрым носом сердце великого князя покорять собираешься?

– Нашел-таки аргумент, – раздосадованно пробормотала я, зябко поведя плечами. А ведь и правда, в открытом море ветра дуют на совесть. Я представила, как войду к Финисту, одетая в парчу и жемчуг, гордо вскинув голову под белой пелериной, шмыгну простуженным носом да ка-а-ак чихну прямо великому князю в лицо… Тут он, конечно же, сразу меня вспомнит, от такого-то шока, и тут же замуж позовет со страху, чтоб вновь не чихнула.

– То шантаж, то аргумент, – Леший потянулся, вгляделся в черный горизонт впереди. – Как ты выжила, княжна, в грядущем своем, ежели оно столь чудными зверями полно?

Ответить я не успела. Леший подался вперед, нахмурился, ругнулся сквозь зубы. Потом обернулся, коротко свистнул. Встревоженный Рарог появился из темноты неожиданно и быстро. Братец чувствовал себя в море как дома, по качающейся палубе передвигался едва ли не устойчивее, чем по земле, и я даже вздрогнула, когда он возник рядом, будто слепился из мрака.