О'Ди увидел, что я изо всех сил пытаюсь одной здоровой рукой повернуть его для осмотра, и подошел, чтобы помочь мне. Я впитывала каждый дюйм гитары, пока О’Ди держал ее передо мной.

На гитаре не было ни царапины.

Я сосредоточилась на выгравированной вдоль изгиба корпуса надписи.

«Музыка — это порыв души, а твоя душа прекрасна, моя дорогая.

Люблю тебя всегда, мама».

Эта надпись ударила меня с силой автомобиля, сбив с ног.

Она знала.

Когда мне не хватало слов, говорила моя музыка, и она сказала маме все, что нужно было знать.

Мама была уверена, что я несчастна, и все, чего хотела, чтобы я просто сказала это вслух, чтобы она могла мне помочь.

Я поняла это.

Я чувствовала, как у меня сжимается горло от необходимости сдержать внутри массу эмоций, чтобы они не вырвались наружу перед О'Ди. Я не хотела впадать в истерику перед ним.

— Мне нужна минутка, — прошептала я и поспешила в спальню.

Мое тело содрогнулось, пока я попыталась подавить эти чувства. Я приняла решение выпустить все слезы, но позже. Не здесь, не перед ним.

«Музыка — это порыв души, а твоя душа прекрасна, моя дорогая.

Люблю тебя всегда, мама».

Нет! Нет-нет-нет!

Я обхватила себя руками, но не могла остановиться. Рыдание вырвалось из горла, но я зажала рот, удерживая его.

Мое сердце колотилось так сильно, что кровь, свистящая в ушах, оглушала. Вот почему я не услышала, как открылась дверь, и чуть не подпрыгнула от прикосновения О'Ди к моему плечу. Я резко обернулась, заметив его неуверенное, неловкое выражение.

— Я в порядке, — сказала я, хотя мой голос звучал совсем не в порядке. — Я в порядке, я в порядке.

С каждым новым утверждением мой голос становился все более и более дрожащим, и я почувствовала, что О’Ди снова приближается.

Господи, убирайся, оставь меня!

Мне хотелось кричать.

— Пожалуйста, я в пор… — Но я не была в порядке.

Мама бы меня простила. Я поняла это.

Она простила бы меня, так почему я не могу простить себя?

Рыдания сотрясали мое тело. Я больше не могла их сдерживать.

— Твою мать, Скайлар, — услышала я шепот О'Ди.

Я подняла руку, чтобы оттолкнуть его, но мужчина мягко убрал ее, и тогда моя щека прижалась к его твердой теплой груди. Сильные руки крепко обхватили меня.

Это было разрешение выплакаться.

Так я и сделала.

Я плакала, окутанная его силой, плакала, задаваясь вопросом, закончатся ли слезы теперь, когда я, наконец, их выпустила.

***

Для меня уже стало привычным просыпаться в постели, но на мгновение я не поняла, где нахожусь. Снаружи все еще было светло, дневной свет струился сквозь открытые шторы.

Последнее, что я помнила, это рыдания в объятиях Киллиана.

Дерьмо. Он снова стал Киллианом.

Почему он должен быть таким сложным мудаком?

— Просто выбери личину, — проворчала я себе под нос, вставая и направляясь в ванную.

Мое лицо было в красных пятнах, а глаза опухли от слез. Здоровой рукой я плеснула себе в лицо воды, не заботясь о макияже, так как он смылся вместе со слезами.

Чувствуя себя измученной от эмоциональной разрядки, я побрела обратно в гостиную и замерла при виде Киллиана, сидящего на диване и печатающего что-то на своем телефоне.

Я ожидала, что буду одна.

— Ты проснулась, — сказал он, оценивая взглядом, не случится ли у меня еще одного срыва.

— Да.

Я смущенно отвернулась. Часы на плите показывали, что я отсутствовала всего час или около того.

— Кофе? — спросила я, шаркая на кухню.

— Да, конечно.

Пока я настраивала кофемашину, Киллиан встал и пересел на табурет напротив меня. Держаться к нему спиной было грубо после его доброты, поэтому я повернулась и встретилась с ним взглядом.

— Почему ты все еще здесь?

Он пожал плечами.

— Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

Я нахмурилась.

— Ты же не собираешься подвергать меня психотерапии, не так ли?

— Зависит от обстоятельств. Как думаешь, тебе это нужно?

Я вздохнула. Тяжело.

— Киллиан.

Он напрягся, услышав свое имя, и что-то, чего я не поняла, мелькнуло в его взгляде, прежде чем он прогнал это.

— Я… Я разбираюсь со всем по-своему… Я справлюсь. Вообще-то, думаю, что моя музыка делает это лучше меня.

Киллиан кивнул, как будто понял.

— «Музыка — это порыв души». Фредерик Делиус.

— Мама знала, что это одна из моих любимых цитат.

— Верно.

— Ага.

— Как ты?

Я устало улыбнулась.

— Я решила, что постараюсь простить себя за то, что не рассказала маме о своих чувствах к группе и о том, что случилось с Брайаном. Я знаю, что она простила бы меня. Таким человеком она была. Вот почему я ее обожала.

— А ее… ее смерть? — спросил Киллиан.

Тихая ярость, которая жила во мне, закипела.

— Я не думаю, что когда-нибудь появиться способ преодолеть это. Если бы это была болезнь или несчастный случай, я, возможно, смогла бы однажды. Но ей выстрелили в голову, потому что она имела наглость проснуться, когда ее грабили. Мою маму убили. Ее и ее мужа убили.

Мой голос сорвался на этом слове.

— И люди, которые это сделали, не были наказаны, и не знаю, будут ли они когда-нибудь привлечены. Думаю, мне просто нужно…

Я судорожно втянула воздух.

— Я должна научиться жить с этим гневом. Найти способ справиться. Я не могу позволить им разрушить мою жизнь больше, чем уже разрушили.

Глаза Киллиана светились сочувствием.

— Я думаю, ты права.

Кофемашина запищала. Я протянула Киллиану кружку. Взяла свою, и когда сделала глоток, он спросил:

— А группа?

Я знала, о чем он спрашивал. Была ли я готова встретиться с ребятами лицом к лицу? Встретиться с миром?

— Сегодня был насыщенный день. У меня такое чувство, будто я ходила с гигантским узлом в животе, а сегодня он стал немного меньше. Давай пока остановимся на этом.

Киллиан молчал, обдумывая информацию, а затем, наконец, произнес:

— Не торопись.

Мы молчали, потягивая кофе. Мой Taylor теперь стоял у дивана, прислонившись к стене, а рядом с ним лежал закрытый футляр. Я смотрела на него с любовью.

— Киллиан.

— Да?

— Спасибо.

Когда я не получила ответа, оторвала взгляд от гитары. У меня перехватило дыхание от мягкости, согревавшей его темные глаза. Боже, я могла утонуть в его глазах, когда он так на меня смотрел. От этого мои и без того уставшие конечности казались желеобразными.

— С тобой все будет хорошо, Скайлар, — произнес он.

И он сказал это так, будто действительно так и думал. И впервые за два года я поверила, что это возможно.

***

Жужжание пилы для гипса было, мягко говоря, неприятным. Я старалась не вздрагивать, боясь, что доктор отрежет к черту мое запястье, хотя и понимала, что этого не произойдет. Наконец, доктор закончил и ушел к другому пациенту, а медсестра взяла ножницы и начала резать подкладку. Затем сказала, что я могу вытащить руку.

Киллиан стоял рядом со мной. Я бросила на него взгляд, нервничая из-за состояния своего запястья и того, сколько времени уйдет на то, чтобы снова взять гитару в руки. Он выглядел бесстрастным и безэмоциональным, лишь ободряюще кивнул мне. Сейчас я начала понимать, что это была маска для остального мира. Как и у меня, когда я была бездомной.

Я втянула в себя воздух, кивнула в ответ, а затем повернулась, чтобы посмотреть на свое запястье, и осторожно вытащила руку. Я сморщила нос при виде этого зрелища. Пахло ужасно. Гадость. Рука выглядела тонкой и травмированной.

Попыталась ее согнуть, она упрямо отказывалась.

— Что за?..

Я посмотрела на медсестру так, будто это была ее вина.

Она подарила мне терпеливую улыбку.