День пролетел незаметно. Когда ребята, накормив детишек, еле-еле уложили их спать, из города вернулись дядя Андрей и его жена Ольга.

– Ну, что, справились? – поинтересовался сосед с порога.

– Да, ребята поели и спят, борщ на плите, – отчитался Лёша.

– И правда, кажется, справились, – подтвердила Лия.

– Вот спасибо вам, выручили, не знаю даже, как вас отблагодарить, держите хоть шоколадки, – сказал дядя Андрей. И добавил, улыбаясь:

– Теперь мы вас всем советовать будем, отличные из вас няньки получились!

– Да, это был необычный день, – сказала Лия немного уставшим, но радостным голосом.

– А как деда Миша? Всё хорошо? – поинтересовался Лёша.

– Да, сейчас уже лучше, – ответила Ольга.

– Ну, ладно, мы пойдём по домам, поздно уже.

– Да, конечно, бабушки уже, наверное, потеряли вас.

– До свидания! – почти хором ответили ребята и рассмеялись.

Лёша проводил Лию до дома, и они долго ещё стояли у калитки, со смехом вспоминая шалости Миши и Маши и свой первый опыт «семейной жизни». Поздно вечером, уже ложась спать, Лия вдруг поняла, что от её прежней грусти не осталось и следа, и она абсолютно счастлива. И неясно было, то ли это радость от того, что они с Лёшкой сделали такое доброе дело, то ли причиной её радости был сам Лёшка. Она ещё раз полюбовалась на его букет, выключила свет и тут же заснула.

Нас подняла команда: «Cтр-р-ройся!»

Заскрежетали вагонные двери. Одетые кто во что, заспанные, мы, призывники, горохом посыпались на низкий деревянный перрон. Что бросилось поначалу в глаза – так это снег. Он выпал ночью, когда горластый паровоз мчал наши теплушки куда-то на восток, за Иртыш, за матушку Обь.

Снег… Искрясь в лучах утреннего солнца, он лежал тонким слоем на скрипучих досках перрона и на крышах станционных зданий, на водокачке, на железнодорожных платформах, что стояли в тупике, – повсюду. Вокзальный колокол, тоже облепленный снегом, напоминал цигейковую шляпку городской модницы. Холодно было. Чтобы как-то согреться, мы начали толкать друг друга: обмениваться тумаками. Вообще, вели себя будто мальчишки. Один лишь казах Али Ниязов (имя его и фамилию мы узнали в пути) выглядел взрослым. Коренастый, серьезный, он стоял в сторонке. Осматривался: куда привезли?

Как и все, одет Ниязов был попросту: видавшая виды телогрейка, брюки с пузырями на коленях да лисья, шитая на казахский манер с «бобровым» хвостом сзади, шапка. Лицо у него было круглое. В щеках утонул чуть раздвоенный на конце нос.

– Бр-р, зима… Плохо зима! – сказал он, постукивая ботинком о ботинок.

Я пошутил.

– Сибирь, брат! Это еще цветочки, а ягодки будут впереди…

– Ягод? – он изумленно уставился на меня. – Какой зимой ягод?

Мне поначалу сделалось смешно, а затем – неудобно: чему, в самом деле, смеяться, если человек плохо говорит по-русски. Мысленно я в ту минуту решил не оставлять Ниязова одного – быть при нем, так сказать, переводчиком.

С вокзала мы шли в строю плечом к плечу. В бане усердно терли мочалкой спину друг другу. А потом, когда получили обмундирование, вместе примеряли кирзовые сапоги, гимнастерки, шинели, подпоясывались ремнями… Не узнать было Али в новой военной форме. Да и я тоже, наверное, был не похож сам на себя.

Нашего взводного командира временно замещал Маевский, голубоглазый сержант. Рост у Маевского был незавидный, но плечи так широки, что в шутку называли его квадратом. Этот необычайно подвижный, с могучим басом «квадрат» учил нас многому, и в первую очередь расторопности. Надо было иметь сноровку, чтобы поутру вмиг одеться, обуться, заправить кровать и выскочить из казармы на спортивную площадку.

Али никому не уступал в ловкости. Любое дело было ему по плечу, только вот голова у него, как он сам говорил, работала «мало-мало». На политзанятиях или в часы спецподготовки он почти не понимал того, о чем рассказывали командиры, и это его огорчало больше всего.

Как-то под вечер, когда мы сели подшивать свежие подворотнички, Али вызвали «наверх» – верхом солдаты именовали второй этаж казармы, где размещались наши классы, библиотека и канцелярия. Долго не возвращался Али. Я успел вычистить пуговицы, побрился. От нечего делать раскрыл какую-то брошюру, как вдруг – он. Расстроенный. В дверях снял шапку, скомкал ее в руке. Подойдя к окну, задумался.

– Ты чего? – спросил я. Али не ответил.

– Зачем тебя вызывали?

Он обернулся резко – в глазах слезы.

– Вызывали… Товарища капитан вызывали… Говорит, надо идти повар…

До меня дошло, наконец, что капитан Гусев, командир нашей роты, хочет перевести Ниязова В столовую. Что ж, быть поваром тоже почетно. Так я и сказал Али. И очень пожалел, что сказал. Его густые черные брови взметнулись кверху, взгляд прострелил меня насквозь. Разве он, Али, не рассказывал мне, как доволен, что попал в связисты? Разве не говорил, что его старший брат Нурман тоже был связистом и погиб на войне? Нурмана должен заменить он – Али. Он хочет освоить ту же военную специальность, какой владел брат. Хочет, но… завтра его откомандируют на кухню. Кашеварить.

– Знаешь что? – неожиданно вырвалось у меня. – Я поговорю с капитаном!

Али безнадежно махнул рукой и снова повернулся к окну: дескать, пустая затея.

– Выше голову, Али!

Я не знал, что буду говорить капитану, когда поднялся наверх и постучал в дверь канцелярии.

Вошел, козырнул – грудь колесом. Гусев, молодой, лет на восемь старше меня офицер, сидел за столом, писал что-то. Отложив ручку в сторону, поглядел на меня – лицо худощавое, с высоким лбом.

– В чем дело?

– Мне… я, товарищ капитан, насчет Ниязова.

– Вот как!

Я немного стушевался, чувствуя на себе пристальный взгляд Гусева, а потом стал выкладывать все, что знал про Али, про его брата Нурмана. Уверен, что все это было известно ему не хуже, чем мне, но тем не менее он слушал внимательно.

Тут появился с какими-то бумагами в руках сержант Маевский. Я вспомнил, что не спросил у него разрешения обратиться к Гусеву – нарушил устав, и это сбило меня с толку.

– Говорите, – подбодрил Гусев, – говорите дальше..,

Дальше – чего уж там! Я закончил свой рассказ просьбой не переводить Ниязова в столовую.

– Он же хороший солдат! – вырвалось у меня.

– Да, – густо бася, подтвердил Маевский, – дисциплина у него в порядке.

– Дисциплинирован – это хорошо, – задумчиво сказал капитан и, явно сожалея, добавил: – Если бы Ниязов хорошо знал русский язык…

– Он будет знать.

– Ну, ну…

– Точно, товарищ капитан. Я помогу Ниязову, постараюсь изо всех сил.

Командир испытующе глянул на меня, затем перевел глаза на сержанта.

– А вы как думаете?

– Думаю, товарищ капитан, что не мешает попробовать… – ответил Маевский. – Помочь Ниязову – толк будет!

Из канцелярии я вышел четко, как подобает солдату в таком случае. А за дверью меня точно вихрь подхватил.

– Али! – заорал я, влетая в казарму.

– Слышишь, Али? Ты будешь связистом!

Слово в слово я передал свой разговор с капитаном, и в глазах Али словно зарница блеснула. Он до хруста сжал мне пальцы.

– Спасибо, друг! Учить будем, читать будем…

Занятия начали в тот же день. Сержант Маевский раздобыл где-то учебник для не русскоязычных солдат. Правда, книга эта не особенно обрадовала Али: в ней были сплошь военные тексты. Али решил начать с азов, которые познал когда-то в школе, и купил букварь.

Забавно было наблюдать за Али – как он, шелестя в свободную минуту страницами букваря, выговаривал по слогам:

– Ма-ма, ра-ма…

Узкие глаза его были серьезны, и весь он, собранный и настороженный, замирал, точно прислушиваясь к своему голосу.