Повторный звонок прервал его размышления. Яшка подошел к двери и взялся за колесико замка.

— Кто там? — поинтересовался так, на всякий случай.

— Э, открывай, рома, свои.

Кто "свои"? Для цыгана все цыгане свои. Кто-то из гостей недогулял и хочет продолжения банкета? Яшка открыл дверь и замер. На пороге стоял Степан собственной персоной. Пришел один, без помощников. В его руке была зажата короткая нагайка с вплетенным в конец свинцовым шариком. Не плетка — настоящий кистень.

— Я вас поздравить пришел. Извини, что без цветов, — прорычал Степан и наотмашь хлестнул Яшку по голове.

Удар свинцового шарика пришелся в лоб выше брови и отключил сознание. Видно кровь у Степана сильно кипела, вот и дрогнула рука. Бил-то он насмерть, в висок, да маленько промахнулся. А на лбу кость толстая, говорят — не мозговая. От нее иной раз и пуля рикошетит.

Когда Яшка пришел в себя, то обнаружил, что лежит в коридоре. Из комнаты доносился шум борьбы и слышалось негромкое, но яростное рычание. Яшка утер рукавом кровь, которая текла с рассеченного лба и заливала глаза. Забыв обо всем, он рванулся в спальню. Увиденное там лишило его остатков разума. На широкой кровати шла ожесточенная борьба. Степан придавил Кармен к постели. Ее одежда, изорванная в клочья, валялась на полу рядом с брюками и трусами самого Степана. Здесь же валялась брошенная насильником нагайка. Видимо он понадеялся на силу своих рук.

Но оказалось, что Степан переоценил свои возможности. Справиться с разъяренной Кармен было не легче, чем бороться с пантерой. В пользу такого мнения свидетельствовали рубцы на потной жирной морде баронского родственника. Он и сам начал понимать свою ошибку и уже пару раз с вожделением поглядел на опрометчиво брошенный инструмент.

Вбежавший в комнату Яшка как раз и перехватил такой его взгляд. Не думая о последствиях, он поднял с пола нагайку и обрушил ее на голову Степана. Тот завизжал как свинья и попытался руками закрыться от града ударов. Кармен сумела наконец вырваться и откатилась в сторону.

Яшка молотил врага наотмашь, вкладывая в каждый удар всю свою силу и ненависть. Он остановился только тогда, когда совершенно выбился из сил.

Степан лежал поперек кровати. Голова его представляла собой сплошную кровавую рану. Яшка ошарашено глядел на дело своих рук. Кармен, все еще голая, тронула его за плечо.

— Нам надо уходить. Быстро. Пока его не хватились.

— Но он же сам во всем виноват! — растерянно пробормотал Яшка.

Кармен презрительно усмехнулась.

— Э, проснись, рома! Кого это интересует? Степан братом барона был. Ты на хозяина руку поднял! Разве такое прощают? Бежать нам надо. И немедленно.

Яшка продолжал озираться как спросонья.

— Куда же мы денемся? Нас теперь везде найдут…

— Не найдут, — оборвала его Кармен. — На Волгу подадимся, в город Вяземск. Там мой дядя живет. Наши ромалы его Будулаем прозвали. Он мудрый человек, может что и посоветует. Собирайся!

Через пятнадцать минут Яшка с Кармен выскользнули из дверей подъезда и, стараясь держаться в стороне от проезжей части, за кустами, да за деревьями, быстрым шагом двинулись в сторону вокзала.

А спустя еще пять минут возле их подъезда затормозил сверкающий черным лаком "ауди". Из него выскочили трое цыган. Увидев на стоянке шестисотый "мерс" Степана, они возбужденно затараторили и бросились в подъезд.

— Крюков, к полковнику Галкинду! — пронеслось под сводами Управления спецслужбы.

— Зачем, не знаешь? — поинтересовался Крюков у дежурного.

— К ордену тебя, вроде, не представляли. Значит на клизму, — обнадежил тот его. — Не забудь надеть штаны ширинкой назад.

В кабинете как всегда пахло смесью кофе и валерьянки. Полковник Галкин по обыкновению пребывал в состоянии тлеющего гнева.

— Что еще вы там наворочали, Крюков? — пристально вперился он в капитана своими рентгеновскими глазами. — Генерала из-за вас вызывали в министерство и он вернулся, по его словам, "бледный как спирохета". Чем вы его достали на этот раз?

— Пытался спасти жизнь народного избранника, — отчеканил Крюков. — Но безуспешно.

Суровый взгляд полковника принял вдруг мечтательно-детское выражение.

— Да, я об этом уже слышал, — вздохнул он. — Убить такую скотину как депутат Огрызкин — редкое удовольствие. Мне вот так и не удалось…

— Так я же не… — попытался вяло протестовать Крюков.

— Я не с вами беседую, — к полковнику мигом вернулось привычно строгое выражение лица. — Так вот, капитан, насрали вы капитально. Аромат теперь долго не уляжется. За Мясоруба и его уродов вам отдельное спасибо. Надеюсь, свидетельницу спрятать успел?

— А?… В общем да… — неуверенно протянул Крюков.

В кабинете начальника он почему-то терял присущее ему нахальство. Или только делал вид?

— Тогда сам скройся. На месяц — два. Показания твои в деле имеются, пусть следствие с ними и работает. А тебе отдохнуть надо. Ты ведь, кажется, отпуск за прошлый год не отгулял?

— И за позапрошлый тоже, — уточнил Крюков.

— Вот и отдохни. Возьми удочки, ружьишко. И отправляйся куда подальше. Есть где спрятаться?

Крюков кивнул.

— Есть. Меня мой ротный командир давно к себе в гости зовет. На Волгу, в город Вяземск. Мы с ним воевали вместе. И удочка у меня имеется. Вот только ружья не надо. Мне стрельба и в рабочее время надоела. Тошнит уже.

— Вот и славненько, — полковник определенно сегодня что-то съел или понюхал. Таким добрым Крюков его не помнил. — Получай деньги, оформляй бумаги и вперед. Завтра наших ребят похороним, и чтобы в течение месяца я тебя здесь не видел!

В коридоре сыщик чуть не налетел на генерала Альпенгольда. Тот заметно обрадовался.

— А, это вы, Крюков? Опять руки в карманах? Ну никак вы не хотите вести борьбу со своим внешним видом.

Он брезгливо оглядел фирменные джинсы Крюкова и кроссовки с надписью "Puma".

— Я ведь запретил приходить на работу в брюках нашего наиболее вероятного противника. И чтобы "Риты" этой я у вас на ногах больше не видел!

Он хотел еще что-то добавить, но передумал. Крякнул и пошел по коридору.

Перед уходом Крюков заглянул к Ермакову.

— Ты обещал маслят насыпать.

— На войну собрался? — усмехнулся спецназовец.

— Нет, в город Вяземск. Буду грибы собирать, рыбку ловить. Заодно и таинственного Папу поищу. За Пастора рассчитаться надо.

Ермаков прищурился.

— А разве Пастора убили не из того ствола, который я тебе показывал? Так ведь его владельца я лично завалил.

— Нет, — покачал головой Крюков. — Эксперт сказал, что у козла, которого ты подстрелил, пальцы такой толщины, что в спусковую скобу просто не пролезли бы. Она у "парабеллума" маленькая. Так что ствол ему подбросили, чтобы нас со следа сбить. Так что придется мне в город Вяземск ехать.

— Тебе помощь не потребуется? — серьезно спросил Ермаков. — Если что, звони. На пару дней я всегда сумею вырваться.

Придя домой, Крюков долго искал в стенных шкафах свою любимую удочку, которой не пользовался уже лет двадцать. Еле нашел. Это было знаменитое "пионерское" удилище — настоящая бамбуковая двухколенка. Пенопластовый поплавок к ней Крюков сделал и раскрасил сам. Он и сейчас гордился этим произведением.

Тем же вечером Крюков созвонился с Вяземском. Ротный, как продолжал называть его Крюков, или в миру Олег Петров, страшно обрадовался его звонку. Он похвастался, что за последнее время неплохо поднялся на торговле бензином и пообещал устроить однополчанину королевский отпуск с рыбалкой и охотой.

Жена Петрова погибла год назад при взрыве машины, который устроили его конкурентами. Жениться Ротный пока не собирался и один воспитывал дочь Юльку, пятнадцатилетнюю оторву, как он ее называл.