Обещание он сдержал. Мы встречались у него на даче, в Челюскинской, что по Ярославке. Рассказывать Александр Александрович умел, и память у него была отменная. Да только поведать о многом не успел: сердце боевого генерала вдруг остановилось прямо на дачной платформе.

И все-таки ход и последовательность событий того времени установить удалось.

Итак, летные испытания Р-7 еще не начались, а Королев обращается с конфиденциальным письмом к академику М. В. Келдышу, в котором просит поддержки перед военными и правительством в подготовке специального постановления Совмина. В письме не было прямого упоминания о разведке из космоса, однако сама идея прослеживаетстя довольно четко:

«…Имеется возможность приступить к разработке специализированного варианта ориентированного ИСЗ… с постоянной ориентацией на Землю… Проблема спуска с ИСЗ кассеты принципиально разрешима современными техническими средствами. Эскизные проработки по созданию аппаратуры для фотографирования земной поверхности… указывают на возможность создания такой аппаратуры, обеспечивающей получение снимков, удовлетворяющих различным целям…»

Подумав, он слово «различным» заменил на «научным». Аналогичную записку, но уже без исправления (ее и показывал мне генерал Максимов) Королев направил Д. Ф. Устинову. Идея использования космоса для обороны притягивала главного конструктора, как может притягивать только будущее. Он часто общался с военными, понимал, что реализация подобных замыслов чрезвычайно сложна, но возможна. Нужны лишь поддержка и заинтересованность. Вот здесь-то и возникали препоны. «Да, здорово придумано, да, забавно», — говорили те, кому, казалось бы, ухватиться за предложение конструктора, торопить его, помогать. Но скепсис был непреодолим. Записка Устинову пролежала «под сукном» года полтора, а то и больше. Правительственное постановление по ней было принято лишь в январе 1956-го.

Поскольку спутник-шпион был сверхсекретным объектом, на борту спутника устанавливалась система самоликвидации — на случай подрыва при аварии, преждевременного схода с орбиты либо иных нерасчетных режимов работы. Предусматривались и специальные средства «защиты информации», а также радиомаяки — приборы, облегчающие поиск спускаемой капсулы в районе приземления.

Если учесть, что работы над космическим разведчиком начались в 1956 году, когда еще не был запущен первый спутник, можно представить, сколь сложной была проблема создания системы ориентации такого аппарата. Ведь для фотографирования поверхности Земли и получения снимков высокого качества требовалось постоянно «держать» летательный аппарат в строго фиксированном положении в орбитальной системе координат, так, чтобы одна из осей была точно направлена на Землю. И это было сделано — впервые в космической технике, на базе принципиально новых оптических и гироскопических датчиков и системы микродвигателей многосопельной конструкции.

Не менее сложной была и задача обеспечить заданный тепловой режим на борту спутника (с точностью до одного градуса), от чего зависели работа фотоаппаратуры и качество съемки. А ведь диапазон колебаний температур в космосе достаточно велик.

Два года ушло на проектные проработки, исследования, выбор компоновочной схемы, состава и принципов взаимодействия бортовых систем, их рабочих, весовых и габаритных характеристик. Летно-конструкторские испытания подтвердили правильность принятых инженерных решений. К середине 1961 года спутник был изготовлен, прошел все наземные стендовые отработки. Однако доводки продолжались, добавлялась специальная аппаратура, логические системы, новые источники питания.

Итак, спутники фоторазведки требовали решения двух весьма непростых задач: строгая ориентация объективов фотоаппаратов на Землю для ведения съемок заданных районов территории «вероятного противника» и возвращение отснятой пленки. Тормозной импульс для схода спутника с орбиты также было необходимо подать, когда тот сориентирован надлежащим образом. Ну и, конечно же, возвращаемый контейнер не должен был сгореть в плотных слоях атмосферы. Проблема определения толщины и распределения теплозащитного слоя упрощалась тем, что имелся опыт, полученный в ходе летных испытаний головных частей межконтинентальных баллистических ракет. С ориентацией обстояло сложнее. Мало того что фоторазведчик должен быть очень точно ориентирован вдоль траектории полета во время экспозиции, одновременно фотопленка должна протягиваться с определенной скоростью, чтобы изображение не оказалось смазанным.

Для большей надежности решили продублировать посадочный режим. Так родилась идея аварийной системы ориентации, предполагающей ориентацию продольной оси спутника на Солнце. Прикинули, что и как. «Направление приложения тормозного импульса в данном случае будет неопределенным, но сесть можно», — заключили специалисты. Первый спутник (он имел шифр «объект „Восток“»), оснащенный солнечной системой ориентации в качестве резервной, был запущен 15 мая 1960 года. Это был во многом странный полет. Находясь на космодроме, Королев и управленцы отслеживали телеметрическую информацию и обнаружили, что исчез параметр ОСГ (обороты сканирующей головки инфракрасной вертикали), явный признак того, что «сдохла» основная система ориентации. Но что именно — сам датчик или его двигатель? Пришли к выводу, что отказал двигатель сканирующей головки. Королев позвонил с полигона в Москву и предложил совершить посадку на аварийной системе ориентации. Группа анализа в Москве оспорила это предложение. Королев приказал отправить в Москву ВЧ-грамму с подробным изложением обстоятельств. Вопреки его предложению решено было садиться на основной системе. На борт спутника была выдана команда на включение тормозного двигателя, а спутник улетел в неизвестном направлении. В газетах же уклончиво сообщили об «успешном эксперименте по переводу спутника Земли на новую орбиту».

Константин Давыдович Бушуев, первый заместитель главного конструктора, о том полете рассказывал так:

«Мы возвращались после сумасшедшего по напряженности дня. Не доезжая примерно квартала до дома, Сергей Павлович предложил пройтись пешком. Было раннее утро. Мы медленно шли по тротуару. Сергей Павлович возбужденно, даже с восторженным удивлением продолжал говорить о ночной работе. Я что-то поначалу не очень понимал его восторгов: работа-то была неудачной, корабль к Земле вернуть не удалось. А он без всяких признаков огорчения увлеченно рассуждал о том, что это первый опыт маневрирования в космосе, переход с одной орбиты на другую “Надо овладеть техникой маневрирования, это же имеет большое значение для будущего! А спускаться на Землю, когда надо и куда надо, наши корабли будут, как миленькие будут. В следующий раз посадим обязательно”».

19 августа того же года был совершен второй полет, ситуация повторилась, но на этот раз сработала система солнечной ориентации, и спутник удалось посадить. Стали разбираться и выяснили, что в космическом вакууме (давление 0,0000001 атмосферного) шестеренки двигателя стирают друг друга из-за вакуумной самосварки и последующего отрыва частиц металла. В наземных испытаниях, где достигался лишь «технический вакуум», в десять тысяч раз меньший, ничего подобного не происходило. Надо было решать, что же делать с дальнейшей программой полетов и шестеренками, «съедающими» друг друга за час.

Как всегда в подобных случаях, Королев собрал на совещание в ОКБ лучших специалистов по трению. Вместе с Раушенбахом работал некий Пец, выпускник физтеха, человек способный и рассудительный. Его и направил Борис Викторович к Сергею Павловичу. Спустя некоторое время Пец возвращается совершенно удрученный, а следом звонит разгневанный Королев:

— Вы кого прислали на совещание?

— Пеца, — спокойно ответил Раушенбах.

— А кто он такой?! — кричал в трубку Королев. — Что он знает, что умеет?

— Толковый парень, знающий.

В трубке раздались короткие гудки.

Что же произошло в кабинете главного конструктора? Пец рассказал следующее.