Пока Густав говорил, я внимательно наблюдал за его коллегами. Меня поразила их болезненная бледность и мешки под глазами. «Ну, точно, ребятам не хватает свежего воздуха, – подумал я. – Они же все в предынсультном состоянии!» Но мыслями своими я делиться не стал, не дурак! Понятно, что объяви я им об этом вслух, все тут же решат, что парень окончательно свихнулся!

– Идея использовать в качестве живца русофила Добрыню потерпела фиаско. Слишком близок оказался он к народу, к его нуждам и чаяниям. Народ с аппетитом клюнул и сожрал наживку с крючком.

32.

– Не сожрал, а выжрал! – поправила женщина с шиньоном. Голова маленькая, а шиньон большой – я уже говорил? Извините, но это так уморительно, что не грех и повторить!

– Воблина Викентьевна, – привычно осадил её Василий Васильевич. – Ну, право же – перед пациентом неудобно!

Юркий снова вытащил мяч и принялся его подкидывать, успевая, пока снаряд не вернулся, пару раз хлопнуть в ладоши.

– Три сможет кто-нибудь? – не отрываясь от забавы, спросил юркий.

Я поднял руку.

– Мяч! – грозно потребовал человек-лев.

– Ну, Василий Васильевич! – захныкал юркий.

– Я сказал – мяч!

Пришлось отдать, такой был суровый тон у главврача!

– Кстати, Добрыня этот – это ведь ваша креатура, – обратилась к Густаву Воблина Викентьевна, – Даже, когда паренёк явился на оперативку на четырёх конечностях, вы и тогда продолжали настаивать на его исключительной славянской парадигме!

– Каюсь, – признался докладчик. – Пошёл на поводу у стереотипов.

– Полно, Густав Карлович, – вступился за молодого коллегу Василий Васильевич, – не судите себя так уж строго! Нашли же вы возможность скорректировать программу и отправить в Центр новый запрос. Как говориться, от Густава – Юстасу!

Завершив реплику, Василий Васильевич, не целясь, точным броском уложил, отобранный у юркого, мяч прямо в корзину и этим заслужил долгие несмолкающие аплодисменты.

– Теперь о вас и о вашей миссии, Зигмунд Фрейдович! По мнению Вия Гоголевича в ситуации полного морального падения, вы единственный из известных нам идиотов, кто вместе со способностью мыслить, сохранил также и критический метод познания действительности! Вы и ваш Чёрный Квадрат призваны лишить всё это общественное безумие цвета, света и запаха и дать нашим людям возможность окончательно восстановить духовный и душевный баланс! Надеемся, форма вам в этом поможет, ибо до сегодняшнего дня наука так и не изобрела более мощных транквилизаторов, чем кожаная тужурка, галифе и сапоги! Пока человек не перестанет искать чёрную кошку в тёмной комнате, он никогда не обретёт ни душевного покоя, ни физического здоровья! Коллеги?

Все согласно кивнули.

– Плоды просвещения созрели, Зигмунд Фрейдович, пора их снимать с ветки! – подытожил свою песнь четвёртый ангел и вложил меч обратно в ножны!

Один – мяч, другой – меч!

– Вопросы?

– У меня только один вопрос, – обратился я не столько даже к диссертанту-инициатору, сколько ко всему почтенному собранию. – Кем они будут потом?

– В смысле?

Густав Карлович сильно напрягся. Я заметил, что с самых первых секунд нашего знакомства, он постоянно испытывал некий дискомфорт, словно в глаз его угодила соринка и теперь придётся долго и мучительно моргать, прежде чем ему удастся отделаться от неё.

В это время из Коридора донеслась песня, похожая на стон:

– Эх, дубинушка, ухнем!

Эх, зеленая сама пойдёт!

Подёрнем, подернем!

33.

Да ухнем!

– Степан Чугунов, – пояснила Воблина Викентьевна. – Слесарь-водопроводчик из Кудымкара. Диссоциатвное расстройство. Как на укол – демарш! Перед каминг-аутом, то есть, перед тем, как объявить себя Шаляпиным, некоторое время представлялся Арнольдом Шварценеггером. Своим любимым занятием считал охоту на скворцов и, когда те вступались за санитаров, каждый раз орал одну и ту же фразу: «I,ll be back, Bennet!» А всё потому, что до переезда к нам товарищ неоднократно посещал нарколога.

Тут меня словно озарило:

– Я, кажется, понял, в чём тут подоплёка! Вы хотите, чтобы этот великан снова превратился в Степана Чугунова!

– Ну что вы, – успокоил меня Густав Карлович, даже руку мне на плечо опустил. – Что вы! Теперь для этого бедолаги даже Степан Чугунов – неподъёмная ноша. Впрочем, всему своё время.

И он выразительно осмотрел членов Консилиума.

– А кто это – Беннет? – спросил Семён Семёныч.

Но его вопрос решили оставить без комментариев.

– Ну что, коллеги, обратился к честной кампании Василий Васильевич, – за сим, я полагаю, тема исчерпана. Будем наблюдать за развитием ситуации, каждый на своём месте. По всем оперативным вопросам обращаемся к Густаву Карловичу, у него ко всей этой истории личный интерес. Сам Важный Специалист готов поручиться за нашего коллегу в таком важном деле, как написание Диссертации Тысячелетия! Так сойдёт?

– Ну не знаю, – тут диссертант дал такого «петуха», что услышав его, настоящий захрюкал бы свиньёй. – Не слишком пафосно, нет?

– Воблина Викентьевна, так и запишем в Протоколе совещания. Вы меня поняли?

– Василий Васильевич, обижаете! – Женщина схватилась за шиньон, как за спасательный круг. – Я пока что ещё в трезвом уме!

И вот тут я впервые в этом усомнился.

– Прекрасно! – Василий Васильевич мысленно примерился к щиту и мысленно же повторил свой успешный бросок. – Теперь же прошу всех покинуть Офис ЧК, я же дам его первому председателю последние наставления.

Ангелы стремительно разлетелись по облакам, а я всё сидел и думал: а чего это они, сволочи такие, даже не попрощались? Может, их приговорить к расстрелу на первом же заседании ЧК? А ещё мне, знаете, что было интересно? Заметил ли кто-нибудь, как на выходе из зала юркий дёрнул Воблину (Прости, Господи!) Викентьевну за её спасательный круг и не схватись она за него вовремя, женщина вполне могла лишиться не только шиньона, но той части тела, к которой он был присобачен?

Как только мы остались вдвоём, Василий Васильевич рассказал мне о кой-каких деталях в устройстве офиса, пообещав при этом, что свой рабочий график я могу определять сам.

– Вообще, даём вам полный карт-бланш, Зигмунд… – Он замялся. – Зигмунд…

– Фрейдович, – подсказал я.

– Точно! – Главный постучал себя по львиной голове. – Ничего не попишешь – возраст! Годы своё берут!

И запел:

– А годы летят, наши годы как птицы летят,

И некогда нам повернуться назад!

34.

Мда-а… Так что действуйте смело и решительно. Связь будем держать через нашу старшую сестру. У вас есть старшая сестра?

– Старшей нету, – сказал я.

– Ну, вот видите, – почему-то обрадовался главный, – значит будет! Её зовут Алла Константиновна.

– Алконост! – теперь уже обрадовался я.

– Точно!

И мы оба счастливо расхохотались!

– Если что, ну там перегорание, потеря жизненного интереса – рекомендую: дыхательная гимнастика и бег на жопе!

Потом Василий Васильевич попрощался, ещё раз заверив меня в том, что с моим чутьём и фамилией я смогу найти к делу максимально верный подход.

А через минуту после его ухода, в зале появилась Алконост. Только теперь я понял, как же я скучал по ней всё это время!