В обеденный перерыв территория завода преображалась.

Пустынная и строгая накануне, она, начиная где-то с половины одиннадцатого и практически до двух часов, дня наполнялась сначала рабочими и работницами из первого, шестого и одиннадцатого цехов, образующих то причудливые черно-серые обрывки колонн, то с перекатывающимися прибаутками, шутками небольшие по три-четыре человека компании.

Все спешили в заводскую столовую – кирпичное синее двухэтажное задание, стоящее между девятым цехом и длинным бараком конструкторское технологического бюро.

В нем-то я и работал уже несколько дней.

Два года за границей, в Венгерской Народной Республике, в Военно-воздушных силах СССР, в Южной группе войск, на полигоне Nadudvar, пролетели быстро. И вот буквально три недельки назад в мае 1973 года я и демобилизовался.

А дома сидеть на шее мамы после армии? Ну ладно, недельку-другую можно. Но не месяц же! Работать надо! А куда идти, даже вопроса не было. Ясно, на завод, где работала мама, дядя Ваня, двоюродные братья.

Так у нас в городе велось ещё с самой Великой отечественной войны, что на трех предприятиях (это потом им дали определение градообразующих) трудилось все население нашего небольшого городка. А так как заводы возникли здесь лет тридцать назад, в годы войны, то и заводских и комбинатовских династий здесь было полно.

И у нас с мамой такая маленькая заводская династия.

Поэтому и проблемы такой, куда идти работать после армии ни у меня, ни у моей мамы не было. А Пётр Павлович, с 1967 года мой отчим, деликатно в этот вопрос и не вмешивался.

Так наш завод, где моя мама и дядя Ваня, муж маминой сестры, тёти Клавы, работали с 1943 года, и стал мне родным.

Сергей Биронский, работавший главным инженером СКТБ, выйдя за проходную и посмотрев мой техникумовский диплом, сразу взял меня в группу электриков, электромонтёром-монтажником третьего разряда.

Такие тогда строгие порядки были, что даже родственника, даже с дипломом техника-электрика по производству авиационного электрооборудования, брали в рабочие с самым низким разрядом.

Но я, ни тогда, ни сейчас, никогда не обижался на дядю Серёжу за это. Таков был порядок, завод большой, третий так третий разряд, главное работа интересная – собирать электросхемы автоматических и полуавтоматических станков и линий на разные технологические операции производства деталей из металла, контрольных операций.

Дух захватывало от перспективы интересной работы. Где-то около полутора десятков рацпредложений было оформлено мной за небольшой период работы в нашем бюро. До сих пор благодарности остались в трудовой книжке. А на разряды, вплоть до самого высокого, шестого, я потом успешно сдал все заводские экзамены.

Но была одна особенность заводской жизни: резкое отличие строгого трудового рабочего времени и времени обеденного, которое строгим совсем не было.

И это мне нравилось больше всего.

Ближе к часу, во втором часу публика в районе столовой уже менялась.

Выходили степенные нарядные тёти, красиво одетые девушки из заводоуправления, солидные дядечки из техотдела, яркие девушки из финансового, молоденькие, смешливые с отдела кадров и машбюро.

А техническая молодёжь из отдела главного технолога, главного метролога и других после обеда в обязательном порядке собирались в команды и резались по – настоящему в волейбол.

По всем спортивным правилам. Строго.

Судья со свистком, как и положено ему, сидел практически над сеткой. Сварили для специальное место.

Отличался Иван Иванович самый высокий из волейболистов. Старался и Серега Трофимов, хотя мяч после его ударов частенько улетал в кусты к самой столовой, почти к высокому бетонному забору с колючей проволокой.

–Бей Ваня! – азартно кричали зрители, и высоченный и худосочный Иван Иванович Лукьянов с большим удовольствием всаживал очередной никак не берущийся «кол» в самую середину площадки противника.

Отскочивший мяч, высоко подпрыгивая, отлетел к забору. Я быстренько сбегал. И верхней подачей отпасовал подающему.

– Молодец, парень! – похвалил судья. – Играем дальше. Подача слева.

Ближе к двум довольные, вспотевшие, раскрасневшиеся спортсмены расходились к своим мольбертам, к чертежам, к столам.

Отдышаться. Отдохнуть от такого жаркого обеда.

Да и поработать бы немножко надо.

Я на заводе ещё новичок и в эти обеденные инженерные игры, конечно, меня никто не пустит. Да я и не напрашиваюсь.

Всего два месяца, как я после демобы (так у нас в ЮГВ называют увольнение на гражданку) и никак пока не могу к этой гражданской жизни привыкнуть.

И полигон снится, и казарма, и быстрый, нетерпеливый Немлат, конь, подаренный нашей части венгерскими друзьями из соседнего колхоза, и модели снятся, построенных нами натовских танков, американских, хоков, и самолётов, которые были целями для наших лётчиков. Мы их делаем из досок и фанеры, красим в цвет армий НАТО, в защитный цвет.

Снятся ещё не расколошмаченные пулемётами и учебным бомбометанием наших лётчиков. Удачные в натуральную величину мишени, как две капли воды, похожую на НАТОвский прототип.

И даже жалко их иногда, когда одни щепки остаются после нескольких занятий. Хорошо работают наши лётчики.

Снятся красивые венгерские города, широкие поля, прямые, как в учебнике геометрии, каналы.

Но это уже в прошлом.

Я иду к себе в лабораторию, где мы, четыре электрика конструкторского бюро, паяем блоки, схемы для станков, которые для производственных нужд делаются здесь же, на нашем заводе.

Нас в комнате четыре электромонтёра.

Сидим, паяем. И когда мы работаем, у нас дым коромыслом. От канифоли. Раз паяльник макнул в канифоль и сразу клуб дыма к потолку. Нос отвернёшь, глаз прищуришь, и вроде нет дыма. Быстрей паяльник подносишь к контакту, приложишь – секунда и капелька олова обволокла медные провода, превратив их в один серебряно-белый блестящий монолит.

Все. Спаял.

И дуешь, чтобы олово тут же схватилось и дым от канифоли над твоей головой медленно поплыл к Славке.

Я дую на Славку. Славка дует на меня. Женька на Вовку.

На самом деле мы не хамим, и никто никого не подставляет, никто ни на кого не дует, и в мыслях этого нет, ведь мы друзья, а просто сдуваем в центр комнаты и эти облака канифоли от себя разгоняем.

Ведь кроме нашего дувания никакой вентиляции в нашей комнатке, которая громко называется мастерской электриков, нет.

Мы привыкли к этому канифольному запаху и без него уже свою жизнь не представляем. Уже и подружиться успели.

Все парни после армии. Только в разное время дембельнулись.

А Женька, так он вообще и жениться уже успел. И жена у него не кто-нибудь, а дочка самого начальника финансового отдела. Женька у нас хоть и связан родственными узами с большим с начальством, но парень простой, из народа, не заносится, обедает в рабочей столовой вместе с нами, круто играет в волейбол, бегает на лыжах. Молодец.

У нас столы рядом. Женька слева, а напротив него, у входной двери, Вовка, наш вожак комсомольский и заводила. Напротив меня тёзка мой, Славка. Гитарист и вообще, кампанейский парень.

Четыре электрика – четыре паяльника. Представляете, какой дым, когда четыре паяльника работают?

И это в то время, когда из всей вентиляции у нас, как уже отметил, одна открытая форточка.

Но мы уже привыкли.

Сидим, работаем, паяем.

У каждого своя схема, своё устройство, своя работа. Кто к станку реле времени делает, кто пускатель монтирует, кто радиосхему к станку с ЧПУ мастерит и к роботу.

Робот Петя. Это мы его так называем. На самом деле не робот, а всего-то это рука такая, механическая которая детальки подаёт в станок.

Там всего-то, в роботе, четыре релюшки, три конечника, да два воздушных цилиндра, штоки из которых и двигают детальки захваченные магнитом электрическим.