Долго ещё стояли у дороги Варлаам с Федором в армячках, накинутых на плечи, беспрестанно шевеля губами. Глядя туда, где скрылся обоз с девятнадцатью лучшими послушниками, они творили напутственные молитвы. Оба понимали, что никогда уже больше не увидят этих, столь дорогих их сердцу, людей. Лишь моления и беспокойство за судьбы ушедших остались на их долю…
Путь до Байкал-моря предстоял долгий и трудный. Продвигались по самой глухомани, обходя тракты и царские заставы. В дороге встречали и беглых варнаков, и вольных промысловиков, и обиженный работный люд; видели и горе людское, и радость нечаянную. Почти у всех ноги попервости избились до крови
Никодим, с малолетства привычный к дальним странствиям, научил сотоварищей перед сном держать ступни ног в отваре из дубовой коры. Через несколько дней кожа у всех настолько продубилась, что путники забыли про мозоли.
В начале августа показались оплывшие от старости мягкие предгорья, а за ними и скалистые вершины Камня13 окутанные голубоватой дымкой, отчего они были похожи на головы седеющих великанов. Караван незаметно углубился в невиданное доселе царство вздыбленной тверди, покрытой тёмнохвойным лесом с упавшими деревьями, одряхлевшими пнями, рытвинами, прикрытыми ажурным папоротником. Время изрубцевало отроги шрамами, осыпями, промоинами. Входное ущелье, унизанное, словно пасть хищного зверя, зубьями скал, как бы предупреждало путников об опасностях и лишениях, ожидавших их впереди. Из хмурой глубины хаоса хребтов на караван надвигалась непогода. Тайга глухо зарокотала, завыл ветер, следом полил дождь.
Тут им несказанно повезло: дым, тянущийся из бокового распадка, привёл их к хоронящемуся в его глубине староверческому скиту. Промокшие, обтрёпанные ветлужцы перед штурмом главного перевала задержались у братьев по вере на неделю: чинили одежду, обувь, приводили в порядок снаряжение.
Вместо телег, непригодных для движения по горам, наделали из березовых жердей волокуши и, перегрузив на них всю свою поклажу и дощаный ящик с десятком кур, в сопровождении одноверца из местных, двинулись к вздыбленному рубежу, отделяющему Европу от Азии.
Ущелье, по которому они поднимались на перевал, загибаясь вверх, ветвился на более тесные и короткие. Их склоны покрывали островерхие ели и выветрившиеся руины серых скал. Почти достигнув перевальной седловины, обоз уперся в непроходимый для лошадей обширный многоярусный ветровал из упавших друг на друга в перехлест суковатых стволов. Пришлось поворачивать обратно и повторять подъем по сопредельному ущелью. С трудом одолев затяжной подъём, всё же вышли на водораздел.
Седловина оказалась гладкой, словно вылизанной переползавшими через нее облаками. Лишь в центре торчало несколько разрушенных временем каменных пальцев, стянутых понизу обручем из обломк угловатых глыб. Уже собравшееся в свою опочивальню солнце ещё достаточно хорошо освещало окрестную панораму.
На востоке, подступая к хребту, волновался зеленокудрый океан, кое-где рассеченный витиеватыми прожилками рек и щедро украшенный блестками больших и малых озер. По его изумрудной ряби не спеша плыли тени облаков. Огромность и бескрайность открывшегося простора вызывали трепет и благоговение. Какое приволье! Сибирь!!! Трудно представить, что тянется эта таёжная страна от Урала до самого Тихого океана шесть тысяч вёрст!!! На южной и северной окраинах сибирская тайга редеет, а средний, весьма кстати широкий пояс в одну-две тысячи верст – это натуральные дебри, заселенные людьми только по берегам великих сибирских рек и, отчасти, по их притокам. Русский люд живет там отрезанный от всего мира. Лишь одна постоянная ниточка соединяет эти огромные пространства Российской империи с Москвой и Санкт-Петербургом – Сибирский тракт.
Взобравшись на ближнюю скалу, Никодим сел на плоский уступ. Несмотря на приближение вечера, он был довольно теплым, и юноша невольно погладил шершавый, местами покрытый лишайником, бок камня. Бескрайние дали заворожили его. Душевное волнение, нахлынувшее на юношу, всё усиливалось. Его переполняло желание воспарить над этим простором и лететь вслед за плывущими по ветру рваными клочьями облаков, созерцая изъеденные временем грани отрогов, распадки, речки.
Впервые оказавшись высоко в горах, восхищённый Никодим как-то сразу, на всю жизнь, страстно полюбил эти вздыбленные цепи каменных исполинов – самое величественное творение Создателя.
Обнаружив за скалами озерцо с ледяной водой, решили заночевать прямо на его берегу. Закатный свет алыми волнами разливался по небесному раздолью, окрашивая грани отрогов нежным пурпуром. И такая библейская тишина воцарилась вокруг, что Никодиму казалось, будто слышно, как перешёптываются между собой горы-великаны…
Путникам не спалось. Взволнованные необычностью обстановки, они ожидали чего-то сверхъестественного и потустороннего: ведь отсюда до царства Творца, как им представлялось, рукой подать. Однако всё шло, как обычно. Своим чередом высыпали всё те же звезды с Большой Медведицей во главе. Всё та же медовая луна, недолго поскитавшись между ними, скрылась за горой. Сразу стало темно – хоть глаз выколи, зато над головой зажглась уйма новых звёзд.
Под утро край неба на востоке, еще не начав светлеть, стал, как бы подмокать кровью, хотя солнце еще долго не покидало своих покоев. Наконец проклюнулась пунцовая капля, и первые лучи брызнули во все стороны. Капля на глазах наливалась слепящим свечением и в какое-то неуловимое мгновение оторвалась от обугленной кромки горизонта и, на ходу раскаляясь добела, поплыла, пробуждая землю, погруженную в тишину и прохладу. Только гнусавый крик высоко летящего ворона нарушал утренний покой.
Воздух за ночь настолько очистился, что утратил сизую дымчатость, и путникам удалось обозреть восточные земли на много верст дальше, чем давеча. Но и там простиралась все та же зеленая равнина без конца и края, без края и конца.
Сознание того, что до самого Тихого океана многие тысячи верст дикой, почти безлюдной тайги, будоражило и волновало воображение путников. Им казалось, что здесь черта, отделяющая их от всей прежней жизни. На западе от нее хоть и привычный, но враждебный мир, а впереди неведомая, пугающе бескрайняя, земля Сибирская, в которой не мудрено и сгинуть…
Перед утренней молитвой Никодим, как обычно, достал аккуратно завернутую в холстину икону Николая Чудотворца, которую дал ему в дорогу старец Варлаам, и водрузил её на камень. После окончания службы путники еще долго стояли на коленях. Глядя на святой образ, каждый просил защиты и покровительства.
Когда спустились с гор, изнурённая братия единодушно поддержала предложение Маркела остановиться на зимовку на высоком берегу у подножья глубоко вклинившегося в равнину скалистого отрога. На стремительном речном перекате постукивала по дну галька; играли, скользили по воде солнечные блики, между которыми сновали бойкие пеструшки14. Волны мягкими кулачками то и дело окатывали песчаную косу. Это место, защищенное от северных ветров, идеально подходило для становища.
У подола горы путники вырыли под землянки две глубокие ямы. Покрыли их накатником, завалили сухой травой и листвой, а сверху настелили пласты дерна. Земляные стены, чтобы не осыпались, укрепили жердями. Возле дверей с обеих сторон оставили небольшие проёмы для света. В центре землянки сложили из камня и глины печи. Лошадям соорудили шалаши наподобие конюшен. Для их прокорма заготовили сена, нарубили берёзовых веток.
Подоспела осенняя пора. Всё окрест раскрасилось яркими, сочными красками. Не верилось, что скоро земля и небо сольются в белом одеянии.
Отроги оставшихся позади гор в прозрачном воздухе проступали настолько рельефно и чётко, что казалось, будто они приблизились к становищу. Природа оцепенела от своей красоты, всё было пропитано грустью – не за горами зима. Завершалась осень уныло: дождь, хмарь. Однако братия, успевшая наладить свой быт, не тужила и занималась последними приготовлениями к зиме.
