И, дойдя до середины мостков, дважды подпрыгнул, на удивление мягко приземляясь.
Дерево заскрипело, но выдержало; купец-хозяин заскрипел, но выдержал - и вскоре первый пифос уже стоял на палубе.
А по сходням к тому времени неспешно поднимался второй брат - правда, в отличие от первого, держа пифос на плече, как рабыни носят кувшины с водой.
Купец потрясенно следил за происходящим, беззвучно шлепая отвислыми губами, словно вытащенная из воды рыба.
- Зевс-Бротолойгос, пошли мне таких работничков! - пробормотал наконец толстяк. - Ну что тебе стоит, Великий?
- Размечтался! - пропел у него за спиной мальчишеский голос. - Тебя, случаем, не Эврисфеем зовут?
- Нет, - машинально ответил купец, и, повернувшись, обнаружил совсем рядом нахального прыщавого юнца, который осклабился прямо ему в лицо щербатой ухмылкой.
- Ты еще кто такой?! - набросился было на юного наглеца пришедший в себя купец, но осекся, вспомнив, чье имя только что назвал мальчишка. А также вспомнив, какой "работничек" двенадцать лет служил микенскому ванакту Эврисфею.
Багровую физиономию толстяка словно мукой присыпало, но никто из толпы не обратил на это внимания.
- Да ведь они на Эвбею вместе с женихами собрались! - выкрикнул какой-то остряк. - К Иоле свататься! А в мишень вместо стрел будут пифосы швырять! Враз Эврита-лучника обшвыряют!
- Это мысль, - отозвался, не дойдя до сходен, один из атлетов. - Тем более, в такую цель, как твоя задница, даже пифосом не промахнешься!
И качнул ношу, явно собираясь проверить, что крепче: пифос или голова этого пустозвона.
Толпа шарахнулась, купец зажмурился, мысленно взывая ко всем богам разом - на голову остряка ему было плевать, но вино, драгоценное вино!.. и тут знакомый мальчишеский голос посоветовал:
- Ты б поостыл, Алкид... неровен час, сорвется рука, а я-то рядом стою!
- Я не Алкид, я Ификл, - буркнул атлет через плечо и сгрузил последний пифос на палубу. - Вечно ты, Лихас, лезешь!.. я их только пугнуть хотел...
- Врешь, небось, - уверенно заявил Лихас, и купец опасливо разлепил веки. - И что Ификл, и про "пугнуть", и про то, что я вечно лезу.
- По шее хочешь? - осведомился работник и вновь взялся за пифос.
- Не-а! - Лихас поспешно отпрыгнул назад. - Вот теперь верю, что ты Ификл. Алкид - тот никогда мне по шее дать не грозился!
- А сразу давал! - хором закончили подошедшие Иолай и второй работник.
Лихас обиделся и замолчал.
...Когда поклажа из колесницы Иолая была перенесена на борт, корабль наконец отчалил, а четверо пассажиров удобно устроились на корме - рядом с рулевым веслом и глухим к чужим разговорам кормщиком - Иолай в упор посмотрел на братьев, у которых из личного имущества оставалось по ясеневой дубине и тяжелому луку на брата, а про остальное лучше было и не вспоминать.
- Опять по дороге все спустили, оболтусы? - строго спросил он.
Близнецы одновременно, как по команде, уставились в дощатый настил палубы; потом, не выдержав натянутого молчания, перевели взгляд на голые блестящие торсы гребцов, словно надеясь высмотреть ответ на заданный вопрос.
- Вино, бабы? - Иолай был неумолим. - Подвиги?
- Кости, - вполголоса пробормотал Ификл, немилосердно дергая себя за бороду. - Подлец один, в Навплионе еще... нет, но играл, играл - как бог!
Алкид только горестно вздохнул и несколько раз сжал-разжал кулаки, как будто душил кого-то.
- Мало я вас... в смысле, мало вас в детстве пороли! - в сердцах бросил Иолай, слегка запнувшись на середине фразы. - Ладно, в кости играть я вас подучу. Стыдно сказать - как шеи сворачивать, так сколько угодно, а такое простое дело...
Братья сконфуженно кивнули, а Иолай еще долго ворчал - и только причаливая к изрезанному бухтами побережью Эвбеи вспомнил, что собирался оставить пройдоху-Лихаса в Оропской гавани.
После чего опять долго ворчал.
4
Толстая рыжая белка, торжествующе махнув хвостом, деловито проскакала по стволу корявой пинии - и вдруг, чего-то испугавшись, метнулась наискось и исчезла за лохматой веткой, выронив из лапок орех.
Орех звонко ударил по макушке стоявшего под деревом Иолая, и тот задрал голову, вслушиваясь в недовольное цоканье белки.
- Тише, дуреха, - бросил Иолай раздраженному зверьку. - А то слопают тебя, и некому цокать будет...
Еще на пристани, только-только прибыв на Эвбею, Иолай решил, что явится во дворец к Эвриту чуть погодя, ближе к вечеру, дождавшись окончания дневной суматохи. Уж больно торжественно встречали являвшихся женихов ойхаллийские даматы - придворные, доверенные люди басилея; уж очень шумно все предвкушали грандиозное пиршество, сдобренное обильным возлиянием и не менее обильной похвальбой. Близнецы и Лихас, заразившись общим возбуждением, двинулись ко дворцу вместе с остальными - и даже не заметили, что на середине круто забирающей вверх дороги Иолай отстал, огляделся и свернул правее, в лес, продираясь сквозь тенета низкорослого кустарника.
Поклажу Иолай предусмотрительно сгрузил на братьев, не обойдя вниманием и закряхтевшего было Лихаса - так что теперь мог бродить по лесу налегке.
Тишина давила на уши мягкими ладонями. Редкое верещание белок и посвистывание птиц только подчеркивало эту безмятежную тишину - так для понимания голубизны неба требуется черная точка ястреба - и Иолай бездумно петлял между стволами деревьев, вертя в пальцах пушистый стебелек и незаметно для себя забирая сперва восточнее, а потом и северо-восточнее.
Неужели все?
Неужели конец двенадцати годам кровавой пахоты, неужели тупые мозги ахейцев проросли мыслью: "Нельзя убивать друг друга на алтарях, ибо как тогда отличить жертвенник бога от логова зверя?"; неужели Геракл завершил - нет, не завершил, но хотя бы заложил основание тому, что никогда и никто не назовет подвигом; неужели можно ездить свататься, можно жить без Дромосов и Одержимых, ходить где вздумается, дышать без хрипа, слушать без опаски, никуда не спешить, не подозревать всех и вся... махнуть рукой на микенский трон (впрочем, я давно уже сделал это), перестать укреплять Тиринф; молиться без задних мыслей...
Наверное, нельзя, ответил он сам себе. Нельзя, и не надо проживать две жизни, чтобы понять это, но... очень уж хочется.
