Да, Аня понимала, что мыслит, как блаженная дура и должна сейчас, как минимум, переживать за свою репутацию, но ничего не могла с собой поделать. Слишком хорошо ей стало от этого подарка судьбы. Она не знала, что будет с ней дальше, как сложатся ближайшие месяцы ее жизни. Но ею, вопреки всему, завладела такая эйфория и такое блаженство, что уверенность, что все будет хорошо, день ото дня только крепла. Вот он, новый смысл жизни, такой понятный и осязаемый.

Ребенок! Внутри нее его ребенок! Чудо-то какое! Она все время прислушивалась к себе, пытаясь найти доказательства того, что не ошибается. Как женщины понимают, что беременны? Их тошнит? Снятся рыбки? Им хочется соленых огурцов? Спросить совета и поделиться таким важным открытием было не с кем.

Аня прекрасно себя чувствовала, разве что грудь побаливала. Рыбки ей не снились. Она украдкой гладила совершенно плоский живот.

Женские дни которые у нее были не слишком регулярными, вдруг пропали совсем. Но вот что странно, мама рассказывала, что они с папой ждали рождения Ани почти 4 года. А тут иступленное поспешное соединение двух горячо любящих людей, и сразу дитя. Не смотря на пугающие обстоятельства их с Яковом жизни, Аня была очень рада и искренне считала, что этот ребенок - благословение Божие.

То, что произошло между ней и Яковом было прекрасно. Это были минуты совершеннейшего счастья, и она ни о чем не жалеет.

Вот только о ребенке Аня пока никому не скажет. Этому счастью нужна тишина.

Мама рассказывала, что иногда женщины теряют детей… Она, Аня, выносит и родит этого ребенка во что бы то ни стало!

Зачатие произошло в конце декабря, значит ребенок должен родиться в конце сентября. Кажется. Посоветоваться было не с кем. У нее даже нужной книги не было!

У Анны был большой запас времени до родов, чтобы все хорошо подготовить. Она решила, что продолжать жить в Затонске не будет. Нужно уехать. Поближе к возможному месту заключения Якова, подальше от осуждающих взглядов и негодяя Рябушинского.

Журналист так смотрел на нее… С жадным профессиональным любопытством, словно ждал от нее горячих новостей, которые он тут же напечатает в газете на потеху своим читателям. Всякий раз, увидев его, Анна спешно перебегала на другую сторону улицы. А ведь скоро она бегать не сможет.

Нет, в Затонске оставаться нельзя, они обязательно вернутся сюда, но только позже. Когда Якова освободят и реабилитируют, они вернутся вместе. А пока ей обязательно поможет дядя, нужно только написать ему.

Мария Тимофеевна определенно чувствовала что-то. Она не могла точно ухватить суть происходящего и даже сформулировать.

“Неладное”? - нет. “Не то”? - тоже нет. Дело было в ее единственной дочери.

Аннушка вела себя удивительно спокойно. Вернувшись домой после суток, проведенных в гостинице и пропажи господина Штольмана, она словно омертвела. А теперь вдруг воспряла духом, разом отпустив печали. Ее дочь определенно вернулась к жизни. Она успокоилась, осела дома и, хоть иногда грустила, грусть ее была удивительно светлой. Анна охотно общалась, рисовала, играла на фортепьяно. Ее больше не интересовали ни расследования, ни полицейский участок.

Несколько раз к ее дочери с надеждой заходил господин Коробейников, но Анна, напоив его чаем, неизменно выпроваживала.

Мария Тимофеевна хоть и дивилась ее умиротворению, но была рада произошедшим в дочери переменам. Глядишь, они ее, такую очаровательно-спокойную, кроткую и красивую замуж выдадут! Женихов достаточно, а про Анну у нее все время интересуются. Да и как не интересоваться такой умницей и красавицей из хорошей семьи. Как все-таки хорошо, что ее роман с господином Штольманом окончен! Нет, конечно, чрезвычайно грустно, что его привлекли по политическому делу, ведь Виктор говорит, что бывшего полицейского оговорили… Однако для Аннушки это печальное происшествие только к лучшему. Надворный советник, с его репутацией дамского угодника и дуэлянта был совершенно не подходящей парой для ее замечательной дочери. А теперь, тем более!

- Аннушка, почему ты не ешь кашу? - удивлялась Мария Тимофеевна. - Ты же знаешь, как полезен такой завтрак.

- Для кожи, волос, фигуры, - покорно повторила Аня мантру мамы.

- Именно! Ты совсем перестала есть! Бледная! Может быть, ты увлеклась новомодными диетами? Я запрещаю тебе ставить эксперименты над организмом! Ты слышишь меня?

- Слышу. - усмехнулась Анна, и зачерпнула ложкой овсянку.

- Вот и умница! - похвалила мама дочь и экзальтированно поцеловала ее в макушку.

Аня чувствовала себя обманщицей. С одной стороны, она никого не обманывала, но она умалчивала… Молчание - это тоже обман. Письмо дяде она отправила несколько недель назад. Призналась во всем и попросила привезти ей книгу по акушерству. Она хотела узнать все самое необходимое. Как растет ребенок по месяцам, как изменяется самочувствие. В Петербурге она обязательно сходит к доктору, но не здесь, в Затонске, где ее знает каждый. О том, чтобы пойти к Александру Францевичу не могло быть и речи. Да, доктор никогда никого не осуждал, и ее бы понял, но она не могла. Стремление хранить все ото всех в тайне распространялось и на милого, доброго доктора. К тому же, природную стеснительность никто не отменял, ведь Александр Францевич знал ее еще маленькой девочкой.

- Петр Иванович? - удивленно обернулась к неожиданному гостю Мария Тимофеевна.

Она смерила брата мужа улыбкой ядовитой змеи.

- Вы же сказали, что едете в Европу не менее, чем на год?!

- Ну не смог я, решил, что хватит сорить деньгами…

- Это похвально!

- К тому же я чрезвычайно соскучился по родной племяннице!

Петр Иванович мазнул ласковым взглядом по лицу племянницы и на мгновение прикрыл глаза, мол, все хорошо, я - могила!

- Дядя! - растроганно поприветствовала его Анна.

- Ты привез? - уже в комнате спросила его племянница.

- Привез целых 3 книги и все разные, новейшие. Я полистал, картинки, честно говоря, жуткие … кошмар. Дитя мое, ты уверена, что хочешь это читать? Большую часть терминов я не понял.

Анна нахмурилась. Естественно, хочет!

- Может, все-таки к доктору? - довольно быстро добавил Миронов.

- О чем речь? - в комнату быстро зашла подслушивающая Мария Тимофеевна.

Она вырвала из рук опешившего родственника книги.

- Что это?!

- Книги… по акушерству! - неопределенно пожал плечами Миронов.

- Аннушка, зачем тебе эта пошлость? Ты могла бы все спросить у меня! Порядочной барышне не требуется так много знаний.

- Мама… ты всегда знала, что я хочу учиться.

- И что?

- Я хочу поступить в повивальный институт в Петербурге на курс акушерок. Я уже все узнала, а дядя, он поедет со мной…

- Только этого не хватало! Витя! - крик несчастной Марии Тимофеевны чуть не перешел в визг.

Впрочем, это был лишь ритуал. Как бы мама не сердилась, она заранее уже знала, что отпустит дочь.

***

На третий месяц все более и более безнадежного мучительного ожидания, энергия у Штольмана иссякла. Она утекла, как песок сквозь пальцы. И тогда, в одну страшную ночь произошло нечто, не поддающееся осмыслению. Душа Якова отделилась от тела, она была в камере, но отдельно от бренной плоти. Он видел себя сверху, лежащим на кровати, равнодушно наблюдал измученное лицо и прикрытые веки. Яков видел, как его грудь вздымается от тяжелого дыхания, видел, свои закрытые глаза. Руки сжимали книгу, которую он взял в библиотеке.

Яков все это видел до мельчайших подробностей, видел камеру, забытый обед в прорези заслонки и даже неподвижный внимательный взгляд тюремщика за стеклом.

Странно, но Штольману было настолько все равно, что он не испытывал ни малейшего сострадания к лежащему внизу Якову Платоновичу, своему двойнику.