Аня посмотрела в окно и не увидела ни намека ни на солнце, ни на крепкий хрустальный мороз. Начало декабря в Затонске было пасмурным, снежным и довольно теплым.

Барышня не знала о надвигающемся отъезде господина надворного советника, о муках раскаяния, и неуверенности, терзавших его. Она не догадывалась о метаниях сыщика, пытающегося склеить в очередной раз собственные мысли в подобие принятия и сдержанного рабочего настроя. Анне просто очень хотелось увидеть Якова Платоновича. Она соскучилась по его внимательным, ироничным и ласковым глазам, теплым рукам, уверенному, твердому тону. Анна всегда находила в нем равновесие, придававшеее ее мистическому восприятию мира здоровый оттенок материальности и рациональности.

Произошедшие недавно события в очередной раз обнажили перед ней его ранимость, порядочность и благородный внутренний мир. Анне нестерпимо хотелось поделиться со своим сыщиком светом, теплом и уверенностью, что все, абсолютно все, будет хорошо. Ей так важно было обнять его, вдохнув запах одеколона и, наконец, поговорить, не оставив между ними недоверия, сердитости и неизвестности.

Молчаливым чаяниям Анны сопротивлялась стоявшая на страже благополучия дочери маменька, имевшая собственное представление о том, как должно выглядеть счастье. Конечно же, возле мужа! Предсказуемого, порядочного, обеспеченного и степенного представителя дворянского сословия. Мамина решимость не оставляла шанса Анне увидеть Штольмана в ближайшее время. Девушка смирилась с предстоящей недолгой, как ей казалось, разлукой и занимала себя приятными хлопотами. Она вышивала тонкие узоры на своих батистовых сорочках и платках, училась печь рождественский сладкий пирог, упросив Прасковью пустить ее на кухню, играла новые мелодии из толстенького сборника нот, подарка папы. В семье Мироновых домашний очаг грел родных ласковым теплом, но затишье было недолгим, а перемирие временным. Скрывая от дочери важные для нее события, родители сами наставляли дочь на путь неверия и отчуждения в будущем.

Аня не знала о том, что Яков Платонович уже писал ей несколько раз, с просьбой о встрече, но письма не дошли до нее. Прасковья отказывалась брать почту от неизвестных посыльных, а письмо, отправленное через почту, было сложено в секретер не дрогнувшей родительской рукой. Анна не знала, что герой ее мыслей накануне несколько часов простоял на дорожках парка, примыкающего к воротам дома Мироновых, надеясь вечером увидеть ее и объясниться перед скорым отъездом. Он не мог, не хотел и не считал возможным уезжать, не попрощавшись и не объяснившись с девушкой, так ждавшей от него долгие месяцы ответов. Она была единственной, кому хотелось открыть душу, рассказав, наконец, о своей жизни и о своих чувствах, искренне попросить прощения за то, что стал виновником ее обид и разочарований. Яков хотел сказать так много всего. Теперь он мог, наконец-то, дать Ане ответы на все интересовавшие её вопросы, но встречи так и не происходило.

Днем Штольман сидел в кабинете, успешно закончив допрос пойманного с поличным привокзального вора, обирающего спящих рассеянных путешественников. Штольман ловко подловил того на вранье, надавил фактами, и преступник признал вину. Яков торопился сделать как можно больше рутинной работы, занимая ум, руки и не слушая сердце. Чемоданы его были собраны, не куплен только билет. Яков Платонович медлил, надеясь уже сам не зная на что. Может быть, ему просто хотелось побыть еще немного рядом с Анной.

- Перед смертью не надышишься, - иронично думал он о себе. Еще пару недель назад он знал, что может увидеть Анну в любой подходящий момент, послав записку или просто выйдя на прогулку в парк. Что она, такая нестерпимо прекрасная, всегда рядом, дождется его и ответит на его робкую улыбку, даст свои узкие прохладные ладони в его горячие руки. Теперь же он чувствовал лишь тишину и гулко бьющееся сердце в предчувствии надвигающихся испытаний. Антон Андреевич посматривал сочувственно, он тоже маялся. Он все понимал, но начальник не принимал никакой заботы. Поймав недавно его предостерегающий взгляд, в душу не лез, старался лишь тихо помогать по делам служебным.

- Антон Андреевич, неожиданно сказал Штольман после некоторых раздумий. - Могу я Вас попросить о личной услуге?

Антон Андреевич подскочил со своего места и вопросительно посмотрел на начальника.

- Вы всегда можете на меня рассчитывать, Яков Платонович. - с готовностью ответил Коробейников.

- Я прошу Вас помочь мне устроить встречу с Анной Викторовной, - несмело улыбнувшись, сказал Штольман.

Анна как раз выходила из комнаты, когда услышала громкий учтивый голос Коробейникова, доносившийся с первого этажа. Почувствовав волнение, она припустила вниз, но увидела лишь закрывающуюся дверь и умоляющий взгляд милого Антона Андреевича, брошенный через стекло перед уходом.

- Мама, зачем вы так! - негодующе сказала Анна. - Я бы хотела знать, что нужно Антону Андреевичу и выслушала бы его. Как долго ты меня будешь прятать? Да, я виновата перед Вами, но это переходит всякие границы! Даже к заключенным пускают посетителей. За хорошее поведение! - грустно и разочарованно усмехнулась дочь.

- Я не против гостей, - быстро сказала маменька, - но не из полиции! Несколько дней, я просила несколько дней тишины и устранение тебя от расследований. Ты помнишь, Анна? - мама спрашивала уже не умоляюще, а строго и выжидательно.

- Я помню, мама - вздохнув, сказала дочь. Однако стоило Марии Тимофеевне отвернуться, как Анна сердито топнула ногой и насупилась. Сердце было не на месте. Оно стучало испуганной птичкой и покалывало, как будто подсказывая девушке: - Поспеши…

Вечером в особняк Мироновых вернулся глава семейства, все скромно поужинали, аппетита не было и разговор не клеился. Между родителями и дочерью возникло отчетливое напряжение. Аня, поев совсем немного, сослалась на усталость и пожелав приятного вечера, ушла в спальню. Никогда не было такой злонамеренной тайны в их доме. Виктор Иванович чувствовал вину за то, что грубо вмешивается в дела душевные своей взрослой, но неопытной дочери, однако страх за нее терзал его родительское сердце не менее сильно. Родители переглянулись и разошлись по комнатам, решив заняться делами. Мария Тимофеевна пошла инспектировать запасы продуктов в кладовую, попутно составляя список закупок, а Виктор Иванович достал черновик речи адвоката для текущего судебного разбирательства. В заботах прошло не менее двух часов и вот супруги вновь встретились в малой столовой. Мария Тимофеевна пила чай и смотрела на огоньки свечи. Её муж подошел и обнял жену за плечи.

- Машенька, я уверен, что мы все делаем правильно, - тихо взволнованно говорил Миронов. - Я знаю совершенно точно, Штольмана переводят из Затонска и его отъезд дело ближайших дней. Я не намерен больше рисковать единственной дочерью! - яростно шептал Виктор Иванович, а жена гладила его по руке.

В это время их дочь, нисколечко не смирившись с ограничением свободы, перешедшим, по её мнению, все границы, металась по кабинету отца и искала запасную связку ключей. Пользоваться доверием папеньки и шарить по ящикам было верхом неприличия, но Анна была взволнованна и это успокаивало поднявшую голову совесть. Её интуиция просто кричала ей торопиться и бежать. Куда бежать, она еще не решила, но, разумеется, к Якову Платоновичу. О приличиях она подумает позже. Запасных ключей не было. Анна в отчаянии зажмурилась и вздохнула. Откуда-то сбоку потянуло знакомым холодком и Аня, открыв глаза, увидела дух бабушки Ангелины, показывающий ей на отцовские книги. Девушка отодвинула пару томов и действительно обнаружила ключи, положенные в футляр запасливой Марией Тимофеевной. Дело оставалось за малым - одеться и незаметно выскочить из дома.

Яков Платонович сегодня вечером опять пришел к дому Мироновых и осторожно выглядывал из-за ограды сада, силясь увидеть Анну в окне. Он решил проявить настойчивость и все-таки встретиться с Анной в ближайшее время, не смотря на круговую оборону родных. Чувствуя себя школяром и думая о том, как выглядит со стороны опальный надворный советник, он иронично улыбался собственным порывам. Верно рассудив о том, что жизнь его принадлежит ему, и оглядываться на мнение окружающих в столь деликатном вопросе не стоит, он просто ждал Анну. Дом Мироновых медленно погружался во тьму. Погасли огни первого этажа, начали задувать свечи и на втором.