Паренёк упал на спину, и я пнул его в бок, потом в живот, врезал в лицо, по спине. Он корчился в пыли у моих ног. Я тряхнул левой рукой, заточка оказалась в ладони. Присел рядом с ним на корточки, приподнял его голову за волосы, а острую штучку приставил к шее и слегка порезал кожу. Пацан в ужасе замер.

– Здравствуй, ублюдок, – сказал я ласково. – Хочешь что-нибудь сказать напоследок?

– Не убивай! – прохрипел он. – Ради бога!

– А ведь я тоже просил меня пощадить, – напомнил я задушевно.

– Прости! – жалобно заныл он. – Ради бога! Не убивай!

– Как тебя звать? – спросил я.

– Никон, сын мастера Макария, – проговорил он поспешно.

– Ты должен мне тридцать нумий, – продолжил я. – Согласен, Никон?

– Согласен! – ответил он радостно.

– Сегодня ты принесёшь их на то место, где я перегрыз вашему приятелю глотку, и будешь ждать меня, когда я пойду из гимнасия, – проговорил я благодушно. – Или уже этим вечером я тебя зарежу, мразь.

– Я принесу деньги! – горячо заверил меня парнишка.

– Вставай, – сказал я, поднимаясь с корточек.

Он встал на ноги, а я, убирая заточку в рукав, спросил:

– Кто из вашей компании живёт рядом?

– Паисий, – с готовностью ответил Никон.

– Пойдём к нему, – проговорил я. – Позовёшь его на улицу.

Мы прошли немного, через четыре дома я снова встал у стеночки в тени, а Никон пошёл звать приятеля. Тот был дома и охотно вышел погулять. Никон привёл Паисия, тоже русоволосого, худощавого и кареглазого. Я приветствовал его ударом кулаком в солнечное сплетение.

Далее психологическая подготовка ногами, к которой присоединился и Никон, и деловая часть. Паисий очень просил его не резать, согласился с долгом в тридцать нумий и повёл нас к третьему их приятелю Платону.

Он оказался смуглым и черноволосым крепышом, пинали его уже втроём, и парнишка был очень рад, что остался жив. Легко признал должок и повёл к четвёртому члену шайки Феодору. Тот тоже был смугл и черноволос, но стройнее Платона, и били его вчетвером. Так он счастью своему не сразу поверил, когда бить перестали, и с радостью на разбитой моське заявил, что охотно заплатит мне за моральный ущерб.

Я ненадолго простился с ребятами и пошёл в гимнасий. Дело можно считать практически сделанным. Судя по их домам, ребятишки из приличных по местным меркам семей, просто как все дети отпущенников недолюбливают свободных.

Шайка держалась только на авторитете загрызенного мною белобрысого здоровяка, что детки и доказали, сдавая и избивая друг дружку. Друг другу они не верят, а без своей банды подростку на улицах беда – легко станешь жертвой другой какой-нибудь банды.

Я лучший кандидат в вожаки. Прежде всего, убедительно показал свою крутизну. Более чем убедительно. Во-вторых, наказание назначил с одной стороны справедливое, примерно столько же они все с меня и вымогали, а с другой вполне разумное. Придётся поднапрячься, но по тридцать нумий они наверняка сумеют украсть или выпросить дома. А скорей всего, припрятаны у них монетки на всякий случай.

В общем, довольный собой я с деловым видом пришёл в гимнасий к последнему уроку. Ничего никому не объясняя, уселся за стол и положил перед собой новый чистый лист. Ребятки на него выразительно посмотрели. Ну, у какого ещё честного свободного эллина может быть каждый день казённая бумага?!

В этот раз я слушал учителя со скучающим лицом и ничего записывать не стал. На сегодня достаточно одного «страха чистого листа», бумагу нужно поберечь – мне ж на самом деле её даром не дают.

Из гимнасия к месту встречи шёл на кураже. Приведут ребятки с собой родичей или попробуют справиться сами? С подобным чувством я шагнул с борта «Отваги» на пристань в Грэйфэльхрин-фиорде. Навстречу наконечникам копий и дротикам тяжёлых самострелов. И ничего не преувеличение – тогда, как сейчас, пути назад не было.

Парни стояли, прислонившись спинами к стене того же дома. Я замедлил шаг и остановился, они подошли ко мне. Никон первый протянул мне руку и сказал:

– Вот твои нумии.

Я подставил ладонь, и он высыпал в неё монеты. Другие без слов отсыпали назначенный мною штраф.

– Без претензий? – солидно проговорил чёрненький крепыш Платон.

– Все претензии я уже высказал белобрысому, – ответил я небрежно и важно добавил. – А это ваши взносы в казну банды.

Пацаны удивлённо на меня посмотрели, и я принялся за разъяснения:

– Не, если хотите считать это вирой, считайте и проваливайте. А кто хочет быть в банде и заниматься взрослыми делами…

– Какими делами? – робко спросил Паисий.

– Сказали ж тебе, взрослыми, – солидно сказал Платон и участливо добавил. – Иди домой, детка.

– Сам иди! – огрызнулся Паисий. – А я в деле.

– Я тоже, – сказал Никон.

– И я, – проговорил Феодор.

– Хорошо, – проговорил я. – Тогда сейчас расходимся по домам, обед скоро. Вечером к шести часам собираемся возле общественного источника.

Пацаны солидно покивали и разошлись. Смешные! Шли в одну сторону, но с таким видом, будто друг друга не знают. Хотя…

Они походу только сегодня о себе что-то начали узнавать.

Обед начался как обычно, только за водой, разбавленной вином, мама смущённо заговорила:

– Аотемис. Одна соседка у источника говорила, что ты предлагал ей утром кувшин воды за нумию…

Я с покер-фэйс жевал сушёный абрикос.

– Я не поверила, у нас же никогда не было лишней воды по утрам, – продолжила мама. – Но потом другая соседка сказала, что тоже купила у тебя утром кувшин воды. А потом третья!

Интересно, досчитает она до шести?

– Артемис продал трём соседям за утро по кувшину воды? – весело уточнил отец.

– Вернее сказать, что продал трём соседям один кувшин! – фыркнул братец. – Но у него никогда не хватит на такое мозгов.

– Жара стоит ужасная, – проговорил я безразлично. – Кажется людям.

Сестрёнка ехидно захихикала. Мама ещё сильнее смутилась и опустила глаза. Интересно, кто меня сдал? Блин, спрашивать уже неловко. Ладно, потом спрошу у Ларисы и устрою болтливым заразам водную блокаду. К хорошему привыкают быстро, а отвыкать неприятно.

После обеда занимался медитацией, тренировками, сходил с мамой и сестрой за водой. Незадолго до шести взял в сарае своё коромысло, верёвку и две корзины, пошёл к общественному источнику. Меня уже ждали Никон и Паис, вскоре подошли Феодор и Платон. И я повёл свою новую банду на дело.

Дело касалось самого для меня в этот момент важного – питания. Артемис был истинным сыном торговца и торговую информацию впитывал, как губка. В его памяти нашлись интересные сведения.

Рыбу для продажи на рынке ловят ночью, а по утрам перекупщики забирают улов по дешёвке и сразу везут на рынки. Конкурировать с ними буквально опасно для жизни. Для себя же и на засолку или для сушки рыбу ловят с утра до вечера, и никто рыбаков на пристани не встречает.

По пути я изложил ребятам план – мы просто купим рыбы, сколько сможем упереть, и предложим соседям всего лишь по двойной цене…

– Облезут соседи! – азартно заявил Платон. – Моя семья и сама возьмёт рыбку!

– И моя тоже! – сказал Никон.

Феодор и Паисий так же не видели смысла подкармливать соседей. Вопрос со сбытом, таким образом, был убит, толком не поднявшись. Всё складывалось замечательно, только топать по узким кривым улочкам до рыбацкой пристани около семи вёрст.

Когда дошли, у моего воинства значительно поубавилось пылу. Но я ведь главарь или где! Волюнтористским решением приобрёл три большие корзины кефали за семьдесят нумий. Две корзины пришлось брать собственно с корзинами, по пять нумий за штуку, а из третьей я перевалил рыбу в две свои корзинки.

Пацанам предстояло тащить по двое большие корзины. Из верёвки я сделал им петли через плечо и привязал к ручкам, а свои корзинки соответственно прицепил к коромыслу. Потопали, горестно сопя.

Прошли немного, и я скомандовал короткий отдых – парни начали запинаться. Малость подышали, я приказал продолжить движение. На следующем привале Паисий спросил, как мы поступим с прибылью. Поделим?