Женщины, обомлев, избавили меня от мешающей одежды. Делать свои дела на горшок, пусть и под пристальным вниманием двух женщин было гораздо менее унизительно, чем все то же самое в пеленки. К обмыванию теплой водой я уже успела привыкнуть, так что чувствовала себя крайне гордой и довольной.
С этого дня я просилась на горшок и днем и ночью. Доны нарадоваться не могли на такого смышленого ребенка, коим я для них была. А еще я то и дело слышала шепотки в мой адрес. Нет, связанные не с моими ранними способностями. Меня жалели. Поначалу я не понимала, о чем речь, но со временем поняла. Маменька, оказывается, умерла при родах, а батюшка не желает видеть меня в своем доме. Причины мне пока неведомы, думаю, со временем разберусь. А пока доны стали готовиться к переезду.
Мой неокрепший детский мозг с трудом выносил взрослое сознание, что досталось ему. Думаю, именно по этой причине меня то и дело мучили головные боли. Боль могла не успокаиваться по несколько дней, мне даже казалось, то я могу схлопотать инсульт прямо в младенчестве. В такие дни я старалась меньше проявлять физической активности, пугая своих нянюшек. Голова могла разболеться, если я слишком усердно вспоминала что-то или иначе нагружала мозг, а могла и просто так, даже во сне.
Через несколько дней вещи были собраны, в комнату то и дело заглядывали какие-то люди, ко мне никто не подходил. Прощались с донами. Слава Богу, они едут со мной. Куда папенька нас отсылает и кто он, собственно такой, оставалось загадкой. Я не стремилась к знакомству с ним, если честно, не видела смысла. Если он не проникся отеческой любовью к собственной дочери или если винит меня в смерти жены, то к чему мне с ним общаться? Вот вырасту, смогу за себя постоять — тогда и познакомлюсь. А пока мне и моих дон хватает.
Всякий раз, когда предстояло покинуть комнату, меня заворачивали в теплое одеяло по самые глаза. Было душно, жарко, некомфортно, совершенно ничего не видно — сплошные мучения! Так что я еще даже осмотреться толком не смогла. Комнату видела с высоты семидесяти сантиметров, ну или насколько я успела вырасти. А дом и прилегающую территорию вовсе никак. Меня держали на руках всю прогулку, и все, что у меня выходило — это дышать, правда с трудом.
Вот и сейчас мне, похоже, предстояло тоже самое. Особенно обидно было оттого, что погода на улице стояла не холодная. Поздняя весна, как мне кажется, если климат здесь похож на привычный.
Постепенно я привыкала к изменившимся обстоятельствам. Нет, принятия новой жизни, как такового еще не случилось. Скорее, необходимость других мыслей, занимавшая скромные ресурсы младенческого мозга, занимала свободные резервы. А еще подсознательно я гнала от себя все эти мысли. Поначалу еще вспоминала прошлую жизнь, но быстро перестала это делать. Думаю, где-то в глубине души я надеялась, что все-таки просто забуду о прошлом. Ведь я уже была ребенком. И ничегошеньки не помню о жизни до прошлого младенчества. Значит, либо я все забыла, как и абсолютное большинство людей, либо просто не было ничего до. На эту тему можно размышлять долго и со вкусом. Строить миллион теорий, выстраивать кучу логических цепочек, высказывать самой себе множество догадок и тут же опровергать их. Собственно, это как раз то, чем я занималась во время долгой скучной и крайне утомительной поездки.
Мне на это время соорудили что-то вроде ванночки из гибких прутьев. Рассчитана такая корзинка на младенцев, что еще не пытаются из нее выбраться. Не обладай я взрослым сознанием, точно выпала бы, да не один раз. Еще в дороге мне слегка разнообразили молочную диету, предлагая хлебные лепешки, размоченные водой и изредка мягкий, не слишком сладкий фрукт. Или овощ. Я его даже целиком не видела, только маленькие кусочки, что доны вкладывали мне в рот.
Мяса или иных изысков мне и самой не хотелось, пока полностью устраивал предложенный рацион. Передвигались мы вот уже несколько дней с черепашьей скоростью в закрытой повозке, которую тянули ездовые животные. Какие не знаю, не видела. Смущают издаваемые ими звуки — низкое глухое рычание время от времени и таинственный скрежет. Лошади вроде таких звуков не издают. Всю дорогу меня очень укачивало, и много времени я проводила в невольном, нежеланном сне, после которого становилась тяжелой голова. Ощущения были, будто перебрала с алкоголем. Мысли текли вяло, сны снились гнетущие.
Много раз видела во сне прошлую жизнь. Подсознание подбрасывало причудливые видения. Например, я видела во сне Свету, что живая и невредимая вернулась в отель, а ей сообщили о моей гибели. И после она несколько раз мне снилась в обществе того самого Кирилла, с которым ушла из ресторанчика. Все у нее в моих снах было хорошо, подруга выглядела счастливой. Надеюсь, так и есть. Еще снились мои родители, безутешно горюющие об единственной дочери. Хоть я и уехала от них много лет назад, общение наше не прервалось. Мы с мамой часто созванивались, они с папой приезжали ко мне в гости, а я к ним. Я их очень люблю!
Всхлипнула и поняла, что расплакалась прямо во сне. Дона Лодрия тут же бросилась ко мне и взяла на руки, утешающе баюкая. Ну вот почему я все никак не забуду о прошлом? Как-то неправильно все происходит, по-моему!
Наконец долгая, изматывающая поездка подошла к концу. Стоило повозке остановиться, дверца распахнулась, и я вдохнула чистый неожиданно горячий воздух. Завозилась в своих одеялах, стремясь выпутаться. Дона Тильда поняла меня неправильно. Она схватила меня на руки, укутывая еще сильнее прежнего. От жуткой духоты непроизвольно расплакалась. Слезы стали моим инструментом, защитой в какой-то степени. Это был единственный пока способ привлечь к себе внимание. Жалко только, что не всегда меня понимали верно.
Вокруг поднялась суета, на меня зашикали, чем удивили безмерно. Ведь до того я чувствовала себя центром маленького мира. Изо всех сил постаралась взять себя в руки и успокоиться. Немного можно и потерпеть, — решила для себя. Рано или поздно мы попадем в помещение, где меня наконец избавят от нагромождения одеял.
Отдельной комнаты в этом доме мне не выделили, поселили в детской, где обитали еще несколько детей. Судя по звукам, около пяти. Мои доны теперь тоже не могли быть рядом постоянно. В этом доме были свои няньки, они-то и распоряжались в детской. Будь мне несколько месяцев не только от рождения, но и в сознании, вряд ли бы я ощутила разницу. А я ощутила. Донам приходилось прорываться ко мне едва ли не с боем. Чтобы выпустить меня из высокой зарешеченной кроватки добрые женщины тоже выдерживали очередное сражение. Когда они принесли в детскую горшок, то в очередной раз подверглись нападкам местных работниц.
Интересно, куда же нас сослал батюшка? Где я в итоге оказалась? При мне никто этого не обсуждал, а больше узнать и неоткуда.
Одно, несомненно, радует. Если других детей, а я быстро узнала, что все они девочки одного со мной возраста, бывало шлепали, покрикивали на них и не слишком-то жаловали, то отношение ко мне было обратным. Очень быстро покладистым нравом, непритязательностью и скоро развивающейся самостоятельностью я завоевала расположение и любовь почти всех нянек в доме. Со временем их становилось все меньше. Если поначалу к каждой девочке была приставлена персональная дона, а то и две, то постепенно они отсеивались, пока не остались лишь мои доны, дона Ледара, приставленная к крикливой рыжей девочке и главная нянюшка — дона Ниолара.
Вот с доной Ледарой у нас отношения как раз и не складывались. Женщина была глубоко привязана к своей воспитаннице — Рорите, а прочих девочек в детской считала чуть ли не врагами, вернее сказать соперницами. То, как сильно я выделялась из общей массы только подогревало негатив этой женщины ко мне.
Свой первый день рождения я встречала в конце зимы. За этот год столько всего произошло, даже не знаю с чего начать. Ладно, давайте по порядку. Самое главное — я ничего не забыла. Конечно, прошлая жизнь подернулась рябью забвения, но полностью из памяти не исчезла. Стремясь скорее встать на ноги, в прямом смысле, я слегка переусердствовала. В итоге пролежала две недели в кровати с растяжением связок. Пришедший с осмотром доктор запретил моим донам позволять мне своевольничать. Сказал, что организм ребенка в этом возрасте не готов еще к подобным нагрузкам. Сидеть разрешил, но недолго пока. Против горшка ничего не имел, удивился сильно. Предложил им больше со мной гулять, разговаривать как со взрослой, потребовал разнообразить рацион. Это требование было связано с тем, что, активно двигаясь и питаясь при этом почти одним только молоком я сильно исхудала.
