А кар-малерийцы перебирались в уцелевшие дома столицы. Им на размышление было дано двое суток, как и остальным. Королева фрейев не предлагала свой вариант примирения, лишь озвучила через тех же гвыбодов вопрос — что адепты Света могут предложить ей, чтобы хоть кто-то из них остался в живых? Теперь они, по идее, должны были между собой перегрызться, связать верёвками принцев и доставить их в указанное время к разрушенному дворцу на казнь. А чтобы двухдневное пребывание в столице им не показалось сытным, простолюдины по приказу Владычицы гнали вместе с собой через расщелину королевские стада.

Ночью отдохнувшая Кайа слетала ко дворцу — немного расчистила наваленную гору каменных обломков, чтобы добраться до дна Очага. Пока это было хранилище Тьмы, пообещавшей отдать всю себя, если понадобится, для пользы дела. Мрак просачивался через щели вопреки надеждам кар-малерийцев, веривших, будто можно просто камнями замуровать первозданную Силу.

Теперь Кайе было открыто: Тьма Фрейнлайнда была всего лишь одним из Источников, преукрашенным наивными легендами. Слишком много здесь было пожертвовано, и не одни тела фрейев, начиная с прадеда Кайи покоились на дне Очага. Во имя образования Источника здесь когда-то была принесена ему в жертву не одна сотня одурманенных идеей фанатиков.

Зная закон жертвоприношения, любой смог бы заложить своё основание — Света, Тьмы или более сложного. Всё, что требовалось, — найти адептов и начать плести духовную вязь мироздания. Невидимые нити судеб притянули бы к себе призываемую магию, и Равновесие перестроилось бы, находя новую точку опоры при создании нового Источника и людей, поддерживающих его. Поддерживать Тьму Кайа в одиночестве не смогла бы: в сердце ещё жила привязанность к близким, а их отсутствие усиливало чувство одиночества и мести. Как отец справился тридцать-сорок лет назад со всем этим, Кайа не могла себе представить, будучи намного чувствительнее.

Грохот валунов на руинах дворца, без сомнения, кар-малерийцы слышали в зловещей ночной тишине и на вторую ночь снова предприняли попытку убить выжившего фрейя. Но после того, как нескольких завалило камнями, а зловещий клёкот прострекотал: «Не сегодня, мои сладкие, вам умирать!» — они успокоились, утащили раненых в город.

На третий день Кайа сначала слетала к Йюце и Горану. Часть бывших фрейнлайндцев ожидала сигнала нового повелителя в долине, южнее стана виердов. Кое-кто добровольно присягнул королю Горану, сан которого подтвердили гвыбоды и провели соответствующий обряд на власть. Тех, кто промолчал нерешительно, Горан Бескрылый отправил к виердам. Опомнились, взмолились, но было поздно. Свои поняли: выбор есть, пока его предлагают, и теперь слушались беспрекословно.

К вящему удовольствию гвыбода Айдына, заикнувшемуся о милости Владычицы к одному из младенцев, который мог бы стать в будущем «преданным слугой Вашего величества», Кайа согласилась. Но с одним условием — она уединится в шатре, к ней будут приносить по очереди двух-трёхмесячных младенцев, и с каждым из них она проведёт несколько минут. Кого из них — а может и всех — она одарит силой, о том гвыбоды не узнают ради безопасности младенца. Пусть его судьбу решают Начала, а не смертные.

Кайа схитрила. За свою помощь Тьма попросила у новой владычицы отречение от своего ребёнка, на что Кайа согласилась, не колеблясь — слишком ничтожной показалась цена. Об ублюдке напоминала только тяжесть в груди, но к третьему дню ощущение стянутости заметно ослабело. И всё же она не хотела отдавать дар кому попало: мало ли как повернёт судьба. Слова Инграма быть осторожной и предусмотрительной она взяла себе за правило, ибо в сущности её теперь некому было защитить. Даже Тьма в своё время не помогла великому Асвальду, а что уж говорить про неопытную Кайю!

Ей приносили младенцев в корзинах — спящими и бодрствующими. Кайа приближалась на миг, которого было достаточно, чтобы убедиться: это не её ублюдок. Затем она, не позволяя вмешиваться в процесс, сама подавала знак колокольчиком — и малыша уносили, теряясь в догадках, покормила ли его священным молоком Мать или нет.

— Сколько их всего? — устав от монотонного «развлечения», спросила Кайа, когда Айдын появился с пятнадцатым.

— Двадцать шесть, моя госпожа.

— Шархал их всех побери! — вздохнула она.

И вот, девятнадцатая по счёту корзина с молчаливым свёртком была поставлена рядом с развалившейся на подушках уставшей фрейей. Не торопясь и потянувшись, она приподнялась на локте, чтобы убедиться — не он, но внезапная неожиданная боль так резанула по сердцу, что слабость улетучилась, а тело скрутило в один болезненный ком.

Светлые глаза уставились на неё изучающее — малыш быстро её узнал и засмеялся, загулил. Не отдавая себе отчёта, Кайа взяла его на руки, и обжигающие слёзы уже бежали из глаз, мешая видеть улыбающееся личико:

— Мой мальчик! Мой сладкий Торберн!

Оскоблённая Тьма выжидающе затаилась.

Малыш тянулся к матери, а она забыла, зачем он и она тут — продолжая зацеловывать его и заботливо осматривать — не случилось ли с ним худого за эти три дня? Он был здоров, Йоран ревностно выполнял поручение. Малыш сам потянул на себя платье, зачмокал, вспоминая про материнскую тёплую грудь, и Кайа спохватилась:

— Только ты, мой маленький, только ты!

Он так жадно вобрал хлынувшее молоко, что захлебнулся, пришлось приподнять и успокоить:

— Не торопись, есть ещё время!

И странное дело, минуты теперь побежали с бешенной скоростью. Кайа вдруг осознала: не мелочь от неё потребовала Тьма — немыслимую жертву, зная суть настоящего материнского сердца. Возможно, она почувствовала хорошо спрятавшиеся следы любви, и эта материнская магия показалась Мраку слаще всего. А хотя… ведь ничего больше у Кайи и не было ценного…

Пока малыш жадно ел, она сняла с себя матушкин подарок, который носила не снимая в своём убежище несколько месяцев, — крохотную фигурку с распахнутыми крыльями, символ свободы. Попыталась повесить его на тощую шейку и спрятать, но для этого пришлось вытащить сосок. Малыш тут же нахмурился и заплакал, лишённый счастливого времяпровождения. Кайа спрятала знак, который обязательно увидит Йоран и поймёт: она знает, она верит и однажды она придёт к ним. Укутала малыша и положила его, хнычущего, назад в корзину. Нельзя было тянуть, чтобы гвыбоды не задумались о причине задержки именно с этим младенцем.

Когда Айдын зашёл его забрать, королева с красноречивым ненавистым выражением смотрела на орущего младенца. Слава богам, младенцы не умеют говорить, и гвыбод ушёл, уверенный, что владычица не способна снизойти до чуждого чада — ведь своих детей фрейи всё же любили. Но потеряла она своё дитя, и как теперь ей, должно быть, тяжело смотреть на этих малюток — розовощёких и худых, бледных и смуглых, темноглазых и светлоглазых…

— Всех светлоглазых младенцев вместе с матерями или опекунами отправить в деревню диких. Ждать там моего решения! — с последним младенцем приказала королева.

Тьма не была против этого каприза. Главное свершилось: мать отреклась от дитя, не признавая его своим. А гвыбод призадумался: возможно, кто-то из этих пяти и был избранным, кого вскормила тьмой владычица. Он ещё не знал, что всех гвыбодов отправят восвояси, не оставляя здесь ни одного. Закон Равновесия, требующий уничтожение имени фрейев, охватывал и тех, кто его поддерживал.

После тайной процедуры Кайа велела оставить её одну — хотелось всласть нарыдаться, унять боль в сердце усталым покоем. Но выплакавшись, она сама вышла к ожидающим её — с холодным лицом высокомерной фрейи и злыми жёлтыми радужками с тонкой вертикальной полоской зрачка. Оставалась последняя процедура — отбор тех, кто останется с королевой и понесёт наказание за вероломство своих дальних соплеменников.

Потомков карамалийцев заставили выстроиться в две шеренги перед прибытием Владычицы. За столетия существования Фрейнлайнда во внешнем облике многих уже давно гуляла смешанная кровь, и светловолосо-светлоглазых было мало. Никто не знал, это ли имела в виду Владычица, быстро шагая по междурядью и «отбраковывая» большинство. В итоге было отобрано всего три десятка, большинство из них женщин, не считая детей, имевших тоже светлые глаза. Несколько темноглазых мужчин, преданных своим жёнам, и «отбракованных» стариков взмолились о милости — Кайа равнодушно кивнула: