До вечера на берег удалось вытащить две упаковки пластмассовых игрушек, пачку туристических календарей с перечнем ресторанов Корон, коробку с мелкой канцелярией, разбухшей и пришедшей в негодность, и прочую безделицу вроде обрывков ткани и нераспознаваемых деревянных обломков. Достойными внимания Говард счёл лишь мешок с рулонами кофейных пакетиков белого «Грейт тейст», мешок с пакетиками растворимого напитка «Танг», катушку капроновой верёвки и внушительный ПВХ-баннер с цитатой из «Новой международной версии Библии». Баннер, разумеется, был примечателен не призывом к честности, а размерами. Метра три на четыре, невредимый. Говард смекнул, что из баннера нетрудно сделать опознавательный знак для спасательной команды.

Наконец, ключевую находку сделали Роуз и Аналин. Отплыв на юг от бухты, они разглядели среди прибрежных скал покачивавшийся на волнах туристический рюкзак – один из десятка подобных, лежавших на второй палубе парома. Запечатанный в гермомешок, он выдержал пять дней плаванья и не промок. В лучах заходящего солнца почти тридцать человек наблюдали, как Роуз и Аналин неторопливо, с преувеличенной торжественностью вынимают из пятидесятипятилитрового рюкзака чьи-то вещи – возможно, вещи утонувшего и в эти секунды кормившего рыб человека, – оценивающе кивали, если видели что-нибудь толковое, и ворчали, обнаружив бесполезное. Пять дней, а они уже превращались в дикарей.

– Толпа. Грёбаные отбросы, – прошептал Говард.

– Просто дети, – так же шёпотом ответила Диана.

В рюкзаке лежали одноместная палатка, тонкий спальник, сухие синтетические вещи, кое-какая дребедень вроде купальника в зелёный горошек, путеводителя «Лонли Плэнит» и растрёпанного романа на немецком. Наиболее ценными оказались топорик, мультитул, нож, кружка, маска с трубкой и сразу три зажигалки «Бик». Из еды в рюкзаке были только две пачки крекеров, которые Роуз тут же разделила между выжившими. До полуночи все копались в найденных вещах. Палатку и спальник, не споря, отдали Майклу и согласились в дальнейшем приберегать для тех, кто больше других нуждался в отдыхе. Спать легли перед костром, довольные и радостные, будто добились невесть каких результатов. Лишь на утро шестого дня пустой живот напомнил выжившим об ужасе их положения. Футболки и шлёпки голод не утолят.

До обеда ныряльщики продолжали рыскать в бухте. Осмелев, заплыли в прежде запретную сторону – к разлагавшемуся и не желавшему уплывать капитану Алистеру, однако ничего важного не нашли. Вымотавшись, вернулись на берег и с отвращением принялись жевать кокосовую кашицу. Между тем Самоедов не унывал. Придумал возвести шалаши из веток и пальмовых листьев. Выбрал единственно доступное место – травянистую проплешину между кокосовой рощей и южной оконечностью пляжа. Подговорил нескольких филиппинцев помочь ему и отправился с ними собирать строительный материал. Говард, узнав об их планах, решил вмешаться.

– Ты хочешь торчать здесь? – обратился он к Мактанголу. – Или выбраться?

Мактангол нахмурился, не понимая, к чему клонит американец. Говард не торопил его. В итоге филиппинец сказал:

– Хочу выбраться.

– Тогда иди за мной.

Говард пошёл в сторону кокосовой рощи. Решительность его шага привлекла внимание, и следом вытянулся хвост любопытствующих. О, людям нравятся представления! Они их чуют. И если под рукой нет пульта, чтобы включить шоу Элен, шоу Джона Стюарта или какое шоу тут, на Филиппинах, популярно, довольствуются мелкими соседскими разборками.

Одолев пригорок и увидев первые заготовки будущих шалашей, Говард с ходу принялся их разбрасывать. Мактангол, помедлив, присоединился к нему и даже сломал несколько крупных ветвей, воткнутых в землю наподобие стропил. Вопросов он не задавал – верил, что Говард в нужное время объяснит своё поведение, и не ошибся. Самоедов и его люди стояли рядом. Молча наблюдали за происходящим, как и прочие зеваки на пригорке.

– Зачем? – спросил Самоедов, когда Говард, удовлетворённый сделанным, остановился.

– Затем, что мы не собираемся тут жить, – громко и отчётливо ответил Говард. – Твоя дочь накормила нас кошачьим кормом. Не пожадничала. И мы ей признательны. Но вряд ли у неё найдётся другая заначка, верно? Мы должны выбраться с чёртова пляжа, а не торчать тут, пока не перемрём с голоду.

– Это не мешает сделать укрытие от дождя.

– Что-то я не заметил туч.

– Однажды они появятся.

– Однажды? К этому времени мы должны отсюда убраться.

– Не понимаю. – Самоедов качнул головой.

– Послушай, – более доверительно обратился к нему Говард. – Ты мужчина неглупый, я вижу. К тебе вопросов нет, но там, – Говард неопределённо махнул рукой в сторону пляжа, – там полно долбаных хиппи, которым наше приключение кажется вполне увлекательным. Построй им хижину, научи их рыбачить и собирать кокосы. И думаешь, они задумаются о спасении? Или будут загорать себе на пляже? Обживутся, начнут ловить кайф от тропического безделья. Зачем напрягаться? Рано или поздно спасатели приплывут сами. Нет! Не приплывут. Прошло шесть дней! Нам пора бросить все силы на спасение и не отвлекаться на организацию лагеря. Поверь мне, Михаил, ты поставишь шалаши, а завтра кто-нибудь из хиппарей начнёт плести фенечки и петь песни. В отличие от нас с тобой, им возвращаться некуда. Разве что в духоту своих офисов. Не давай им шанса расслабиться. Как сказал один умный человек, «тратя усилия на временное устройство неприятной тебе жизни, упускаешь шанс на скорое избавление от неё».

Выговорившись, Говард замолчал и мельком огляделся. Бо́льшая часть зрителей выглядела напуганной и в то же время довольной. В их глазах угадывалось ожидание. Говард хорошо знал этот взгляд. Они ждали, чья возьмёт. Им важно понять, кто здесь способен стать лидером. Первое поражение или первая победа в противостоянии Говарда с Михаилом заложит основу того, как к ним в дальнейшем отнесутся другие. «У вас не будет второго шанса произвести первое впечатление». Ведь так пелось в рекламе зубной пасты из «КаслРока»? Или в рекламе шампуня от перхоти?..

Впрочем, Говард согласился бы окончить противостояние дружеским похлопыванием по плечу. Он пришёл сюда не самоутверждаться.

– И что ты предлагаешь? – спросил Михаил после того, как жена перевела ему слова Говарда. – Отправить бутылку с криком о помощи?

– Не держи меня за идиота. Нет. Я предлагаю из этого, – Говард повёл рукой, указывая на обломки несостоявшегося лагеря, – собрать сигнальное костровище. Расписать вахту. И запалить его, когда появится поисковый катер, самолёт, вертолёт, да хоть парапланерист. Хватит ковыряться в песке. Пора браться за дело.

– Я уже выбрал место для костра. Планировал поставить его ближе к вечеру.

Говард растерялся. Да, Михаил неглуп. Тем лучше.

– Вот и славно! Но поставим сейчас. Зачем терять время?

Филиппинцы под руководством Говарда и Михаила расчистили проход к скальному выступу, ранее присмотренному Самоедовым. Обнаружить его помогли молодые музыканты, плывшие играть в ресторанах Корон: Мигель и Киану. В их группе было ещё четыре участника, и Мигель не смирился с их исчезновением. Они с Киану единственные провели первые дни в кратких вылазках: пробовали плыть вдоль берега, но быстро уставали и возвращались, пробовали продраться через кусты и подняться на вершину отграничивавших бухту скал, но изодрали одежду и позавчера окончательно выдохлись. Однако нашли лазейку в зарослях и протиснулись к скальному выступу – этим оправдали своё упорство.

К Самоедову и Тёрнеру присоединился Альварес с членами экипажа. Вооружённые топором, ножом и камнями, они прорубили узенькую тропу, затем вычистили выступ от лишней растительности. К вечеру костровище из сгруженных вигвамом сухих веток и пальмовых листьев было готово, дежурство распределено, и Говард, довольный своим вмешательством, вернулся к Диане. Она порадовала мужа двумя пойманными и зажаренными на общем костре крабиками. Мелочь, конечно, мяса в них было на глоток, но сам вкус крабового мяса приободрил.