– А что бы сделали вы? – Я посмотрела в сторону силуэта леди дель Эйве. Огонь бликовал на пуговицах ее платья.

– Я? – она изумилась не то вопросу, не то тому, что я осмелилась его задать. – О, милая… Я бы вспомнила, что такое процесс горения, и попыталась повлиять на него изнутри или снаружи. Или договорилась бы с огнем, представив, что он – живое существо. Но хватит с вас подсказок. Действуйте, – она снова махнула рукой. – Я жду.

Я подошла к столу, придвинула себе стул и села, положив локти на стол, так, чтобы свеча оказалась почти у меня под носом.

С того момента, как я посмотрела в глаза чему-то огромному и древнему, и мир вокруг сначала распался на тонкие нити Силы, а потом снова стал самим собой, магия внутри меня застыла. Я не чувствовала ее – точнее, я не чувствовала в себе вообще никаких изменений, кроме странной, почти стерильной пустоты в голове после транса и пару дней спустя. Эта пустота сделала меня очень спокойной и послушной, даже равнодушной к тому, что происходило вокруг, и мне казалось, что я словно бы вышла из комы. Очень слабая, но отдохнувшая на много лет вперед.

А вот магии – как покалывания в пальцах или чувства тепла, растущего где-то в солнечном сплетении – этого не было. И я не торопилась ее искать. Вместо этого я училась держать в руках перо, подчинить которое было той еще задачкой, и, как бумага – чернила, впитывала все те знания, которые пыталась вложить в мою голову Присцилла – и не только она.

Каждый волшебник, вспоминала я, глядя, как плавится и оплывает воск, каждый, кто обладает талантом, должен уметь подчинять силу своей воле и своею же волей направлять ее в нужную сторону. Каждый волшебник делал это по-своему – просто потому что каждый волшебник был в итоге человеком со своими мыслями в голове. Магия не давала готовых схем – все эти кристаллы, щелчки пальцами, заклинания и арки порталов придумали люди, просто эти люди были достаточно умны, чтобы не только осознать некие принципы, но и облечь их в форму, понятную большинству. Большинство – вроде меня – беззастенчиво этим всем пользовалось, но при столкновении лоб в лоб с конкретной задачей, которую нужно было решить здесь и сейчас, не имея под рукой волшебной кнопки изменения реальности, оказывалось беспомощным.

Поэтому я молчала и слушала, как потрескивает сгорающий фитиль.

Присцилла тоже молчала, как и обещала, но с каждой минутой, с каждой каплей воска, стекающей вниз, это молчание становилось тяжелее и тяжелее.

Я чувствовала неприятно-щекотное чувство, бегущее вдоль позвоночника, потому что, кажется, мне устроили что-то вроде небольшого экзамена, а я сейчас его эпически заваливала – к явному неудовольствию экзаменатора. И если я ее разочарую, Присцилла не станет это скрывать – ни передо мной, ни перед остальными. Думать и искать решения, чувствуя, как над тобой нависает меч чужого осуждения, было тяжело.

Я отвела взгляд в сторону, моргнула, чтобы прогнать призрак свечи, отпечатавшийся на сетчатке. Темнота за пределами светового круга казалась гуще, плотнее, чем раньше, словно зажженная свеча заставила всю ту тьму, которая заполняла комнату, сгуститься, вытеснив ее к углам и стенам.

Огонек дрогнул – темнота тоже дернулась, а в мою голову пришла мысль, которая начала мне нравиться.

Я закрыла глаза и уткнулась лицом в сложенные на столешнице руки, пытаясь представить – Присцилла же намекнула, чтобы я проявила фантазию! – как темнота, отступившая в стороны, собирается за моей спиной – и обрушивается на свечу, вытесняет свет так же, как свет до того вытеснял ее саму, постепенно, медленно, пока огонь, дрожащий на фитиле, не уменьшится до крошечной оранжевой искорки и не погаснет совсем, лишенный пространства, нужного ему, чтобы гореть. Я представила себе это настолько четко, насколько могла, не поднимая головы, потому что боялась увидеть, что свеча не погасла.

Тогда бы я почувствовала себя полной дурой.

– Знаете, леди Лидделл, – задумчиво сказала Присцилла, вырывая меня из моих фантазий в реальный мир. – Вы весьма оригинальны.

Я открыла глаза – свеча погасла.

Сквозь стеклянный потолок в библиотеку смотрела звездная ночь – темнота перестала быть плотной, превратилась серо-сизый сумрак, в котором лицо Присциллы казалось бледной маской с черными провалами глаз и рта.

– У меня получилось, – сказала я.

– Вы понимаете, что вы сделали? – так же задумчиво спросила Присцилла. Ее пальцы ударили по столешнице – от мизинца до указательного, один за другим. – Нет, леди Лидделл, я много чего видела в своей жизни, поверьте, – она покачала головой, то ли осуждая, то ли удивляясь. Я недоуменно молчала, не зная, радоваться мне победе или начинать бояться, что я что-то сделала не так. – Мои племянники тоже отличались некоторой… оригинальностью и стремлением эту оригинальность продемонстрировать, но, пожалуй, вы их даже превзошли.

– Но у меня получилось, – снова сказала я, уже тверже, с еле скрываемым триумфом.

– Получилось, – она щелкнула пальцами, зажигая кристаллы. – Я бы удивилась, если бы у вас не получилось, леди Лидделл, потому что у этой несчастной свечки не было ни единого шанса. Пожалуй, вторую часть упражнения оставим на следующий раз, – Прис встала и вытащила огарок из подсвечника. – Или оставим вообще. Боюсь, если я попрошу вас разжечь из искры пламя, вы с вашим рвением спалите этот несчастный дом к Неблагому.

Присцилла рассматривала остатки свечи так, словно держала в руках нечто не слишком приятное и, возможно, ядовитое. На ее губах была кривая улыбка.

Я сложила руки на коленях.

– И все-таки…

– Вы ждете от меня одобрения, леди Лидделл? – Присцилла вскинула одну бровь. – Ну… Вам следует подучиться аккуратности и умеренности, но вы справились. Правда справились, – она подошла к камину и сделала пас рукой, заставляя остатки огня в дровах снова гореть, положила в этот огонь свечу. – Только, прошу вас, не рассказывайте о подобном триумфе людям, которым о нем знать не следует. Ваши…нестандартные методы могут кое-кого напугать, – добавила она как бы между прочим и задумчиво посмотрела на меня. – А ведь у Юлиана появился отличный шанс немного посмотреть на себя со стороны…

– Это комплимент? – переспросила я.

– Это ирония, – отозвалась Присцилла. – На сегодня все. Отдыхайте. И, мой вам совет, – она наклонила голову набок. – Сходите на кухню и попросите что-нибудь сладкое. И поужинайте, если вы еще не ужинали. Если вы упадете в обморок, никому от этого не станет легче.

Магия давала власть, но всегда брала свою плату.

Я запомнила этот закон очень хорошо в тот момент, когда ловила падающего в обморок Кондора.

Каждый волшебник должен хорошо знать свои границы возможного, сказала как-то Присцилла, знать их и не переступать. Как любят делать некоторые крайне самонадеянные мальчишки, привыкшие верить в собственное всемогущество, добавила она, ухмыляясь. Знание этих границ куда важнее подобного всемогущества, потому что магия опьяняет – и может здорово ударить в голову, если слишком ею очароваться.

Поэтому хороший маг всегда следит за тем, сколько он спит, что ест и достаточно ли его тело крепко, чтобы выдержать работу с энергией. Физические упражнения были так же важны, как умение читать тайные знаки или вызубренные назубок ритуалы, и Присцилла могла привести множество примеров, когда юноши, подававшие большие надежды на заре своей карьеры, превращались в избалованных, изнеженных придворных, не способных на большее, чем пара дежурных иллюзий и охранных заклятий. За примером того, к чему приводит пренебрежение к еде и сну, сказала она, ходить далеко не надо.

Иногда мне казалось, что каждая вторая ее фраза содержала шпильку в сторону Кондора. Иногда я была уверена, что мне не казалось, и Присцилла использовала каждую мелкую возможность, чтобы поддеть племянника – вне зависимости от того, присутствовал ли он поблизости лично.