Если быть предельно честной перед самой собой, жить в доме дель Эйве мне почти нравилось. Это «почти» относилось к мелким бытовым неудобствам. При сильном ветре в комнатах, даже в моей, удивительно уютной, становилось холоднее, мне приходилось набрасывать на плечи шаль и жаться поближе к камину. Ванная находилась чуть дальше по коридору, и по вечерам я, воровато оглядываясь и кутаясь в подаренный мне халат, пробиралась к себе, боясь, что вдруг попадусь на глаза кому-то из старших и этот кто-то посмеется над тем, как я выгляжу с полотенцем на голове. Есть приходилось строго по расписанию, хотя таскать с кухни яблоки и куски пирога не возбранялось, главное, не делать этого ночью, когда все уже легли спать (а если делать, то так, чтобы никто ничего не заметил).

Еще были запертые двери, прячущие от меня чужие тайны.

И прислуга, которая заправляла постель, если я не успевала этого сделать. В Замке я не чувствовала себя так неловко, возможно, потому, что прислуга в Замке предпочитала не показываться людям на глаза – я так и не увидела ни одного боггарта.

Я могла делать что угодно, когда не сидела за общим столом в гостиной или не занималась с леди Присциллой изучением разных интересных вещей, но я предпочитала прятаться с книгой где-нибудь, где меня бы не могли найти. Это помогало избежать ненужных, очень гнетущих меня вопросов леди Тересии, или столкновения с лордом Парсивалем, перед которым я продолжала робеть каждый раз, когда он обращался ко мне по имени.

Самым страшным было ощущение одиночества – слишком уж мало людей приходилось на все эти комнаты, коридоры и галереи. Иногда я просыпалась ночью и, глядя в темноту за окном, думала, не стоило бы мне, рискуя быть понятой неправильно, пробраться в комнату этажом выше, где спал Ренар. Ради хорошей беседы и теплых рук. Силы духа в итоге не хватало, потому что за пределами одеяла было холодно, а на одеяле, у меня в ногах, обычно обнаруживался свернувшийся в клубок Ахо. Он поднимал голову и его глаза мягко мерцали в темноте.

– Спи сладко, человеческое дитя, – говорил фэйри и совершенно по-кошачьи начинал мять лапами покрывало.

Видимо, это были какие-то чары, от которых я засыпала, а утром чувствовала себя свежей и отдохнувшей.

Но ни разу не счастливой.

В этом мире приспущенных штор и приглушенного света, в мире тишины и темноты, в доме, похожем на дом тоскующей вдовы – или, если быть точнее, вдовца, что я понимала и о чем не спрашивала из страха, что мой вопрос может задеть больное, – мне, незваной и нежданной гостье из совсем другого мира, нашлось место. Временное и зыбкое, но все-таки нашлось.

После того, как ритуал связал меня и семью дель Эйве незримыми и непонятными мне узами, я прожила в их доме почти две недели. За это время я успела вызубрить придворный этикет так, что встреча с Его Высочеством Феликсом д'Альвело, маркизом Абелья, прошла для меня хорошо – я отделалась поднявшимся к вечеру после нее жаром и пару дней чихала, подхватив на сквозняке простуду. У меня появилось пять новых платьев, каждое из которых делало меня похожей на кого-то другого и, по мнению Тересии, было достойно принцессы. Их успели сшить так быстро, что это не поддавалось логике и выходило за пределы моих знаний о шитье вообще. Впрочем, у госпожи Фонс-Флорал, вполне мог жить фэйри-портной на чердаке, я бы этому не удивилась.

Так или иначе, я провела много часов на примерках. Я повторяла правила и регламенты и задавала Айвеллин и Эсси неудобные вопросы, пока меня кололи булавками и пытались упаковать в шелк и бархат – в то, что грозило превратиться в новые платья. Еще я прочитала пару книг по ритуалистике, пытаясь уложить в голове то, что я пережила, но из книг я ничерта не поняла.

Все это время я видела Кондора только за семейными ужинами, после которых он уходил общаться с отцом или спать, и еще в те моменты, когда он брал меня за руку и утаскивал в большое зеркало в одной из комнат. Или вел куда-то через портал, который был заложен в тайной каморке за кабинетом его отца. Я оказывалась в салоне госпожи Фонс-Флорал, в Академии, при дворе – где угодно, где уже ждали люди, которым Кондор отдавал меня, а потом, через положенное время, забирал обратно. Он не закатывал глаза, не фыркал раздраженно, не демонстрировал неприязнь ко мне или к тому, что ему приходилось быть моим проводником. Наоборот, Кондор был мил и приветлив, даже шутил, особенно перед моей встречей с Феликсом, которой боялся, кажется, не меньше, чем я, но нам ни разу не удалось поговорить дольше нескольких минут.

И в конце концов я поняла, что мне очень хочется, чтобы вместо Гнезда, в которое мы возвращались, мы снова шагнули бы куда-нибудь в неизведанное и волшебное.

В галереи дворцов Лорна-Тир, например.

Или в зал со скелетами китов.

Или в огромную оранжерею, которую по ночам охраняли серо-красные мотыльки размером с мою ладонь.

Но встреча за встречей этого не происходило, и я искала утешение в другом.

Зеленая дверь Шамаса никуда не исчезла, только к кристаллам в фонаре прибавились черный и зеленый, а внутри, как мне показалось, стало поменьше хлама.

Колокольчик звякнул, предупреждая хозяина лавки, что у него гости, и Шамас, занятый тем, что рассматривал на просвет какой-то кристалл, оторвался от своего занятия и широко улыбнулся.

– Кого я вижу! – радостно сказал он. – Леди Лидделл и ее сторожевой лис!

Я смущенно затормозила и машинально потянулась убрать за ухо якобы выбившуюся прядку. Рука Ренара, пропустившего меня вперед, уперлась мне в спину, подталкивая, мол, не тормози, тебя там ждут – и уже давно. Недели полторы как.

Шамас вылез из-за прилавка, чтобы обнять меня – от него пахло пылью, табаком, кофе и еще чем-то терпко-горьким.

– Я рад видеть вас, милая, – Шамас заставил меня повернуться кругом, словно хотел рассмотреть меня со всех сторон. – И рад видеть, что моя работа вам идет, – и его палец осторожно коснулся серебряного колечка с зеленым камушком, продетого сквозь мочку моего правого уха чуть выше другой, обычной сережки.

– А я рада, что, наконец, могу лично сказать вам спасибо, – улыбнулась я в ответ и присела в книксене, которые у меня получались уже почти отлично, по крайней мере, Присцилла не морщилась. – Лорд Парсиваль передал мне ваше приглашение, и я пришла, – добавила я, наблюдая, как они с Ренаром пожимают друг другу руки.

Мне было немного стыдно: я очень хотела навестить Шамаса раньше, а вместо этого с головой ушла в учебу и собственное уныние, и в итоге дотянула до того, что мне вот уже скоро уезжать – а мы так и не увиделись.

Взгляд Шамаса скользнул за наши спины, к двери, словно бы он ждал, что вслед за нами зайдет кто-то еще, но дверь оставалась закрытой. Было видно только, как там, за витражом, туда-сюда сновали тени людей, которых здесь, на одной из торговых улиц, было немало.

Шамас прошел вперед, к выходу, чтобы закрыть дверь на задвижку, и обернулся к нам.

Мне показалось, что его улыбка, по-прежнему широкая, стала не такой веселой, потускнела, как у ребенка, обманутого в ожиданиях.

– Ну, что же, господа, – сказал Шамас, переводя взгляд с меня на Ренара и наоборот. – Не так уж много людей заходят в эту забытую богами лавку, так что, думаю, если мы с вами спрячемся в глубине, чтобы выпить кофе, ничего страшного не произойдет.

Он лукавил, я знала, и вспоминала, пока шла вслед за мужчинами в глубину тесного, темного коридора, все то, что мне рассказывали. Скромный мастер, знаток волшебных камешков, Шамас был одним из лучших в своем деле, и лавку в Галендоре держал, кажется, развлечения ради. Случайно сюда и правда заходили редко, в этом Шамас был прав. Его настоящие клиенты предпочитали немного иной формат общения – об этом я тоже уже знала. Мне рассказал Ренар, когда я спросила, догадавшись, что лорд Парсиваль не стал бы заказывать для меня особенное украшение у обычного ювелира. Да и кольцо, купленное Кондором, конечно, обычным не было. Я проверяла – пару раз, пока Присцилла не видела, касалась рукой флаконов с зельями, казавшимися мне особенно подозрительными, и наблюдала, как сердцевина кристалла наливается алым, словно там, в его прозрачной глубине, появлялась капелька настоящей, живой крови.