– А как же утверждение, что в этой жизни надо попробовать все?

– Ну, если в удовольствие, то конечно. Но какое удовольствие спать с той, кто ни черта не умеет? Будет бревном лежать, а ты пыхти, раскачивай. Еще переживай, чтоб не порвать с моими-то габаритами. Оно мне надо? Забудь.

– Такую идею взять и выкинуть на помойку?! Серьезно?

– Отмети ее как неосуществимую, – усмехается Брагин. – Чет я перегрелся, похоже. Пойдем, что ли, поплаваем?

– Почему сразу – неосуществимую? – не сдается Марат, шагая за другом к морю. Антон с Назаром плетутся чуть позади.

– Потому что. Меня не привлекают малолетки, а среди барышень постарше девственницы вымерли как вид.

Брагин разворачивается к другу спиной, выставляет перед собой руки и с удивительным для таких габаритов изяществом ныряет, рассекая бирюзу моря красивыми мощными гребками.

– Что думаете?

– Что тут думать? Арс все правильно сказал, – пожимает плечами Антон.

– У нас еще две недели. Что мы – девочку не найдем? Да если поднапрячься…

– Где искать будем? Возле детского сада? – шутит Звягинцев. – Ты сам-то когда в последний раз с целкой имел дело? Было после школы хоть раз?

– Речь сейчас не обо мне.

– Давайте признаем, что миссия невыполнима, и сосредоточимся на чем-то другом.

– Я видел рекламу новых Patek Philippe. Купим Браге классные часы. Он заценит.

– Нельзя дарить часы на день рождения!

– Это еще почему?

– Примета плохая.

– Господи, Марат, ты хуже моей бабки, – закатывает глаза Назар. – Это же гребаные суеверия. А ты взрослый умный мужик.

– Суеверия не на пустом месте родились, – вяло отбрехивается Панаев.

– Стой! Черная кошка!

– Где?!

– Ну вот. Говорю ж – совсем ты двинулся на этой почве, – качает головой Антон, указав на расстилающуюся перед ними водную гладь, где никаких кошек, конечно, нет и быть не может.

– Да пошли вы! – бурчит Панаев, разворачиваясь к берегу.

– Смотрите, какой обидчивый. Ты плакать пошел?

– Нет. Я пошел искать Браге подарок.

– Вот уж баран упертый. Ну не найдешь ты его! Не найдешь!

– Спорим?

– На деньги?

– Угу. Если я нахожу, ты оплачиваешь. Сколько бы это ни стоило.

– Заметано.

– Назар, перебей.

– Что за детский сад? – закатывает глаза Звягинцев.

– Перебей! Тебе чего, западло?

– Я в этом не участвую.

– Саня, перебей ты! – Марат оборачивается к одному из охранников, что был вынужден полезть в море за своим боссом и теперь стоял чуть поодаль, делая вид, будто у него заложило уши. В отличие от Назара, деваться тому было некуда. Хоп. И спор скреплен. Подстегиваемый азартом, Панаев стремительно зашагал к берегу. С чего бы начать? С эскортниц? Так откуда среди них девочке взяться? Тогда… Точно! Он где-то читал, что в сети существуют специальные аукционы…

– Марат Маратыч…

– Если вздумал меня отговаривать, то лучше молчи, – шикает Панаев на увязавшегося за ним следом охранника.

– Да нет. Я, собственно, напротив…

– Что?

– Предложить хочу. Один вариант.

– Серьезно?

– Серьезнее некуда, – мрачнеет Саня. – Речь о моей сестре.

– Да ты что, волчара позорный, родную сестру продать хочешь?! – шипит Панаев.

– Ей это только на пользу пойдет, поверь, Марат. Она у меня… как бы это сказать? Девушка специфическая. На уме одна наука, саморазвитие и прочая хрень. Двадцать пять, а она кандидатскую строчит, ходит на японский, фехтование и курсы ораторского мастерства…

– Двадцать пять, и девственница? – сощуривается Панаев.

– Говорю ж, ей не до мужиков. Она вся…

– Да-да, вся в науке. Так бывает вообще?

– Ага. Ночей из-за нее не спим всей семьей. Наука – наукой, но нормальную жизнь никто ведь не отменял! Сколько раз мы ей говорили? Все по боку. Ей мужика бы нормального… Который бы всю эту дурь у нее из башки вытрахал.

– Так. Ситуацию вроде бы понял. Но и ты пойми. Мне же надо, чтобы она сама к Браге пришла. С чего ты решил, что недотрога твоя согласится?

– Ради своих макак она пойдет на все, – мрачнеет Саня.

– Каких еще макак?

– Говорю ж, она – ученый. Пишет кандидатскую. Был у нее какой-то грант на исследование то ли макак, то ли шимпанзе. А сейчас что-то там накрылось и… в общем, ей деньги нужны. Сильно. А Назар сказал, что любую сумму заплатит, вот я и вспомнил о Марфе.

– То есть с ней ты еще не говорил?

– Нет, понятное дело. Когда? Но если ты гарантируешь, что ей оплатят всю сумму…

– Так, пойдем-ка, обсудим.

– Было очень круто, скажи же, Марф? Тебе понравилось?

– Нет, не очень. Пошлость жуткая. Хорошо, что бабуля этого не видела.

– Да какая же это пошлость? Это – иммерсивный театр! Мальчики какие красивые. А этот актер в роли Есенина? Как его? Лугин? Как читал! Как проникновенно читал…

– Если бы он прикрыл свое хозяйство, я бы, может, смогла сосредоточиться на тексте. А так, кажется, в моей жизни еще не было настолько бесполезных трех часов.

Подруги Марфы переглядываются.

– В этом-то и весь смысл! Тебе нужно переключиться. Расслабиться. Отвлечься от мыслей о работе, понимаешь?

– Это нетрудно. У меня ее не-е-ет. – Последнее слово Марфа скорбно протягивает. В носу уже привычным образом колет. И лишь одного хочется – скорее домой, под одеяло. Чтобы как в детстве накрыться с головой и хоть ненадолго забыть о том, что вся ее жизнь рухнула в одночасье.

– Нет, ты опять за свое?

– Ну, прости. Я предупреждала, что из меня сейчас – не лучшая компания. Мое исследование накрылось, кандидатская встала на паузу и…

– И пришло время, наконец, пожить для себя? – с надеждой подсказывает Лиля.

– Ты не понимаешь. – вздыхает Марфа.

– Да уж куда мне, тупой.

– А вот не надо мои слова перевирать! Я такого не говорила.

– А что ты говорила?!

– Что мы хотим от жизни разного. Вот и все. Тебя делают счастливой одни вещи, меня – другие. Это нормально.

– И? Кто тебя делает счастливой? Твои обезьяны? – поджимает губы Лиля.

– Может быть.

– Тогда что тебе стоит приголубить еще одну? – вмешивается в разговор Наталья.

– К чему ты клонишь? – Марфа по очереди прикладывает к уголкам глаз салфетку.

– Вот сколько Валевский тебя домогается? Лет пять ведь, не меньше. Была бы ты посговорчивее, насколько бы легче тебе жилось? Аж под целым ректором!

– Ага. В прямом смысле под ним, – поддакивает Лиля, посмеиваясь.

– Вы совсем, что ли?!

– А чего? Он вполне неплох. Симпатичен даже, несмотря на возраст. Ему сколько? Чуть за шестьдесят?

– Где-то так. Угу.

– Он хорошо сохранился.

– Достижения косметологии? Или удачная пластика? Как думаешь?

– Кровь девственниц, – фыркает Наталья, глядя на Марфу. Та идет стыдливыми красными пятнами. Далась им ее невинность!

– Ну и ладно. Все равно у Маруськи никого нет. А для здоровья мужик нужен, как ни крути. Ну, ведь правда, Маня! Сколько можно трястись над своим цветочком?

– Я над ним не трясусь! Просто, в отличие от вас, вообще на этом деле не зацикливаюсь. Помимо прочего, Валевский женат! – вяло отбивается Марфа.

– Ох, да кого это останавливало! Зато представь, как ты развернешься, когда не надо будет думать о финансировании твоих исследований. Ну? Круто же! Так, глядишь, и Нобелевку получишь.

– Не знаю, как-то это не по-христиански.

– Марусь, ты – атеистка, забыла? – хохочет Лилька. Что возразить на это, Марфа не знает. Решает сменить тему:

– У меня есть подозрение, что мой грант отозван не без помощи Валевского.

– Ты серьезно?!

– Угу. Поэтому, если я соглашусь, это будет означать, что он победил. А я не могу доставить ему такого удовольствия.

– Даже если твое исследование остановится?

– Оно уже остановилось, – тяжело вздыхает Марфа. – Ну… Почти. Если в ближайшее время не случится какого-то чуда, два года моей работы накроются медным тазом. Я, конечно, бросила клич, но… Надежд почти не осталось.