Роман заканчивается смертью амбрикурского священника, умирающего со словами: "Ну и что с того? Все благодать". Слова эти со всей очевидностью говорят о том, что ни о каком бунте священник не помышлял. Но подобный образ был для французской литературы новым. От амбрикурского кюре, защитника бедняков, идет прямая линия к образам демократически настроенных священников во французской прогрессивной литературе наших дней. Не помышлял, разумеется, о бунте и сам Бернанос, но картина, им нарисованная, опровергает предсмертные слова сельского священника.
То, что Бернанос в своей критике бескомпромиссен, отнюдь не означает, что он отказался от сословных иллюзий. В "Дневнике сельского священника" утопическую мечту о возрождении рыцарства излагает племянник графини, бравый офицер Оливье. Но в реальной жизни эта мечта оборачивается службой Оливье в Иностранном легионе в Северной Африке. Подобно другим героям романа, он сознает свою обреченность. И как бы ни был самоотвержен амбрикурский священник и его друзья, им не осилить зло. Если в ранних произведениях писателя зло персонифицировалось в том или ином конкретном персонаже (Мушетта, например), то в "Дневнике сельского священника" зло и в графском замке, и в приходе лицемерного церковника, и в доме сельского богатея, - зло разлито в том мире, где живет амбрикурский кюре.
Принято сравнивать творчество Бернаноса с романами другого видного представителя критического реализма, Франсуа Мориака. По верному наблюдению известного литературоведа П.-А. Симона, Бернанос создал иной, нежели у Мориака, "тип христианского романа, более интенсивный, более глубокий и более мрачный". Как и Мориак, Бернанос безжалостен к фарисеям. Он создает редкой обличительной силы образы неправедных церковников. Страшен в своем мнимом благочестии аббат Сенабр (в романе "Обман"), Как и Мориак, Бернанос пишет об аде буржуазной семьи. Но то, что прежде всего важно и ненавистно Мориаку - зависимость семейных отношений от денежного расчета, Бернанос рассматривает как само собой разумеющееся. Он ставит перед собой иные задачи, более широкие, хотя и более отвлеченные.
Избранная Бернаносом форма дневника целиком себя оправдала. Правда, она приводит к известному сужению горизонта: читатель узнает только о том, что находится в ограниченном поле зрения деревенского священника. Но при этом форма дневника предполагает самоустранение рассказчика - посредствующее звено между читателем и героем исчезает. Мы максимально приближаемся к миру деревенского священника, активно сопереживаем. Отсюда - та сила эмоционального воздействия, которая исходит от романа. Объясняется она и необычайной, обезоруживающей простотой изложения И угадывается здесь школа Льва Николаевича Толстого, его воздействие на французского писателя.
"Лучше детей, знаете, никого нет, - говорит служанка из "Дневника сельского священника", - дети - это сам господь". Тема ребенка, намеченная здесь пунктиром, становится центральной в "Новой истории Мушетты". Бернанос считал детство определяющим периодом в жизни человека. И всем своим существом протестовал против трагедии детства в современном обществе. Вслед за Достоевским он мог бы сказать, что самый страшный грех - пролить слезу безвинного ребенка.
В отличие от предыдущего романа, обращение к дневниковой форме в "Новой истории Мушетты" исключалось (героиня - полуграмотный подросток). Но сила сопереживания здесь никак не меньше.
Действие разворачивается в быстром темпе. Первая фраза словно продолжает начатый рассказ: "И вот уже прорвавшийся с запада шквальный унылый ветер - морской, по утверждению Антуана, - разносит во мраке голоса..." Мушетта бежит под дождем. Она сняла калоши - калоши Этьена ей велики. Читателю неизвестно, кто такой Антуан и кто такой Этьен (дальше речь о них не пойдет); но благодаря этим именам, чуждым читателю, но близким Мушетте, он приблизился к ее миру, стал в этот мир входить. Далее - по ходу действия - автор сочетает несобственно прямую речь, которая и создает эффект сопереживания, с объективной формой рассказа: читатель глядит на окружающее глазами Мушетты и вместе с тем видит ее со стороны.
Бернанос дал Мушетте то же имя, что и героине своего первого романа. Сам он утверждал, что между двумя произведениями никакой связи нет. Действительно: на первый план выступают принципиальной важности различия. Если в романе "Под солнцем Сатаны" Мушетта гибнет под влиянием отвлеченных надчеловеческих сил, то в "Новой истории Мушетты" девушка становится жертвой совершенно конкретных социальных обстоятельств.
Четырнадцатилетняя Мушетта, умная, гордая, очень добрая, обладает удивительной чистоты голосом. Но школьная учительница заставляет ее возненавидеть уроки пения, и девушка восстает против того порядка, который воплощен в учительнице. В уродливом мире, где живет Мушетта, все достоинства девушки оборачиваются против нее самой. Это все тот же мир французской деревни, где тщетно пытался проповедовать слово божие амбрикурский кюре. Но если священник только помышлял о самоубийстве, то Мушетта, обманутая в единственной своей привязанности, изнасилованная браконьером, потерявшая мать, накладывает на себя руки. В "Новой истории Мушетты" нет мистики, есть одно - правда. Все очень просто. И невообразимо страшно.
В образе Мушетты легко заметить черты пассивности, смирения, безответности. Но резиньяция вступает в противоречие с бунтарством, которое зреет в душе подростка. Иногда писатель именует Мушетту "смиренной и ожесточившейся", но чаще - просто "ожесточившейся". И чем сильнее удары, которые на нее обрушиваются, тем мужественнее она становится. "Впервые в жизни полуосознанный бунт, который и составляет самое сущность ее натуры, получил внятный смысл. Сегодня она одна, воистину одна против всех". В финале повести Мушетта, одна против всех, стоически приемлет смерть. "Мушетта, - скажет о ней Бернанос, - это маленький герой!"
Мушетта - забитая, но не смирившаяся - предстает перед зрителем в фильме Робера Брессона "Мушетта" (1967; в 1950 г. режиссер экранизировал "Дневник сельского священника")
