Пыталась ли она сбежать? Нет.

Пряталась ли? Нет.

Нападала ли? Нет, но после их вчерашней стычки повела себя неожиданно смело. Маленькая фурия… Светловолосая Фемида не побоялась бросить вызов. С губ Берта чуть не сорвался смешок, пресеченный на корню и сменившийся волной… чего?

Берт не знал, что за эмоции сплелись в нем клубком. Абсолютно незнакомые ощущения, которые в принципе не должны находиться в одном сосуде.

Само присутствие Корделии раздражало, словно она касалась воспаленного нерва, к которому Берт не подпускал ни одну женщину. И прежде это легко ему удавалось. У него были разные любовницы. Гораздо красивее нее. Некоторые — гораздо умнее. Веселые женщины и женщины со склонностью к драмам. Остроумные и очаровательно глупые. Высокие. Низкие. Полные, тощие, рыжие, смуглые. Блондинки, брюнетки, воительницы и скромницы. Все они были прекрасны и каждая уникальна. Вот только Корделия словно принадлежала к другой расе. Существовала вне категорий. Вне сравнений. И Берта это сбивало с толку. Он не знал, как ее воспринимать, и привычной палитры чувств было недостаточно. Корделия словно забиралась под кожу, в нутро и через него — в сердечные камеры. Во все четыре.

Из раздумий его вырвало тихое ругательство. Даже грубые слова, произнесенные мелодичным голосом, звучали по-своему очаровательно.

Тряхнув головой, Берт развеял марево и увидел, что Корделия прижала к лицу тыльную сторону ладони.

Она тихо хлюпнула носом.

«Плачет?» — изумленно подумал он.

— Корделия… — неосознанно шагнув вперед, Берт потянулся к ней.

Заметив его приближение, она повела плечом, словно избавляясь от нежеланного прикосновения, которого так и не последовало.

— Корделия, — повторил Берт уже тверже.

— Отстань, — встав к нему вполоборота, она опустила руку. На тыльной стороне ее ладони расплылось кровавое пятно. Корделия глянула на него и снова прикрыла нос.

И тогда Берта осенило. Схватив кухонное полотенце — слишком гордое название для обычной тряпицы с необработанной кромкой, — Берт протянул его Корделии. Она выхватила у него тряпку и прижала ее к носу.

— А ты стирать вещи не пробовал? Ну и запах, — наморщив лоб, Корделия рухнула на стул и запрокинула голову. — Чего уставился? — прорычала она. Вопрос должен был прозвучать грозно, но из-за полотенца у носа голос вышел гнусавым и забавным.

— Ничего, — фыркнул Берт и уже обеспокоенно продолжил: — Я не должен был так говорить. Извини.

— Но это правда, — равнодушно отозвалась Корделия. — Я не имею права злиться на то, в чем повинна сама. Я тоже считала тебя трофеем. И что теперь? Поставишь на мне клеймо? На холке или на ляжке?

Растерявшись, Берт в замешательстве почесал затылок.

— Я бы никогда не причинил тебе боли, — сказал он первое, что пришло в голову.

— Ты уже причинил, — скривилась Корделия и, глянув на полотенце, вернула его к носу.

— Я же извинился! День не задался. Я приехал из больницы, где мне сообщили… короче, поверь на слово, денек паршивый. А потом оказалось, что мой отряд от рук отбился…

— Значит, ты все-таки останешься хромым? — ничуть не удивилась она.

— Откуда знаешь?

— Несложно догадаться. Я же видела твою ногу. Или уже забыл?

— Такое забудешь, — ухмыльнулся Берт, стараясь не сосредоточиваться на мрачных мыслях и перспективах. — Что это с тобой? — он глазами указал на ее нос.

— Ничего, — свободной рукой отмахнулась Корделия. — Так иногда бывает от бессонницы.

— Ты страдаешь бессонницей?

— Ага.

— И подолгу ты обычно не спишь?

— Когда как. Бывает, по три дня.

— В последний раз ты спала?..

— Пару часов. Сразу после приезда сюда.

— И как обычно засыпаешь?

— В какой-то момент просто ложусь и жду, когда потеряю сознание, — пояснила Корделия. — Знаешь, эффект все равно не тот. Не совсем сон. Почти не отдыхаешь, — печально добавила она. — Грин дал тебе шприц с двойной дозой. Мне он никогда столько не вкалывал. Слишком большая нагрузка на организм, — последние слова Корделия произнесла скрипучим голосом, подражая старику. Получилось настолько схоже, что Берт не смог сдержать улыбки. — Привыкание.

— Почему у тебя так?

— Не знаю. Пытаюсь заснуть, но что-то мешает.

— Например?

— Порой я не могу дышать. Кажется, будто не хватает воздуха. Никак не могу найти себе место. Если слишком тепло, у меня начинается сильный кашель. Когда как.

Симптомы показались Берту знакомыми. Не совсем бессонница. Чем-то подобным страдал Игнат после взрыва. Внезапно Берту в голову пришла идея. Очень-очень сомнительная. Вряд ли Корделия оценит ее, но попытаться стоило. Все необходимое у него было: свежий воздух, теплое одеяло… А уж утяжеление можно сделать и своими руками — в прямом смысле слова.

Обдумывая свои дальнейшие действия, Берт наблюдал, как Корделия опустила руку с тряпкой и очаровательно наморщила нос, подергивая кончиком, словно маленькая зверушка.

И это ее движение все решило.

— Я знаю, как тебе помочь, — заявил Берт.

— Неужели? И как же?

— Сбегай-ка в спальню, захвати два одеяла и подушки. А затем я покажу тебе лучшее средство от бессонницы.

— И что же за средство такое, для которого нужны постельные принадлежности? — вопрос буквально сочился ядом.

— Ты очень удивишься, — подмигнул Берт.

Глава 18. Затишье перед бурей

— Хочешь сказать, сон на улице отличается ото сна в доме? — скептически выгнула бровь Корделия.

Внутри заросшей беседки, примеченной ею еще в первый день, оказалось на удивление уютно. Как в зеленом коконе, словно сама природа сплела колыбель для детей своих.

— Да, — лаконично ответил Берт. — Но только летом. Зимой ты тут околеешь.

— И спать я буду в этой штуке?

— Это не штука, а гамак. Я соорудил его для крепкого ночного сна.

— Вообще-то люди строят дома как раз для того, чтобы не спать на улице.

— В моем случае мера была вынужденной, язва. Паштет в щенячестве отказывался спать дома и вообще заходить туда.

— Почему?

Словно откликнувшись на звук своего имени, через узкий зазор в зарослях протиснулась сначала мохнатая черная морда, затем огромное собачье тело. Пес осмотрел своего хозяина и его гостью, после чего вальяжно растянулся на земле.

— Потому что родился и несколько месяцев жил на улице, — продолжил Берт, не сводя глаз со своего питомца. — Ему и так было непросто, так что я не стал усложнять псине жизнь. Он принимал только меня, прочих людей боялся. Один на улице выл, мешая всей округе. Я уже начал опасаться, что к моей двери стекутся соседи с факелами и вилами.

— А почему он боялся людей? — заинтересовалась Корделия, все-таки сев в гамак. Он качнулся под ней, и она испуганно округлила глаза. Справившись с неловкостью, Корделия под испытующим взглядом Берта поерзала, устраиваясь удобнее.

— Долгая история, — сам он опустился на колченогий табурет.

— Мы никуда не спешим.

— Мать Паштета сбежала от хозяина. Подозреваю, из-за жестокого обращения. Но далеко не ушла. Осталась у города. Она перестала доверять людям, более того, начала нападать на них. Кончилось это плохо, конечно. Игнат, столкнувшись с ней однажды, таки пристрелил ее. Тогда же он выяснил, что у этой суки родилось два щенка. Уж не знаю, с кем там она спаривалась, но в итоге… — он покосился на Паштета, — родила вот эту… помесь собаки с медведем, — махнул Берт в направлении пса.

Корделия, кажется, не расслышала последнего замечания. Она в ужасе смотрела на пса.

— Игнат… ее…?

— Иногда он слишком буквально воспринимает фразу «устранить угрозу». Один щенок сбежал, второго Игнат отловил. Думаю, он хотел отдать его на подпольные собачьи бои. У нас такое не поощряют, но свинья везде грязь найдет, да? Это я про своего братца, если что… Благо в тот раз Дог встал на мою сторону, иначе мы с Игнатом точно передрались бы. В итоге я забрал щенка на перевоспитание.

— И перевоспитал же, — подняв взгляд, она посмотрела на Берта.