Молчание затянулось, в то время как мысли в голове Берта носились кругами, не желая выбрать конкретное направление.

— Получается, меня похитили только потому, что мой отец якобы убил твою мать?

— Нет, — Корделия смотрела ему в глаза и говорила прямо, чем невольно вызывала восхищение. — Тебя похитили еще и из-за его статуса. Будь ты рядовым солдатом, тебя убили бы на месте. Хотя предполагалось, что ты в конечном итоге все равно умрешь…

— С ума сойти! — искренне изумился Берт. — Значит, мне еще и повезло, — но уместен ли был сарказм? Ведь Берту на самом деле улыбнулась удача. — И ловушку расставили именно на меня.

— Да.

— Разве не проще было схватить и убить моего брата? Будущего лидера, а не рядового капитана. Игната с пеленок растили для этой роли.

— Тогда его место мог занять ты, верно?

Неверно. Но Берт не стал уточнять. Случись что с Игнатом, его место занял бы Виктор. Берт был последним, кому доверили бы локацию. Подумав об этом, он совершенно неуместно и горько ухмыльнулся.

— Раз все равно нужно ликвидировать детей Филиппа, есть ли разница, в каком порядке? — тем временем продолжила Корделия, не заметив его реакции. — Отрубить гидре головы. Когда не останется наследников…

— …придется сменить власть, — логично и куда более масштабно, чем казалось изначально. Пророчество Грина сбывалось. Значит, речь шла не о единичном похищении высокопоставленного офицера, а о смене власти. Уже третье поколение семья Берта вела локацию вперед и вершила закон. Если династия прервется, дееспособность оружейников будет ограничена. Пускай лишь на несколько дней, но воцарится маленький коллапс. — Тебе-то это зачем? Только не говори, что в твоих издевках не было ничего личного.

— Зачем мне это? Наверное, чтобы причинить боль твоему отцу, — пожала плечами Корделия. — Плюс я ненавижу то, что одни люди имеют все, другие — ничего.

— То есть, борьба за власть?

— Если тебе так угодно. На самом деле борьба за медикаменты, удобство, еду, безопасность. Ведь власть дает их? Мы бы с радостью и сами все производили, но у нас нет ни оборудования, ни умений… — красивые оправдания, красивые причины. Даже пьяные драки в баре всегда имеют под собой красивые основания, не говоря уже о войне.

— Если бы это было правдой, твои люди могли заключить с нами союз, прийти к нам с желанием научиться.

— Много лет назад мы приходили. И знаешь что? Нам сказали убираться и не трогать замечательных чистых людей. Жить хотят все. А вот страдать не хочет никто. Раз сами не умеем, а поделиться не хотят… — Корделия говорила тихо, но твердо, склонив голову набок в ожидании вызова.

— Мы бы никогда никого не прогнали, — возмутился Берт. — Нам всегда нужны были люди, помощь.

— Да ты идеалист, — хмыкнула она.

— Могу сказать то же самое о тебе, — он видел, что Корделия говорила правду, и ее искренняя вера даже умиляла. Но тогда он вспомнил камеру, и умиление исчезло без следа. Глупо было воспринимать Корделию как милую малышку. Снова всколыхнулась злость. — Если все так радужно, и бедные работяги всего лишь хотят аспирина, то у меня к ним немало вопросов. Садистские бои без правил, воровство, убийства. К чему все это?

Корделия просто смотрела на Берта и не говорила ни слова.

Он ждал, но лишь изогнутая бровь была ему ответом, приумножившим его злость.

— Давай я расскажу тебе пару историй, — скрипнул зубами Берт. — Исключительно в качестве иллюстративного материала. Все происходило у меня на глазах, — холодная ярость заставляла его чеканить слова. — Ты видела моего брата? Игната. Невозможно не заметить, что у него с лицом. Вряд ли ты в курсе, но наша локация тесно сотрудничает с технической. Игнат дружил с единственным наследником правящей династии. Парня зовут Тесла. Однажды, когда Игнату было почти четырнадцать, техники возвращались домой после традиционных августовских гуляний, и он поехал на неделю к ним в гости. В автобусе было двадцать человек, десять из которых — дети. Так вот… Автобус просто взорвали. Моего брата изуродовало шрапнелью, также пострадал его позвоночник. Игнат несколько лет провел в инвалидной коляске. Тесла лишился большего. Руки и родителей. Он остался одноруким сиротой, представляешь себе картину? Почти все остальные погибли. И что же такого было в автобусе, чтобы его взрывать? Нет, Корделия, его не ограбили, даже не остановили. Просто взорвали. Я искренне не понимаю, за что пострадали все эти люди. Особенно дети, — заметив ошеломленное выражение лица Корделии, он сделал паузу. — Мне продолжать?

Несколько секунд она молчала. Берт тоже, ожидая хоть какой-нибудь реакции. В конце концов, к его величайшему изумлению, она кивнула. Вот уж чего Берт не ожидал. Либо Корделия не верила, либо у нее хватало смелости выслушать до конца.

— Второй случай. Через некоторое время наши солдаты нашли убежище. Конечно, по ним сразу открыли огонь. В итоге на заднем дворе обнаружился вольер. С большой будкой. И что ты думаешь? Там был мальчик. Его, конечно, выпустили на свободу. И… Прежде чем солдатам удалось с ним справиться, он сломал нескольким кости, а одного чуть не задушил. Он говорил всего несколько слов, ел руками, был немытым, диким. И очень сильным. Тем не менее, несмотря на одичалость, он поверил нам и начал жизнь с чистого листа. Его зовут Дог. С ним ты тоже знакома. Ты любила Грина? Ты сама призналась, что он работал над проектом, где испытуемых дрессировали. Когда Дога уговорили на медицинский осмотр, рентген выявил около сотни переломов. Примерно столько же шрамов. К слову, Дог так и не оправился до конца, хотя прошло уже больше двадцати лет. Он до сих пор с трудом держит себя в руках. Мало говорит. Он просто не умеет иначе, понимаешь?

Лед тронулся. Как собака, чующая страх, он чувствовал сомнения Корделии, поэтому решил еще немного надавить.

— Ты хотела убить меня из мести. Причем даже не мне. Только за то, что я — враг. Верно?

— По большей части, — выдавила она.

— Тогда, получается, если мы убиваем врагов, я сейчас должен убить тебя? Мне есть за что мстить. И ты враг. Скажи Корделия, я должен тебя убить?

— Да, — голос ее был пустым, отстраненным, будто она говорила и не о себе вовсе.

— У меня есть другой вариант. И я очень надеюсь, что он нам подойдет. Хочешь услышать?

— Да, — тот же самый пустой голос.

— Мы вместе во всем разберемся. Узнаем, почему так сложилось. Правда ради правды, — наконец-то успокоившись, Берт говорил с ней осторожно, как с озлобленным котенком.

Корделия ослабела, словно ее покинули силы.

— Разумно, — кивнула она. — Не ожидала от тебя.

— Да я сам в шоке, — ухмыльнулся Берт. — Значит, попробуем установить перемирие? — он сжал все пальцы, кроме мизинца, который протянул Корделии.

Она посмотрела на его руку, на лицо и снова на руку, но ничего не предприняла.

— Ой, да брось. Давай же. Оттопырь мизинец…

Прошло несколько секунд. Берт продолжал протягивать палец, хотя для себя уже решил, что вздорная блондинка не пойдет навстречу. Однако она его удивила. Тяжело вздохнув, Корделия скривила губы и подцепила его мизинец своим. Берт несколько раз встряхнул их сцепленные пальцы в подобии рукопожатия.

— А теперь давай пообещаем друг другу не врать. Иначе у нас ничего не получится, — серьезно кивнул он.

— И как мы можем быть уверены друг в друге?

— Мы поклянемся на мизинчиках, — ослепительно улыбнулся Берт.

— О, в таком случае я спокойна.

И тогда она улыбнулась в ответ. По-настоящему. Берт обмер. Он впервые видел ее улыбку, сразившую его, как выстрел в упор. Ослепительная. Изящная. Женственная. Милая. Манящая. Радостная. Черт! Берт и не подозревал, что знает столько прилагательных. Но даже их было мало. Будто раньше он смотрел на Корделию, не видя ее.

Встретившись с ним взглядом, она оцепенела на мгновение. Потом вскинула свободную руку, словно заслоняясь от него и его реакции. Закрыла рот.

Наваждение пропало. Что сейчас было? Господи, Берт совершенно не хотел любоваться чьими-то губами, да и вообще обращать на них внимания. Чем вообще одни губы отличаются от других? Да ничем.