— Мидори… — из размышлений вырвал надломленный голос родительницы.

— Матушка, что с тобой? — я перепугалась и придержала её прямо на лестнице, — Почему ты плачешь? Неужели переговоры отца провалились? — она стала размазывать солёную влагу по щекам, неспособная обличить переживания в слова, — Что случилось, матушка? — я уже сама была готова заплакать, только бы родительница перестала убиваться.

— Мидори, я просто… Материнскому сердцу тяжело отпустить…

— О чём ты, матушка?

— Но Шисуи-сан — хороший человек, так что…

Дальнейшее я не слушала. Не желала слышать. Бросилась обратно в спальню, панически принявшись шарить по закромам.

— Она здесь… — в потрёпанном комоде, где хранились немногочисленные одежды, лежала она! Треклятая заколка! Голубые цветы, металлическая нить с лепестками: это, без сомнений, её кандзаси! — КАТИСЬ К ЧЕРТЯМ! — резким рывком я распахнула окно и вышвырнула бесовской предмет. Убирайся! Не в моём доме. Не со мной. Ищи себе другую игрушку, красноокая тварь!

Выплеснувшийся гнев подарил второе дыхание: в каком-то сумасшедшем угаре я стала скидывать вещи в большой дорожный платок — тот, в котором обычно носила еду, когда отправлялась договариваться о поставках в соседние селения. Наспех завязав серую ткань в узел, я закашлялась: только сейчас поняла, что даже не дышала толком всё время.

— Мидори, что с тобой? — обеспокоенная матушка застыла в дверях, не зная: войти ли или позволить единственной дочери и дальше творить абсурд.

«Сбежать, мне нужно сбежать любой ценой! Они не смогут сейчас принять это» — выстраивала я линию поведения.

— Всё хорошо, матушка, — главное, улыбнуться как можно естественнее и потереть шею. Да, я всегда тру шею, когда стесняюсь, — Просто… — правильно, а теперь посмотреть в пол, будто бы действительно чувствую неловкость, — Не проснулась толком и решила, что надобно отбыть по поручению отца.

Лишь бы сработало. Молю. Я же и раньше могла спросонья нести всякую околесицу.

— Узнаю свою Мидори, — обеспокоенность сменилась радушием и теплом: любовью, которую я и не надеялась больше ощутить. Матушка, прошу, прости мне эту ложь…

За завтраком я старалась вести себя привычно: заливисто смеялась, на повышенных тонах поддерживала беседу и порой совершенно по-плебейски щёлкала палочками. Так, как должно делать оборванке Мидори, а не так, как научили Мидори Учиху{?}[Намёк на то, что какие-то зачатки этикета Микото ей всё же втолковала.].

— Осталось лишь… — багаж был собран, как только родители разбрелись по своим делам. Никогда бы даже не осмелилась думать, что буду рада их постоянной работе на износ: контролировать меня было попросту некому и некогда{?}[Работой Мидори сейчас почти не занималась, так как накануне свадьбы мать всячески ограждала её от бытовых забот, чтобы дочь больше времени могла посвятить подготовке к бракосочетанию.], — Это… — я покрутила в руках гребень из черепашьего панциря: очередной подарок красноокого демона. Красивый. Заморский. С золотой росписью. Труп живого существа, который использовали для чужих утех! Зубчики больно впивались в кожу, а я продолжала сжимать несчастное насильственное творение. Я такая же, как и то бедное животное: как не замечала этого раньше?

Поборов жгучее желание отправить дорогую безделушку вслед за могильной заколкой, я всё-таки вложила её в походный кулёк: дорога предстояла неблизкая, денег было ничтожно мало, а штучка такая стоила прилично. «Мы обязательно ещё увидимся» — поклонилась отчему дому и двинулась прочь.

Улицы деревни мелькали пёстрыми пятнами: вот моя любимая лапшичная, куда порой захаживала, чтобы отметить особо удачную сделку, а здесь — школа{?}[В Японии эпохи Эдо (XVII - сер. XIX в.) не было школ в привычном нам понимании, однако существовали так называемые «храмовые школы», которые со временем стали обучать не только монахов, но и более широкие слои населения. Так что теоретически такая ситуация имела место быть.], чьи ученики очень любили пошкодить после уроков, рядом — гончарная мастерская, хозяин которой был близким другом отца. Каждый закуток, малейшая деталь вызывали светлые воспоминания: покидать родину оказалось бесконечно горько, словно кусочек с корнем отрывали от юной души. Но иного пути не оставалось. Ничего, вот доберусь до тётушки, живущей на границе Страны молнии, а там как-нибудь наладится! Может быть, это красноглазое отродье даже сгинет на одной из очередных миссий — и тогда я смогу вернуться, дабы встретить конец не на чужбине{?}[Для людей, живших в традиционном обществе, отрыв от «корней», родной земли был чем-то невообразимым и почти губительным.].

Лесная чаща, со всех сторон окружавшая Деревню, сокрытую в листве, не пропускала сквозь заросли ни единого солнечного лучика. Потому, несмотря на полуденное время, идти было довольно зябко. Ветви могучих деревьев пытливо шелестели, словно переговариваясь меж собой. Интересно, сколько же секретов хранили эти места? Травянистые запахи наполняли лёгкие особенной — терпкой влагой. Шагать по свежей траве было безумно приятно: все прошлые тревоги казались незначительными, а дурные предчувствия отходили на второй план.

Как долго ты брёл за мной, Шисуи-сан? Следил ли, будто лев за неопытной ланью, вёл ли от самых ворот? Или же примчался в последний момент, когда я собиралась делать привал? Хотя… имеет ли это уже какое-то значение, если алые дьявольские очи вновь смотрят на меня?

— Мидори, почему ты внезапно ушла? — правда спешил или же умело делаешь вид? Смотри-ка, даже испарина на лбу проступает и зрачки мечутся, как у ошалелого. Хорошо притворяешься, лицемерная тварь.

— Не подходи, — стараюсь сохранять уверенность и твёрдость, как будто совсем не боюсь.

— Ханако-сан не говорила, чтобы отправляла тебя куда-то, — не произноси имя моей матери, демон! — Почему ты здесь? — делаешь шаг вперёд.

— Не подходи, — отступаю назад, — Как ты нашёл меня?

— Мидори… — оказываешься прямо напротив. В секунду. Как и в тот раз. Страх пытается сковать, но я сопротивляюсь.

— Как?! — отбиваюсь от настойчивых прикосновений, от которых хочется просто исчезнуть, — Очередной ваш ниндзя-приёмчик, да? — раздражает. Меня дрессировали, как дворовую псину, чтобы невежда хоть немного стала похожа на породистый скот. Но сейчас я понимаю, что не знаю ничего — ни о клане Учиха, ни о возможностях шиноби, ни о ваших изменчивых глазах.

— Мидори… — да, об этих багряных огнях: таких же, как и в тот день. Опять символы замысловато вращаются в озере цвета киновари, а в нём — недоумение, удивление, злость, — Почему? — Шисуи-сан, ты слишком предсказуем.

— Почему не работает, да? — замешательство в твоём взгляде станет чудесным подарком на прощание, — Я сама не знаю! — пытаюсь кричать, но вырывается только жалкий шёпот.

— Мидори, — я отхожу назад, пока не упираюсь спиной в шершавую кору дерева. Отступать больше некуда.

— Не подходи…

— Мидори, — твои ладони силятся лечь на талию, но останавливаются, словно отвердевают от одной моей фразы, от одного имени, слетевшего с уст:

— Я не Норика.

Занавес. Адские очи в мгновение застилает слепая ярость. Ты движешься столь стремительно, что гражданская слабачка вроде меня не может даже распознать очертания клинка.

— Гори ты… в аду, — последнее, что получается произнести, прежде чем паралич распространяется по мышцам. Пока отяжелевшее тело падает наземь, удаётся заприметить тёмно-чайную{?}[Да, для японцев нормально называть цвет «чайным» — это условно коричневый оттенок.] рукоять меча, форму, перепачканную в грязи, будто ты только вернулся с задания, а главное — протектор Листа — символ защитника и поборника справедливости. Ты всегда мастерски притворялся, Шисуи-сан.

Профессиональный лжец. Галантный искуситель. А ещё — безжалостный убийца. Но почему-то снова, умирая, я вижу твоё по-доброму улыбающееся лицо. Отвратительно. Если и в этот раз не обрету покой, то обязательно плюну в мерзкую рожу. Обещаю тебе, мой красноглазый демон.