Ей наверняка ее «заклятые подруги» о каждом его загуле рассказывали. Видели, что ей больно про измены слушать, и нарочно приносили эти вести. А она терпела. Да ну к черту таких подруг, которые сами с ее мужем спали. Лучше уж пусть не будет ни одной, чем такие. Всегда считала, что лучше пусть пустое место будет рядом со мной, чем пустой человек. Да еще и с фигой в кармане. Они с ее мужем спали и друг на друга доносили. Какие же это подруги?

Я фото тети Нюры видела в молодости. Она красивой была. Неужели к ней председатель не хаживал? Наверняка пытался же? Интересно, а она мужу изменяла? Был у нее муж? Почему она одна? Где ее дети. И что это за родня, которая к ней приезжала. Надо будет разузнать. Любопытно…

Никита на меня надулся. Причину я поняла, когда мы спать пошли. Он хотел, чтобы Петька с мамой сегодня съехали. Он собирался мне устроить праздник. Мы бы одни дома остались. Вот он и решил погулять. Гусар, блин! Только напрягает, что моего мнения не спросил. Нельзя осчастливить человека против его воли. А он пытался. Одна ночь ничего бы не решила? Еще куча этих ночей будет. Куда он торопится? Или завтра война и завтра в поход? С такими не очень радостными мыслями я заснула.

Пробуждение было ужасным. Опять кричал чертов петух. Мы про него забыли и приоткрыли окно, когда ложились спать. Пришлось вставать и закрывать окно.

— Найду и убью, — проворчал Никита спросонья.

— Петуха или хозяина?

— Петуха. Хозяин просто придурок. За это не убивают.

— А петух просто птица. И живет, как природой предназначено. За это тоже не убивают.

— Вот тебе все бы мне перечить. Нет, чтобы согласиться…

— Я сразу предупреждала, что не буду послушной женушкой. Ты сам выбирал. Чем теперь недоволен?

— Доволен, Иришка. Всем я доволен. Давай спать…

— Давай.

Залезла к нему под бок. Прижалась. Мы обнялись и заснули. Но ненадолго. Затрезвонил телефон.

— И кому это с утра пораньше не спится?

— Сейчас посмотрю. Незнакомый номер.

— Тогда не бери трубку. Пусть звонят в положенное время.

Я так и сделала. Телефон свой отключила, и мы спокойно заснули. Проснулись только в полдень. Дома тишина. Мы к такому не привыкли. Всегда где-то кто-то в доме шумел. И мы к этому уже приучены. Я обошла все комнаты и поняла, что Петька с мамой съехали, пока мы спали.

— Разве так делается? Могли бы разбудить и попрощаться.

— Чем ты не довольна? Тебе дали выспаться.

— Я попрощаться хотела.

— Ты их на фронт провожаешь? Они на соседней улице живут.

— Так это идти…

— Не расстраивайся. Сейчас в гости к ним пойдем.

— Так это идти надо. И не погуляли напоследок…

— Хочешь, я тебя на руках отнесу?

— Хочу. Ты давно от своих обязанностей отлыниваешь.

— От каких это обязанностей?

— А кто меня на руках всю жизнь носить обещал?

— Я обещал.

— И давно уже не носил. Отлыниваешь? Филонишь?

— Каюсь, был грех. Одевайся. Я тебя в гости отнесу.

— То-то же…

В общем, в гости он меня понес только через два часа, когда мы в постели решили все наши «разногласия» и пришли к разумному компромиссу. В дом мы вошли без стука, поскольку нас приглашали. Да и дом тети Гали теперь станет нашим вторым домом, как сказала вчера мне мама. И нам здесь будут всегда рады.

— Выспались? Горазды вы спать… — высказала нам мама.

— Вы нас ждали в гости? Мы думали, что вы с Петькой еще вещи разбираете, поэтому и не торопились.

— Ждали. Как только переехали, так стали к вашему визиту готовиться.

— Знаешь, мам, мы с петухами проснулись. Представляешь, в пять утра.

— Кто-то петуха для развлечений завел, а весь поселок страдает.

— Мы потом опять заснули. Так до обеда и продрыхли, — дополнил муж.

— Петька вон от окна к окну бегал. Все смотрел, встали вы или нет.

— А что он хотел?

— Погулять. Что этот оболтус может хотеть?

— Покормите нас, пожалуйста. И мы будем готовы пойти на прогулку. Меня вчера Никита обещал на руках носить.

— Не надорвется?

— Своя ноша не тянет. Штанги больше весят, он их тягает, не жалуется.

— Так это штанги. Это для тела полезно. Он мышцы качает.

— Жена тоже вещь для тела полезная. Так что пусть жену потягает…

— Ты мне лучше скажи, что надумала с агентством?

— Лень заниматься. Мы пока оформляем по всем правилам пекарню с Востриковой. А агентство подождет.

— Ждешь, когда Палыч разорится?

— Честно? Жду. Хочу в его офисе свое агентство открыть. Палыч скоро не выдержит. Ему аренду подняли, но он цепляется за труп своего агентства.

— Глупо. Разве он не понимает, что уже все? Конец?

— Надеется на спасение.

— Его только ваша старая команда могла спасти, а теперь крах полный. Он заставляет бежать издыхающую клячу…

— Он просто пытается выкарабкаться. Не верит, что родной сын его обанкротил. Да еще так гениально. Всего за какие-то полгода все развалил до основания. Феномен…

— Ему надо своего гениального сына сдавать в аренду конкурентам. Он их разорять будет.

— Знаешь, мама? А ты кровожадная. Это очень жестоко даже по отношению к конкурентам.

— Хорошо, что он тебя тогда уволил. Дай бог ему здоровья…

— Это почему? Вот ничего себе заявление. Пожелала здоровья тому, кто уволил твою дочь. Оставил, можно сказать, без куска хлеба, голую и босую.

— Я с ужасом думаю, как он бы тебя доставал каждый день. Хорошо, что он тогда от злости не сдержался и уволил тебя. И хорошо, что потом ему гордыня не дала позвать тебя обратно. А то страдала бы ты на той работе. Ходила бы, как раба подневольная на чужого дядю, наглого, хитрого и беспардонного работала. А так ты себе цену узнала.

— И какова мне цена?

— Иришка, ты бесценна! — включился в обсуждение Никита. До этого он просто сидел и слушал наши с мамой рассуждения.

— Льстишь?

— Ни капли. Ты для меня бесценна. Такую жену еще поискать…

— И для меня ты бесценна, — сказала мама. Она меня всегда любила…

— И для меня! — это уже с порога Петька выкрикнул.

— Да вы сговорились? Хотя я не против. Хвалите меня. И как можно больше, и как можно чаще.

И я такую моську состроила, что все сразу рассмеялись.

— Я вас тоже всех люблю.

Пока кушали, сами не заметили, как перешли на обсуждение убийств.

— Так вы что-то выяснили?

— Николай мог убить.

— У него же алиби. Он в больнице был.

— Не факт: или он был, или его в больнице Иван подменял. Пока не ясно.

— Почему думаешь, что Иван? — интересуется муж.

— Я же объясняла, что женщины интуитивно чувствовали в Николае угрозу. Не нравился он никому по непонятным причинам. А к Ивану тянулись все: его улыбка всех пленяла. Вспомни, что сказала медсестра?

— Что она сказала?

— Что медсестры с другого отделения к ним бегали на него посмотреть. Он им всем понравился. А мне она сказала, что он улыбнулся, и она пропала.

— Значит, ночью в больнице был Иван, — согласился со мной Никита.

— Против фактов не попрешь. Но вот зачем Иван согласился?

— Знаешь, Иришка, а Николай его мог втемную использовать.

— Обманул, а сам побежал своими черными делишками заниматься.

— Может, надо в полицию сообщить?

— Но я пока ни в чем не уверена. Мне немного подумать надо…

— Пока ты думать будешь, он еще кого-нибудь укокошит.

— Никого он не укокошит: он уже всем отомстил, кому хотел. Всем трем, кто его жизнь в унитаз спустил.

— А Софья?

— Она подвернулась под горячую руку. Или стала его по своей привычке шантажировать, или ее убил кто-то другой. Я склоняюсь к третьему варианту.

— Почему?

— Интуиция. Софья здесь всю картину портит: как будто на картине голландцев наклеили латку с авангардистами на самом видном месте, в центр картины. Не вписывается она сюда. Те трое — одно целое. А эта — как ромашка среди роз…

— Кто тогда ее убил?

— Я не знаю. Но вижу, что она в эти преступления не вписывается. Они с выдумкой. Одно это какое-то кургузое и нелепое. Это глупое переодевание. Допустим, что убил Софью Николай. Тогда это преступление спонтанное. Но он ее переодевает. Зачем на это время тратить? Значит, есть какие-то нюансы, нам непонятные, но которые это переодевание должны объяснить.