* Имеется в виду отрывной блокнот, скрепленный сверху скобами или пружинкой (блокноты с пружинкой появились примерно за 25 лет до выхода книги). Такие блокноты выпускались для разных целей – письма, черновики, записки. Они могли быть как разлинованными, так и чистыми. А для ведения записей предполагалось использование других блокнотов, более близких к современным – сшитых сбоку: дневники, журналы, записные книжки.

– Я пишу своей мамочке! – объявила она всем присутствующим девочкам. Некоторые из них занимались шитьем, некоторые читали. Сейчас у них был свободный час перед ужином. Никто не обратил внимание на слова Гвендолин, кроме Джин.

– Причем не в тот день, когда все пишут домой письма? – уточнила Джин. – Что на тебя нашло, Гвендолин, раз ты шлешь письма посреди недели, если ты вздыхаешь и стонешь над своим субботним письмом так громко, что нам приходится зажимать руками уши!

– Я пишу, чтобы рассказать мамочке о том, как Дэррелл меня избила, – отчетливо произнесла Гвендолин так, чтобы каждый мог ее мог услышать. – Я не собираюсь мириться с такого рода вещами. Как и мамочка.

Кэтрин встала:

– Рада, что ты сообщила мне о своих намерениях, – сказала она. – Пойду и тоже принесу свой блокнот. Уверена, ты не напишешь маме, что стало причиной твоего избиения! А вот я – напишу!

Гвендолин в ярости отшвырнула ручку. Она изорвала страницу, на которой начала было писать, прямо в самом блокноте и смяла обрывки.

– Отлично, – бросила она. – Писать не буду. Не собираюсь давать тебе повод рассказывать небылицы моим родителям. Что за мерзкая школа! Неудивительно, что мамочка не хотела отсылать меня сюда.

– Бедная душенька Гвендолин, – сказала Алисия, когда разозленная девочка бросилась вон из комнаты. – Ей просто не позволяют творить то, чего ей вздумается! Должна признать, что, по моему мнению, пребывание в Башнях Мэлори непременно пойдет ей на пользу! – она снова яростно потрясла головой, и Дэррелл с удивлением посмотрела на одноклассницу.

– Почему ты все еще трясешь головой? – спросила она.

– Да говорила уже. Никак не могу удалить воду из ушей, – ответила та. – Ощущение, будто в них пробка. На самом деле я надеюсь, что завтра не оглохну! Ведь такое уже бывало, когда я однажды кучу времени проплыла под водой!

– Ох, Алисия! Будет смешно, если ты по-настоящему оглохнешь на уроке мадемуазели! – сказала Дэррелл, что прозвучало довольно бессердечно. – О, Боже. Даже представить не могу, что тогда будет!

– Ну а я могу! – отозвалась Алисия. – Давай все же надеяться, что до утра мои уши придут в порядок.

Глава 9 Алисия в беде

Происшествие в бассейне принесло много интересных результатов. Во-первых, Мэри-Лу стала следовать за Дэррелл, словно собачка, которая нашла хозяина и разлучаться с ним не собирается! Она всегда была готова пойти и принести что-либо для Дэррелл. Протирала для нее парту. И даже протерла ящички комода с зеркалом, заодно предложив каждый день заправлять за Дэррелл кровать.

Но той была не по нраву такая забота.

– Не смей, – говорила она Мэри-Лу. – Все это я и сама могу сделать. Почему ты должна заправлять за мной постель? Ты же знаешь, что всем нам полагается делать это самостоятельно. С ума не сходи!

– Нет, конечно, – отвечала Мэри-Лу, уставившись на Дэррелл своими большими широко распахнутыми глазами. – Я всего лишь стараюсь хоть чуточку отплатить тебе, Дэррелл – за то, что спасла меня от утопления.

– Не глупи, – сказала Дэррелл. – По-настоящему, ты бы не утонула. Теперь я это поняла. Да и в любом случае, по сути, я просто сильно побила Гвендолин! И больше ничего.

Но не имело значения, о чем говорила Дэррелл, ведь Мэри-Лу настойчиво продолжала ею восхищаться, ища, что она может сделать для нее. Дэррелл находила шоколад в своей парте. После чего стала частенько обнаруживать небольшую вазу с цветами на своем комоде. Но все это раздражало и сердило девочку. Она не замечала, что это были застенчивые попытки Мэри-Лу подружиться с тем, кто мог бы ей помочь. Ведь Мэри-Лу была робкой. И ей нужен был кто-то решительный, и для нее Дэррелл была самой лучшей девочкой, которую она встречала.

Другие ученицы поддразнивали Дэррелл насчет внимания Мэри-Лу.

– А сегодня собачка уже повиляла тебе хвостиком? – спрашивала Алисия.

– Как жаль, что у меня нет того, кто бы таскал пры-ы-ылестные цветы на мой комод! – сетовала Ирен.

– Это так похоже на Дэррелл – поощрять такую идиотскую чепуху! – сказала Гвендолин, завидующая всем незначительным дружественным знакам внимания, которыми Мэри-Лу удостаивала Дэррелл.

– Она не поощряет, – заступилась Кэтрин. – Сама видишь, что нет.

Другим итогом случая в бассейне стало то, что Гвендолин не на шутку разобиделась на Дэррелл. Ее в жизни никогда не били, и забыть такое она не могла. Даже ее мамочка ни разу не ударила ее! Для избалованной и эгоистичной Гвендолин было бы лучше, если бы в детстве ее не миновало пару шлепков. Но их не было, и сейчас четыре или пять тумаков, которые она получила от Дэррелл, казались ей не просто внезапной вспышкой гнева, о которой можно легко позабыть, но величайшим потрясением, за которое следовало отомстить.

«И в один прекрасный день я ей за все отплачу, вот увидите!» – думала Гвендолин про себя. – «И не важно, сколько придется ждать».

Третьим результатом стало то, что Алисия действительно потеряла слух после того, как долгое время провела под водой. Алисия это знала, что эта глухота не продлиться долго. Внезапно в глубине уха раздастся небольшой «хлоп», и она снова станет все отчетливо слышать, как и прежде. Но в то же время было очень досадно думать о том, что после того, как она притворялась глухой, она действительно таковою стала. И что же на сей раз скажет мадемуазель?

К несчастью для Алисии, она сидела в самом конце классной комнаты, за последней партой и одна. Ученица с обычным слухом могла прекрасно все расслышать даже с задней парты, но уши Алисии были «словно с пробкой», как она сама охарактеризовала, и теперь было сложно разобрать любое слово, произносимое в классе.

Что было еще хуже, в этот день занятия по французскому проводила не мадемуазель Дюпон, а мадемуазель Руже, худая, высокая и сухопарая. Она редко пребывала в хорошем настроении, что и показывали ее тонкие губы, всегда крепко сжатые в ниточку. Как забавно, рассуждала Алисия, что у людей с плохим характером всегда тонкие губы.

Мадемуазель Руже обладала мягким голосом, который, однако, мог становиться необычайно громким, когда та была рассержена. При этом он звучал пронзительно, словно у галки, и девочки его не выносили.

Сегодня она дала им начало французской пьесы, которую необходимо было поставить с девочками. Почти всегда девочки по частям изучали одну в течении триместра. Иногда ученицы ставили пьесы на школьных концертах, но чаще всего – не играли вовсе, просто разучивая на классных занятиях.

– А теперь, – объявила мадемуазель, – мы будем обсуждать постановку, и вероятно, распределим роли. Возможно, одна или две из новеньких хорошо говорят по-французски, и смогут взять ведущие роли. Это было бы очень приятно! Я не думаю, что кто-нибудь из прежних учениц станет возражать!

Еще бы они возражали! Чем меньше им надо выучить, тем лучше! А новенькие довольно кисло улыбались. Они посчитали, что шуточка мадемуазель вышла неудачной.

– Сначала мы выясним, у кого была главная роль в пьесе прошлого триместра, – сказала мадемуазель. – Ты, Алисия, какая у тебя была роль?

Алисия не услышала, поэтому и не ответила. Бетти толкнула ее.

– Какая у тебя была роль в прошлом триместре? – громко произнесла она.

– О, прошу прощения, мадемуазель, я не поняла, что вы сказали, – ответила Алисия. – Я играла роль пастуха.

– Я думаю, это было еще до прошлого триместра, – произнесла мадемуазель. И снова Алисия не разобрала, что та сказала. Бетти громко повторила: