Не познав зла, не сможешь в полной мере оценить добро, а принимающий от жизни только ненависть, обозлённый на весь мир человек, возможно, будет беречь тепло любви как зеницу ока.

Макс Фрай

Я не отвергаю зло. Я не знаю абсолютно добрых людей. Всё находится в равновесии. Если добро и зло в идеальном балансе, проблем не возникает.

Ричард Сайфер

Мы привыкли делить мир на чёрный и белый, выделяя в людях добро или зло. Но это «мораль» из детских сказок. Нам с ранних лет внушали, «что хорошо», а «что плохо», не научив нас думать о том, что реальный мир, вероятно, объединяет эти понятия. И доказать это всем живущим людям на Земле – одна из проблем психологов, философов, социологов и других учёных.

Нам говорили «врать плохо», но ложь теряет своё потаённое зло, если она обращена во благо. Мы можем врать, чтобы не сделать больно близким, и не важно, о чём. Это не делает нас плохими людьми. Мы можем сказать маме с больным сердцем, что у нас всё в порядке, хотя это не так, и от этого мы тоже не становимся плохими людьми.

В большинстве прочитанных мною книг и пересмотренных фильмов мир явно поделён на чёрное и белое. Но это же совсем нелогично для привычного нам мира. Я не спорю, есть ужасные люди с психологическими отклонениями, и никого не оправдываю. Но большинство людей так похожи друг на друга в поступках, ими движет собственная выгода, чаще всего неосознанно.

Наш мир серый. В нём сплетено и чёрное, и белое. Одно и то же действие может быть правильно для одного человека и неправильно для другого, поскольку всё зависит от обстоятельств. Мы живём в разных оттенках серого цвета, где правильное и неправильное постоянно меняются. Никто из нас не абсолютно плох и не абсолютно хорош.

Вы не увидите в истории Земли истинных психопатов, которые могли бы нанести планете непоправимый вред, поскольку за такими людьми не следуют здравомыслящие последователи. Даже Гитлер не был психопатом по многочисленным разборам психологов, а действовал в интересах своей расы. И если бы его намерения относились ко всем людям и были бы направлены против других инопланетных рас, а не нас самих, то его идеи не показались бы вам такими зверскими. Кому какое дело, что на другом конце Вселенной убивают расу «муравьёв», тем более, если об этом не рассказывать по всем каналам?

А если посмотреть чуть глубже и шире: в размерах самой Вселенной мы не увидим явного зла или добра среди существующих рас и отдельных созданий. Они все движимы своей собственной выгодой, отличимой только масштабами. Так что, вы не увидите в моей Вселенной явного зла, которое захотите уничтожить. А если и увидите, – то это будете, возможно, вы сами.

Герцог Робет Де Клорри с детства привык к политическим играм. Он не только искусно скрывал свои эмоции, но и знал свод законов каждой высокородной семьи Вселенной, а их насчитывалось несколько сотен. Он привык знать всё о своих врагах и союзниках. Умел завуалировать слова так, чтобы скрытую угрозу во фразах слышал только его оппонент.

Робет Де Клорри был несказанно рад возможности возыметь в союзники самого наследника этой Вселенной. И он не изменил своим правилам, в которых был воспитан с самого детства. Герцог всегда знал, кто настоящий отец Кайла. Это было несложно выяснить, когда в твоём подчинении прямые свидетели происходящего на Земле. Но «фигурой» в виде малыша Кайла в своей игре он намеревался воспользоваться в крайнем случае, его ДНК будет сложно скрыть.

Герцог думал, анализировал и понимал свои козыри в случае раскрытия. На его счастье ДНК матери Кайла, Элиз, изменилась до неузнаваемости, и теперь её структуру можно было сравнить с родами дворян, тех, кто живёт тысячи лет. Де Клорри не мешкал. После того, как на род Де Монтэг свалилось громадное состояние и в подчинение ему добавилось несколько планет, межзвёздный банк стал настаивать на добавлении в общую базу данных ДНК главы рода. И герцог с полным удовлетворением в душе отправил надоедливым клеркам кровь новоиспечённой невесты принца, тем самым не только «подарив» девушке дворянский титул, но и сделав её «пешкой» в своей игре.

Де Клорри знал абсолютно всё не только об Элиз и её ребёнке, но и о Маркусе. Чтобы в его голове собрались воедино недостающие детали истории, он решился на голо-звонок одному из самых опасных существ во Вселенной – королю-людоеду Гораку. И паззл окончательно сложился, когда герцог узнал то, о чём ещё не знал сам Маркус.

В роковой день пленения принца Вселенной герцог понял, что его перехитрили.

Прежний мир перестал существовать. Остались только стены из видоизменённого углерода. Со всех сторон. И мой голос. Сорванный от криков отчаяния, бесконечного терзания души. Я не слышал и не видел, что происходит вне камеры, куда меня хитростью заманила моя же собственная королева-мать. Но тюрьма не всегда стояла на одном месте. Иногда её слегка потряхивало, похоже, меня куда-то везли. Первые недели я ещё надеялся, что короб смерти откроется, и меня переместят в камеру побольше, но лучик надежды быстро угас. В какой-то момент все передвижения в пространстве прекратились. И я не знал, где нахожусь. Потерял счёт времени. Меня могли опустить на морское дно, зарыть в землю или спрятать в любом злосчастном месте, где никогда не найдут.

Кислорода мне хватило всего на несколько часов. После – дыхание остановилось, грудь впала, от лёгких осталось только воспоминание. И я сидел, долго, почти не шевелясь. Моя тюрьма оказалась настолько маленькой, что было невозможно ровно вытянуть ноги, и суставы в теле одеревенели. Чувство голода и жажды терзало не долго, а, испарившись, оставило кровавые трещины на пересохших губах. Но до этого момента, казалось, уже прошла вечность. Сбитые в кровь ногти перестали расти, не оставив на обшивке камеры ни единой царапины.

Время медленно сгущалось, как застывающая смола. Вскоре я потерялся. Не знаю, прошли месяцы или годы, всё сливалось воедино. В один мучительный ад.

Тело стало иссыхать. Медленно истекала жизнь. И я не мог даже прервать это мучение. На мне был скафандр и больше ничего. Сотни раз я мечтал продать Богам свою душу за острый нож. Молил обоих Богов – и Бога жизни, и Бога смерти, чтобы они забрали мою душу, смилостивились над своим верным созданием. Долго кричал, бил кулаками по стенам, захлебываясь в истерике, пока не смирился. Мог видеть только свои руки, что напоминали часть живой мумии. Сошёл ли я с ума? Не знаю. В какой-то момент я попытался перегрызть себе вены зубами, оттяпав чуть ли не половину запястья, полкамеры залил тёмно-алой кровью, но всё равно оставался жив.

Надежда покинула меня уже давно, с тех пор, как попытки провести через своё тело хоть какую-то толику энергии не увенчались успехом. Мои тюремщики хорошо подготовились. Лучше, чем в прошлый раз, когда я попал в плен на Домироне. Неужели мать хотела убить меня уже тогда? Не вышло убить, и она решила показать мне свою силу на Земле, подчинить, – что тоже не увенчалось успехом. И вот я здесь. Снова в плену, без возможности освободиться.

Но всё же стыки камеры пропускали крупицы энергии. Крохи, которые могли помочь мне создать одну молекулу за долгое-долгое время. И я копил эти крохи в своём собственном теле, выжидая момента. Либо за тысячи лет накоплю достаточное количество, чтобы выбраться, либо умру раньше, если Боги, наконец, смилостивятся надо мной.

Я желал смерти. Самой скорой. Тело периодически проваливалось в небытие, скрашивая муку радостными до боли снами. Хотя мне снова и снова снились прежние смерти всех рас, но проскальзывали и счастливые грёзы из собственных воспоминаний.